Страница 8 из 17
Что когда, случайно, она попадалась отцу на пути и он дотрагивался до ее щеки, причем тепло его ладони она помнит до сих пор, она таяла и в эту минуту его просто обожала, как, впрочем, и всех, кто приближался к нему?
Сара смахнула слезы, набежавшие от этих воспоминаний. Она должна сделать усилие и ответить Люсио.
– Знаешь, что он сделал в тот день, когда мне исполнилось восемнадцать?
– Что?
– Поскольку у него была важная встреча, он сказал, чтобы я заехала за ним в его офис, и пообещал, что, как только он освободится, мы пойдем ужинать вместе, только он и я, только вдвоем – по случаю моего совершеннолетия. Я не могла поверить своим ушам, я с ума сошла от радости. Пока мы ехали в машине в ресторан, зазвонил его сотовый телефон.
Разговаривал он совсем недолго. Затем он повернулся ко мне, вид у него был сконфуженный. Он сообщил мне, что так уж получилось, мы не сможем поужинать вдвоем, но зато он придумал кое-что другое. Он попросил шофера остановиться у какой-нибудь кондитерской. Из магазина шофер принес розовую коробку и поставил ее на сиденье между нами. В коробке было шесть разных пирожных и свеча. Он поставил ее на шоколадный эклер и зажег. Потом он предложил мне ее задуть, сказал мне: «Поздравляю с днем рождения», поцеловал меня и вышел из машины. В окно я видела, что он ловит такси. Шофер отвез меня обратно домой. Я поднялась в свою комнату с этой коробкой пирожных. Я их все съела, Люсио, меньше чем за пятнадцать минут. Я их пожирала, вгрызалась, глотала и не могла остановиться. Потом я посмотрела на себя в зеркало. От всего проглоченного живот вздулся, я вся была перемазана шоколадом, кремом, джемом, повсюду к одежде прилипли крошки. Я увидела, какая я уродливая, грязная, недостойная быть его дочерью, недостойная ничьей любви.
– И с тех пор у тебя все и началось?
– Думаю, да.
– Сара, ты не рассердишься, если я попытаюсь немножко покормить тебя?
– Смотря чем.
Хотя в палате царила тишина, но Люсио казалось, что грянул гром.
Глава 8
Уже? Ральф попытался избавиться от этой мысли, но она прямо-таки въелась в его мозг. Разве он может вообразить свою жизнь без работы, без творчества, без славы? Немыслимо. Ни сейчас и никогда вообще. Он хочет умереть на подиуме, под шелест дорогих тканей, под яркими лучами софитов и под гром аплодисментов. Он не хочет медленно угасающую, немощную старость, с каплями слюны изо рта, как у его отца. До последней секунды оставаться на ногах, никогда не увидеть ножа, готового обрезать связующую с жизнью нить, не успеть испугаться. Нет, это еще не конец, он еще создаст и другие коллекции.
Но тревога не покидала Фаррелла: а если пресса права? Возможно ли, что он растерял свой талант? Молодое поколение стилистов давно пытается оттеснить своих предшественников, он и его сверстники понемногу уходят в прошлое. Может, он уже отстал от времени, наскучил? Но память тут же вступилась: конец дефиле, публика стоя аплодирует что есть силы. Как в эту минуту можно поверить в то, что назавтра источник фантазии и творческих сил иссякнет, высохнет? Есть кое-что, что никак не укладывается в эту схему…
Взгляд, брошенный на часы, прервал цепочку его догадок и вымышленных опасений. Полдень уже прошел, ему надо заканчивать свой туалет и успеть позвонить Кате, прежде чем он отправится в офис Франсуа Рабу.
Он понуро поплелся в ванную, еще раз взглянул на себя в зеркало и быстро отвернулся. Целиком погрузился в горячую воду, потом, широко раскрыв глаза, шлепнул ладонью по воде, подняв фонтан брызг.
– Алло, Катя, что нового?
– Приятного мало. В «Монд» твоя фотография с дефиле и подпись, которая тебя сильно расстроит.
– Я слушаю.
