Дорога, которой нет

– Здравствуй, белая горячка! Рулез… Тань, мы вчера пили с Серегой Есениным и Найком Борзовым, или это хитрый выверт моей больной фантазии?

…Питер был позже, намного позже…

А было ли у Костяна «с кем попрощаться»?

Вряд ли. Он сам считал и Валерке внушил, что девчонки – суть племя кошачье, кто за ухом почешет – тому и мурлыкают.

…Кажется, Юлей ее звали, эту любительницу «клубешников». Валеркина подростковая гиперсексуальность чуть не в ультимативной форме требовала регулярных сексуальных контактов. «КажетсяЮля» была не против. Очень даже не против. Только вот постоянно ее тянуло на танцпол. Может быть, она была энергетическим вампиром, заряжалась так энергией для постельной акробатики? Валерка исправно «выгуливал» ее в кабаках.

И в тот вечер тоже. Прекрасно осознавая, что завтра с утреца – первый «стоп» в сезон, что надо выспаться и что Костян за такое потакание инстинктам в ущерб делу – голову снимет. Да плевать Валерке на это было с Эйфелевой башни.

…Он сидел за столиком, терпеливо ждал, когда подружка наскачется, курил и потягивал виски. Здесь продавали спиртное кому угодно – был бы кредитоспособен, и на молодость лет не смотрели.

«КажетсяЮля» прыгала под «ынц-ынц-ынц» в такт с другими «клубящимися». Дурацкая моргающая подсветка выхватывала на долю секунды из темноты изломанные в танце тела и вновь гасла. Собранный на простом музыкальном конструкторе трек эстетического удовольствия так же не доставлял. Впрочем, под настроение и Валерка мог под такое подрыгать конечностями.

Не было настроения. Ни от стройных Юлиных ляжек, обтянутых условной юбкой. Ни от виски. Ни от мысли, что вскоре, как заведено, они отправятся к нему на сеанс постельной аэробики.

Давило мрачное предчувствие неотвратимой беды.

Валерка помнит эту нелепую мелочь – зверски чесалась переносица, невыносимо, не унять, где-то он слышал эту примету: к мертвецу. Мысль была навязчивой до болезненности, Валерка гнал ее от себя до последнего, пока она не одержала-таки верх. Подлетела целоваться разгоряченная Юлька, плюхнулась к нему на колени.

– А чего это мой мальчик такой мрачный? – тянула она игриво, – а твоя киска натанцевалась, поехали, развеселю!

– Юль! Домой езжай, – сказал тогда Валерка, – вот деньги, машину я тебе вызвал.

Юлька надувала губы, пыталась капризничать, но Валерка уже воспринимал это, как параллельное измерение, его не касающееся. Мысль давила, вызывая с трудом подавляемую панику. Запихав все зудящую какие-то ласкательно-уменьшительные суффиксы Юляху в машину, он стопанул тачку и поехал домой.

Когда подошел к двери и достал ключ, мысль оформилась внятно, и его пробил холодный пот.

Кости дома не было.

Не было дома Кости! Завтра в стоп. Надо выспаться, впереди две тысячи километров, причем половина из них – с грузом, с которым попадаться никак нельзя, впереди, блин, ночевки в лесу, впереди беспрестанное чесание языком с водилами, впереди пять мент-постов, которые надо по лесу обходить, а Кости дома нет!

…Да фигня какая.

Подумаешь, нет. Загулял. Валерка вот тоже только сейчас домой явился. И то только потому, что – чешется переносица

– к мертвецу

– стих такой напал.

Валерка поставил чайник, зачем-то протер полы, пытаясь занять руки обыденными делами. Взял гитару. Не игралось. Включил комп. И выключил его. Ткнул на кнопку телевизора, без мысли погонял по каналам. Побродил по квартире.

Плюхнулся в кресло рядом с телефоном, закурил, стряхивая пепел в кактус – единственное выжившее у них растение – и наблюдая с тоской за стрелками часов.

Вспомнил спустя полчаса, что ставил на огонь чайник.

Тот уже практически обуглился. Валерка снял его, раскаленный, потрескивающий, с плиты голой рукой. Уронил с грохотом на пол, выматерился. Чайник принялся плавить под собой линолеум.

