Страница 7 из 17
– Вы его пациент?
– Нет, мадемуазель, я хотел бы прийти к нему на первичную консультацию.
– Когда вам удобно?
– Прямо сейчас, соберусь и приеду через полчаса.
– Может быть, не так быстро, – ответил, с явственно различимой усмешкой, голос, сразу ставший намного дружелюбнее.
– Будьте добры, запишите меня на самое ближайшее время. Мое дело действительно не терпит отлагательства.
– Если вас устроит, то сегодня в половине седьмого.
Ральф задумался. Если доктор не задержится где-нибудь, то консультация может закончиться к семи часам. Тогда он успеет приехать заранее на студию, где его будет ждать ПЭК, то есть Пьер-Эдуард Курти, представитель телевизионной компании, ведущий популярного ток-шоу, встреча с которым была запланирована первой на этот вечер, о чем в ежедневнике имелась соответствующая запись.
– Скажите, к семи часам консультация может закончиться?
– Конечно, мсье?..
– Фаррелл, Ральф Фаррелл, – назвался он, ожидая обычной реакции: «Тот самый?»
– Как, простите?
Удивленный и слегка раздосадованный, он по буквам повторил свою фамилию. Разговаривать с кем-то, особенно с женщиной, кто не знал бы о нем ничего, ему доводилось крайне редко. Да и не беда: это означало, что ему еще есть что делать и куда стремиться.
– Очень хорошо, сегодня в 18 часов 30 минут, мсье Фаррелл.
Теперь кутюрье мог насладиться свободным утром, поскольку его первая встреча на сегодня была назначена на два часа – с Франсуа Рабу. Против обыкновения, без предварительного приглашения на обед. Еще один настораживающий факт вдобавок к неприятному замечанию по поводу его полноты?
Ральф начал взвинчивать сам себя: почему это Фина до сих пор не принесла газету?
Он включил телевизор и стал переключать каналы, в надежде найти репортаж о вчерашнем дефиле, о главном для него событии.
На каком-то канале одна брошенная диктором фраза буквально огорошила его. «Подводя итог, можно сказать, что это было не самое блестящее дефиле из всех, которые устраивал известный кутюрье Ральф Фаррелл». Почему?
Он услышал, как хлопнула дверь.
– Фина, это вы?
– Да, мсье, я обернулась мигом.
Ральф чуть ли не с мясом вырвал у нее из рук пакет с газетами. Первый же заголовок в «Паризьен» насторожил его: «Большое разочарование от дефиле Ральфа Фаррелла». Он не стал тратить время на штудирование статьи и вцепился в другую газету. «Франссуар»: «Солнце Ральфа Фаррелла клонится к закату?» «Фигаро», в которой, как он считал, работают только его поклонники, высказалась еще более убийственно: «Ральф Фаррелл: дежавю, или Повторение пройденного».
Сердце кутюрье бешено заколотилось. Он отшвырнул от себя тарелку с завтраком, бросился в рабочий кабинет и дрожащей рукой набрал телефонный номер своей пресс-службы.
– Соедините меня с Катей.
– Сейчас, мсье Фаррелл, – секретарша узнала его легкий американский акцент.
– Катя, что происходит, ты видела газеты?
– Да, Ральф, я ничего не понимаю.
– Раздраконили в пух и прах. Дефиле в самом деле так плохо или что? Неужели я и впрямь сел в калошу с этой коллекцией?
– Я не знаю, Ральф, ни разу, за все пятнадцать лет, что я работаю с тобой, я не видела такого афронта.
– Просмотри всю прессу, послушай радио и теленовости. Я позвоню тебе около часу дня, и ты обрисуешь мне общую картину.
– Не отчаивайся, несколько паршивых газетенок – это еще не трагедия. Возьми себя в руки, особенно перед встречей с ПЭК сегодня вечером. Уж он-то постарается не упустить отличного шанса слопать тебя живьем. Или хочешь, чтобы я отменила встречу?
– Конечно нет, Катя. Это было бы все равно как признать свое поражение. Созвонимся.
Ральф бросил трубку и несколько минут сидел в каком-то оцепенении, как нокаутированный боксер. Вдруг его охватил панический ужас: «А что, если это конец?»
