Страница 9 из 19
Октавиан дотрагивается до локтя…
Улыбка слетает с лица, волшебство умирает.
Он идет между мраморными колоннами дворца, и эхо шагов уныло стучит в ушах.
Сирия.
Снова Сирия.
Цари и Царьки на коленях.
Города и Государства у ног.
Восток его.
Октавиану досталось имя Цезаря.
Ему досталась жена Цезаря.
Клеопатра.
Любит ли он ее?
Нет.
Это не любовь.
Это безумие, рок, наваждение.
Она выжигает из него Рим, и с каждой каплей покинувшего римского в нем что-то умирает.
Парфия, песок.
В этом проклятом песке умер Красс.
В этом проклятом песке умирает его армия, самая большая из всех, что видел когда-нибудь Рим.
Предатели армяне, волны парфянских лучников, стрелы.
Они сгорают на солнце днем и замерзают до синевы ночью.
Шаг за шагом, он выводит их, и они падают без сил, оборванные и обмороженные, едва перейдя границу.
Клеопатра.
Корабли, припасы, еда…
Он бросает войну, словно и не было ее.
Словно не гибли когорты, падая шеренгами в песок.
Он Дионис, она Исида.
Венки, музыканты, дикие танцы и дикие оргии.
Льется вино, лепестки роз кружат в воздухе.
Сладкий запах.
Рим умиленно шепчется: «Антоний гуляет!..»
Хмуро смотрит в пустоту Октавиан, они любят его, Антония, что бы он ни делал, любят его безумный ритм, любят его за то, что он любит жизнь!
Новый поход.
Армянский Царь в цепях.
Он дарит царства детям!
Римские царства!!!
Птолемей Филодельф, Александр Гелиос, Клеопатра Селена.
У них не римские имена.
И толпа ревет не римская.
Александрия высыпала на улицы, легионеры идут в триумфальном шествии, Антоний стоит в колеснице и улыбается солнцу.
Где он, там Рим!!
Корабли горят.
Горят, захлебываясь волнами, сыпятся с падающих мачт стрелки.
Флагман Клеопатры рвет вражеский строй, мыс Акций теряется вдали, и его люди наваливаются на весла.
Вперед, за Царицей!!
За спиной догорает флот, Агриппа не знает жалости…
А вчера разбежалась конница.
Днем накануне он водил ее в бой, они отбросили войска Октавиана, он снова хлебнул этот безумный ветер Победы!!!
Мокрое от пота лицо, расстегнутые лямки шлема царапают панцирь, вино льется в горло, и губы ловят рубиновые капли.
А утром конница сбежала.
К Октавиану.
Рабыня протягивает руку, клочок пергамента.
Клеопатры больше нет.
Пальцы нежно обнимают рукоять меча.
Он стоит.
Красный трибунский плащ.
Никаких узоров на тоге.
Пальцы и рукоять.
Медленно…
Трусы бросаются на меч.
Кто скажет, что Антоний трус?
Это делается медленно.
Бывший начальник конницы, бывший триумвир, бывший консул Марк Антоний смотрит вперед, прямо перед собой.
Губы кривит ухмылка, он трезв, как стекло.
Можно было иначе?
Наверно.
Но тогда он бы не был собой.
Ладонь сжимает рукоять до боли в пальцах.
Холодная рукоять.
Холодное лезвие.
Мечи всегда холодны.
Острие погружается в грудь.
Антоний счастлив.
Он свободен.
Глава 7. Встреча триумвиров в Луке
5 апреля 56 года до н. э.
Крошечный приграничный городок.
Лука.
Уже почти в Италии, но нет, за чертой.
Цезарь – педант в таких вещах.
Он может обрушить Мир, но сделает это строго по правилам, по-римски.
Толпа.
Жителей и нет на улицах, негде встать и идти некуда.
Сегодня Лука – Рим.
В первый и последний раз.
Весь Сенат, бывшие консулы и преторы, народные трибуны, патроны и клиенты.
Очень независимые, просто случайно оказавшиеся здесь.
Прогуливаются, деланно удивляются встреченным знакомым.
Ждут.
Цезарь смеется.
Нет, он абсолютно серьезен, но собеседникам кажется, что изрезанное морщинами лицо и искры в глазах смеются.