Глядя на это, Валерка вдруг подумал: придурок. Паникер. Творческая натура, обнаженные, мать его, нервы. Все нормально у Костяна, все рулезно, он у своей этой… как ее… Марины. Там выспаться решил. Бывает. Первый раз что ли? С чего вообще такие мысли дурацкие появились? …Может, курить бросить, а то, говорят, никотин нервную систему угнетает? Дрыхнет Костян, десятый сон видит. А Валерка тут по квартире мечется, идиот, чайники жжет, бабкины приметы вспоминает…

И до того легко стало от этой мысли, что Валерка вслух над собой рассмеялся.

Он смеялся, пока отчетливо не понял: не может быть. Не может Костян у Маринки ночевать накануне стопа. Не может бухать по клубам перед маршрутом. Не может зависать где-то, когда впереди две тысячи километров. Нет больше Костяна.

Зазвонил телефон. Всполохом – надежда: Костян звонит.

– Алло! – крикнул Валерка в трубку, – Костян, мать твою, ты где шаришься, ночь на дворе, в стоп завтра!..

На том конце откашлялись. И официально поинтересовались:

– Бригу Константину Всеволодовичу кем приходились?

– Братом, – упавшим голосом ответил Валерка, сразу расслышав прошедшее время, – двоюродным, – зачем-то уточнил он…

…Глаза у Костяна были широко открыты. А вокруг них – вонзившиеся в кожу мелкие стеклышки.

– Он?

Валерка сглотнул, в горле пересохло, не в силах ответить, отвести взгляд от этих мелких стеклышек, он кивнул.

Ему отдали одежду Костяна, бумажник, сберкнижку, тоненькую золоченую оправу очков с разбитыми стеклами. Патологоанатом – молодой рыхлый мужик похлопал сочувственно по плечу.

– …Что? – сказал Валерка, – что случилось?

– Передоз, – равнодушно ответил дядька, заполняющий бумаги. Здесь, в прокуратуре, они все были в штатском, ни звания, ни должности не понять… Валерка кивнул. Передоз так передоз.

– Наркоманы хреновы… – пробормотал дядька. И тут до Валерки дошло. Он схватил мента за грудки, тряханул и заорал:

– Какой передоз?! Не кололся Костян!!! Не кололся он! Не нюхал! Он, даже траву не курил!!! Он жениться хотел, диплом, детей, «аншлаг» по субботам!!!

Мент отодрал от себя Валеркины побелевшие пальцы. Поправил рубаху.

– Не кололся? Значит, вкололи? Кто вколол? Не ты ли? У него квартира. Завещание на тебя…

Значит, знал?…

«Жить-то как хочется! Сыграй эту… «Последнюю»

Не кололся. Значит, вкололи…

– Он не кололся.

Мент выглянул в коридор, плотно закрыл дверь, наклонился к Валерке и тихо-тихо зашептал:

– Ты что вопишь, парень? Я тебе говорю, молчи лучше. Тут такие люди замешаны, что тебе лучше молчать. На тебя же все и повесят. А так – самоубийство. Случайное. Дозу не рассчитал. Все чисто, никто не при делах…

– С-сука…

– Подписывай. Подписывай, тебе говорю. Пацан, ты пойми: завещание на днях только оформил, все бумаги при нем были. Чтобы ты, сучонок, в случае чего, бомжевать не пошел. Ты думаешь, он обрадуется там – мент ткнул пальцем в потолок – если ты сядешь? Ни за что?

– Он не кололся…

– Тьфу ты, пропасть. Уперся, как баран! Ты брату этим не поможешь! Ему все равно уже! Себе только хуже сделаешь! Да ты мать свою пожалей! Есть у тебя мать? Одного хоронить, другому передачки таскать… Не докажешь ведь. Даже если алиби у тебя железное – не докажешь… Я тебе говорю… И их ты не посадишь. И не отыщешь. И не вычислишь… Не кололся твой брат. Но ты молчи, пацан. Молчи. Сын у меня, как ты…

Утром Валерка позвонил Костиным родителям, упустив из виду, что у них – глубокая ночь. Трубку снял дядя Сева.

– Дядь Сев… Это Валерка… Костя, дядь Сев… умер…

– Вылетаем, – по-военному четко ответил дядька. – Бери записную книжку и обзванивай знакомых, – помолчал. И добавил вмиг постаревшим голосом, – как же так?..

Маринка сама позвонила.

– Валерик, Котеньку позови.

– Марина, умер он…

Потом тупо набирал по записной Костиной книжке номера и сообщал всем, кто снимет трубку.

Ленке позвонил. Ничего сказать не успел, поздоровался только. Она по голосу поняла: что-то случилось.