После минутной паузы Катя прочла с выражением:
– «Выдающийся живот ради ничем не примечательного дефиле». Мне очень неприятно, Ральф. Фото в самом деле сделано с такой точки, с которой ты кажешься… как бы это сказать… немного полноватым. Но это только вопрос выбора ракурса.
Повисло молчание, а затем Ральф расхохотался:
– Это верно. Впрочем, как раз сегодня у меня назначена встреча с доктором Сориным, которого мне порекомендовали, а уж он-то вернет моей фигуре мальчишескую стройность. Я позвоню тебе завтра, выбрось это из головы, выпутаемся как-нибудь, как всегда. Trust me, lady![1]
Положив трубку, Ральф почувствовал, что он далеко не так уверен в благоприятном исходе, как только что продемонстрировал. Жизнь – это череда столкновений, из которых он выходил победителем но сейчас он боялся, сражаться ему предстоит с противником много сильнее его самого.
Вот уже полчаса кутюрье ждал в приемной своего шефа, а секретарша все не приглашала его войти в кабинет президента компании. Обычно, даже если Франсуа Рабу еще доделывал какую-то работу или отдавал последние распоряжения по телефону, Ральф все равно заходил в кабинет, устраивался на диване и листал журналы, пока бизнесмен не усаживался в кресло напротив.
А сейчас, похоже, Рабу держал себя с надменной бесцеремонностью всемогущего хама, намеревающегося заставить заплатить провинившегося за «провал» дефиле. Без всяких экивоков.
Наконец дверь отворилась. Кутюрье удивился, увидев на лице «мецената» улыбку вместо непроницаемого, холодного лица, которое тот напускал на себя, когда хотел грубо отчитать своих подчиненных. Напротив, директор извинился, уверил, будто не знал о том, что Ральф ждет его так долго, и пригласил войти в кабинет. Эта любезность еще более всколыхнула подозрения Фаррелла.
– Ну что ж, бедняга Ральф, сегодня вы проглотили горькую пилюлю.
– Я бы сказал, что для кутюрье это было скорее унижение. В любом случае – это тайные козни критики.
– Вот как? Мне кажется, вы слишком оптимистично смотрите на вещи. А я – нет. Как вам известно, Высокая мода в структуре бизнеса является убыточным предприятием, и я сохранял ее только из-за имиджа и желания иметь от нее хоть какой-то продукт. Но уже несколько месяцев количество заказов на некоторые ваши изделия и аксессуары стремительно падает.
– Ну, Франсуа, вы же отлично знаете, что именно сейчас японский рынок малоактивен, а американцы вынуждены были от нас отказаться из-за прогрессирующего снижения курса доллара.
– У вашего последнего дефиле был шанс вернуть их в число наших клиентов, однако вы не смогли! В самом деле, нужно восстановить свое имя, и как можно быстрее!
– До показа следующей коллекции осталось всего полгода.
– И нет никакой гарантии, что она принесет больший доход, чем эта.
Капли холодного пота побежали по спине у Фаррелла.
– Что вы задумали?
– Вы знаете мое к вам расположение, дорогой Ральф. Но в первую очередь я должен вести себя как руководитель, ответственный за свое дело, предприятие, которое дает возможность, прямо или косвенно, жить нескольким тысячам людей.
– Вы собираетесь урезать мне зарплату и проценты с продажи коллекций?
– Боюсь, этого будет недостаточно.
– Вы хотите сказать… – судорожно сглотнул кутюрье, начиная наконец понимать истинные намерения своего шефа, на чьи средства существовал он и его искусство, – что вы… вы указываете мне на дверь?
– Как вы думаете, что я вам отвечу? Вам удалось всех восстановить против себя. Сегодня с восьми часов утра мой телефон разрывается от звонков наших акционеров и партнеров. Они считают, что вы не заслуживаете больше того, весьма значительного содержания, и вы непременно должны знать, что это мнение тех, кто вкладывал в вас деньги. Я не могу больше их обманывать.
Ральф хотел только одного: убежать из этой комнаты, скрыться от этого резкого голоса и жесткого взгляда, который внимательно следил за его реакцией не без некоторого удовольствия, спрятаться от этого хищника, уже почуявшего запах крови и хладнокровно объявляющего о своем желании лишить свою жертву права на существование.
1
Леди, положитесь на меня! (англ.).