Хотя и когда смеется, он серьезен и глаза у него тогда ледяные.
Весь Цезарь в этом, у него все наоборот, и не придерешься, но бесит.
Эти двое сидят напротив.
Напротив друг друга.
Они всю жизнь напротив друг друга, ненавидят друг друга, и это делает их почти близкими.
Чужих не ненавидят.
Мрачно сопит, поводя бычьей шеей, Красс.
Широкие ладони уперлись в столешницу, будто щупая ее на предмет продажи.
Красс такой, весь мир для него – вещь, и весь фокус в том, как купить ее дешевле и продать дороже.
Помпей чуть откинулся в кресле, голубые глаза смотрят уже не так трогательно, как в молодости, но все равно как-то наивно.
Он уже немного ревнует и к Цезарю и сам удивляется своим чувствам.
Он – Помпей Великий, покоритель всего известного мира, по триумфу на континент.
Его любят.
Он в это верит.
Они сидят и молчат, глядя друг на друга.
Кто скажет первым, тот проявил слабость, показал, что ему нужно больше всех.
Цезарь вздыхает, сгоняя улыбку с уголков губ.
И заговаривает первым.
Открытые ладони протянуты к собеседникам.
Ему ничего не надо сверх того, что уже есть.
Ему не надо чего-то, он хочет всё.
Собеседники кивают.
Три ладони накрывают друг друга…
Прогулка сенаторов обрывается внезапно.
Замирают, вслушиваются, вытягивают шеи.
Чтец разворачивает свиток, и его голос доносится во все концы площади.
«Триумвиры подтвердили свой союз!
Договоренности продлены на 5 лет!
Цезарю продлевают полномочия в Галлиях.
Помпею – обе Испании.
Сирию и весь Восток – Крассу».
Толпа ликует, демонстрируя, что мечтала услышать о еще пяти годах несвободы.
Чтец сворачивает свиток.
Равнодушно.
Он не прочел о том, что через четыре года Красса убьют парфяне.
Через семь лет Помпея – египтяне.
Через двенадцать – Цезаря римляне.
Чтец не рассказывает будущее никогда.
Триумвиры прощаются на глазах у толпы.
Пожимают руки, придерживая предплечье собеседника.
Смотрят друг другу в глаза, отдают военные салюты.
Больше они не увидятся никогда.
Но об этом чтец тоже молчит.
Глава 8. Диктатура Цезаря
Царственное. На злобу дня.
В марте 45 года до н. э. отгремела наконец битва при Мунде, последняя битва этой гражданской войны.
Надо было обустраивать Рим и как-то обустраиваться самому, жизнь-то не вечная, а возраст уже за пятьдесят, из которых десять лет в Галлии, краю диком и суровом.
Опять же, реформировать реформы, приводить в соответствие Сенат, даровать гражданство гражданам и привилегии городам.
В общем, дел у Цезаря было по горло, и из-за них все время не получалось заняться действительно важными вещами.
Ибо ничто так не укрепляет демократию, как династия.
Да, демократически выбираешь себе наследника, и народ ликует, ибо что есть первая забота власти как не сохранение спокойствия в государстве?
Рейтинг там под 90 %, никаких смут и всеобщая воодушевленность.
Цезарь это понимал как никто другой и приступил сразу.
Сначала диктаторские полномочия на год.
Многовато по времени по римским меркам, но времена суровые, человек уважаемый, проголосовали.
По ходу стало понятно, что год – это смешно, нужно десять лет.
Ну куда ж деваться-то, тем более, слышите этот мелодичный скрежет с улицы?
Легионеры точат мечи о мраморные колонны со скуки, чё их лишний раз будоражить?
Проголосовали.
Вскоре выяснилось, что предыдущий преступный режим во главе с ловко погибшими Катоном, Помпеем и прочими завел страну в такие дебри, что десяти лет не хватит никак.
Даже как-то смешно и говорить об этом.
Выход с трудом, но нашли.
Пожизненная диктатура дражайшего Гая Юлия Цезаря.
Ибо кто, как не Он?
В окружении совсем не друзей-то, Армений там, Парфий и прочих Иудей.
Даже как-то неловко на это идти, дорогие товарищи, но если Родина так настаивает, почтенные отцы-сенаторы, так и быть.