Часть вторая
Глава 7
В Булонском лесу день начался с хорошего предзнаменования. Кружение медсестер по больничным палатам, мельтешение тележек, развозящих завтрак пациентам, снующие туда-сюда по коридору, так резко контрастирующие между собой, силуэты больных, занятых утренним туалетом, – все эти незыблемые утренние дела главный врач клиники очень любил. Эта суматоха – косвенное доказательство того, что и в его ремесле тоже есть свои ориентиры и контрольные точки. Даже если в спокойном течении терапевтического процесса возникают порой неожиданные водовороты, строгость и неброскость, которую излучает само здание клиники, всегда действует на него успокаивающе и ободряюще.
Проходя по второму этажу, доктор взглядом наткнулся на приоткрытую дверь палаты Сары. В щель он увидел голову Люсио, который, видимо, сидел на краю кровати. Вполне естественно было бы войти и спросить о самочувствии пациентки, однако интуиция подсказывала, что делать этого не следует. Если бы там было что-то не так, Люсио уже предупредил бы его. Метью собирался и дальше уважать их договор, оставив эту девушку целиком на попечении своего молодого коллеги.
Сара скосила глаза в сторону Люсио:
– Это что же, ты меня вернул к жизни?
– Скажи спасибо Метью, а я ему только помогал.
– По мне, лучше думать, что это ты меня спас, потому что тебя я вижу чаще, чем его.
– Сара, я не хочу тебя обманывать, на самом деле я здесь только потому, что заключил с Метью договор.
– Как это?
– Ты знаешь, что произошло, у тебя сердце остановилось. Если ты не начнешь есть нормально, ему придется перевести тебя в другое отделение, а может, даже в другую больницу, где тебе поставят гастрологический зонд и будут кормить принудительно. С того момента, когда ты сама стала представлять угрозу своей жизни, считается, что твое личное согласие на лечебные процедуры необязательно.
Больная судорожно сжала край одеяла:
– Ни за что! Если это произойдет, я тут же смоюсь отсюда.
Девушка попыталась встать на ноги, но зашаталась от сильного головокружения. Люсио успел подхватить ее и уложил на кровать. Он нежно погладил ее по лбу.
– Ага, смоешься…
– Да уж, – покорно вздохнула Сара.
В комнате повисло молчание. Сара закрыла глаза, и Люсио решил, что она заснула. Поэтому он вздрогнул от неожиданности, когда девушка, не поднимая ресниц, спросила:
– Ты любишь меня?
Молодой человек застыл в недоумении.
С того самого дня, когда Сара поступила в их клинику, Люсио чувствовал потребность заботиться о ней, словно влюбленный. Поскольку ему приходилось ухаживать и за другими больными с таким диагнозом, то он знал, что девушки, больные анорексией, часто бывают очень обаятельны. Несмотря на легкий пушок, лануго, иногда покрывающий их лица, тонкость и острота черт сообщает их внешности некую призрачность, словно перед вами мираж, видение, возникшее из колебаний воздуха. А их тело, практически лишенное плоти, движется только благодаря усилиям воли и острого ума. Но все происходящее с Сарой было совсем другого рода. И не только из-за ее особенной красоты. Было еще что-то, не поддающееся определению, но глубоко его трогающее. Однако он не имеет права влюбляться в свою пациентку, это против врачебной этики!
– Почему ты об этом спрашиваешь?
– Не знаю, может быть, потому, что никто никогда так часто и много не занимался мной. А у тебя есть жена, дети?
– Нет, я один.
– Я просто дура, извини меня. Но разве можно ждать чего-то другого от несчастной анорексички? К тому же мой отец разделался бы с тобой в два счета.
– Да перестань ты без конца твердить о своем отце! В конце концов, на земле не только он один. Ты тоже занимаешь на ней какое-то место!
Сара замолчала. Как ему объяснить? Как сказать, чтобы он понял, что она выросла в довольстве и достатке, что ее родители не только никогда ее не ударили, но даже ни разу не отругали, что она никогда и ни в чем не нуждалась? Что она, напротив, была слишком избалована, слишком опекаема: няня, повариха, шофер, учителя на дому, игрушки, какие только пожелает? Но этим самым родители отдаляли ее от себя все больше и больше. Что поздними вечерами, когда она никак не могла уснуть, единственной ее радостью было услышать звук отворяемой двери и голоса родителей – это означало, что она все-таки не одна, что они тоже живут в этом доме?