Страница 8 из 19
Богат тот, кто может содержать легион за свой счет.
Марк Красс презрительно усмехается – и сенаторы опускают глаза.
Он не заставит их унижаться, умоляя себя.
Они просят, и он поведет легионы на Спартака.
Легионы бегут.
Бегут, бросая оружие, ревут центурионы и визжат, обезумевшие от страха солдаты.
Децимация.
Сотни лет не звучало это слово.
Красс стоит, заложив руки за спину и расставив широко крепкие ноги.
Хлопает на ветру плащ, кровавый цвет, кровавые потеки на доспехах.
Когорты стоят, стоят, потупив взгляд.
Тянется жребий – и каждый десятый умрет, даже если стойко стоял в бою.
Дрогнули войска, легионы боятся Красса больше, чем любого Спартака, всех спартаков в мире с их гладиаторами и рабами.
Спартак мертв.
Крикс мертв, Эномай мертв, мертв Граник, вся их сволочь мертва.
Но Триумфа не будет.
Это ведь жалкие рабы, сенаторы опомнились, и Красс рычит в бессильном бешенстве.
Помпей, спешно вернувшийся Помпей добивает остатки, и уставлена Аппиева дорога тысячами крестов.
Умирают рабы, воет в бессильной злобе Красс, сияет улыбкой Помпей.
Доволен Сенат, разделяй и властвуй, это не только для чужих, это и для своих.
Годы.
Горящие здания Рима, пожарные команды, покупки за бесценок.
Его вызвали в суд, обвинив в связи в весталкой.
Наказание – смерть.
«Я хотел купить у нее участок, потому и обхаживал», – разводит ручищами Красс.
Хохочет Рим, не сомневается никто.
«Так что насчет участка?» – бормочет Красс в спину уходящей весталке…
Консульство.
Цезарь, глаза, лед и пламя.
Консульство с Помпеем.
Триумвират.
Они привыкли ненавидеть друг друга, даже шутят об этом, смешно.
У Помпея есть Триумф, не один.
Над каждой частью Известного Мира.
Азия, Африка, Европа.
У Красса нет.
Он берет себе провинцию, Сирию.
Парфия ждет, ждет Триумф.
Когда войска выходили из Города, Народный Трибун его проклял.
Остановить было нельзя, он шел к своей судьбе.
Красс запахнулся в плащ и тронул коня, проезжая мимо Трибуна.
Песок.
Проклятый песок.
Красс распахнул плащ и тронул коня, навстречу Сурене.
Сверкнул меч.
Красс улыбается…
Глава 6. Марк Антоний
Что делает человека счастливым?
Деньги, почести, власть?
Нет.
Радовать могут.
Давать возможности могут.
А счастливым не делают.
Счастливым делает возможность быть собой.
Он всегда хотел быть собой.
И очень любил жизнь.
Нет, не так.
Он Очень любил жизнь.
Жалел ли он о чем-то тогда, 1 августа 30 года до н. э.?
Вряд ли.
Ведь он был собой.
Просто дальше нельзя было быть.
Клочок пергамента, короткая строчка букв, скомканный и скрутившийся краями, будто от обиды.
Чадящее масло в лампаде.
Чуть сладкое, он иногда выныривал из этого марева и замечал, что запах слишком сладкий.
Раздраженно хмурился и через секунду забывал напрочь.
Он все забывал напрочь через секунду, в этом беда и в этом его счастье.
Ладонь гладит рукоять меча.
Так интересно, царства, миры, города.
Сотни тысяч солдат, бьющих дороги подошвами в маршевом шаге.
Значки когорт, легионные Орлы.
Дворцы, колесницы, толпа!!!
Лепестки роз под ногами и в воздухе.
Сладкий запах роз.
А потом будто мираж развеялся.
Ничего.
Вообще ничего.
Скукожившийся клочок пергамента, лампада.
И холодное полированное железо рукояти.
«Почему мечи всегда холодные?» – проносится мысль.
Криво усмехается сам себе.
Вот уж точно не время для философии.
«А когда было время?» – мелькает мысль.
И снова кривая усмешка.
Он очень любил жизнь.
Вы знаете, что такое жизнь римской улицы?
Грязной, кривой, где на голову выплеснут помои, если зазеваешься.
Отшатнешься от них, провалишься плечом в пустоту дверного проема, ввалишься в полутемный зал таверны.
Грубые лавки и столы, выщербленные глиняные кружки.
Плебс, самый гнусный и самый прекрасный в мире.
Ты пьешь с ними, поишь всех и знать не знает никто, день или ночь, стоит ли еще Рим на своих холмах или боги испепелили его молниями.
Вываливаешься на улицу в обнимку с толпой, рука на чьем-то плече, тога залита вином.
В другой руке кувшин, и ты поднимаешь его над головой, и жадно ловишь рубиновые капли губами.
Вино течет по шее, красное, словно кровь, ты хохочешь, и хохочет толпа вокруг.
Чьи-то руки надевают на голову венок из придорожных цветов, ты пьян и счастлив.
Ты не знаешь никого из них, но любишь их всех.
Они все знают тебя, кучерявого гиганта с шеей буйвола и плечами борца.
И все любят.
Рим любит Марка Антония, обожает его.
И Марк Антоний любит Рим и купается в его любви.
Война.
Не римлянин тот, кто не служил.
Даже Цицерон, и тот начинал в штабе у отца Помпея.
Не любит вспоминать, провинциал.
Сирия.
Начальник конницы у Авла Габиния.
Иудея.
Земля богов и Бога. Боги, как сложно запомнить всю эту заумную чушь.
Антоний всегда слегка пьян, но всегда приветлив.
Он любит евреев – кто у них там царь, кто первосвященник.
И евреи любят Антония.
Поход в Египет.
Цезарь и Помпей взяли деньги, и легионеры маршируют сквозь пески.
Царь Птолемей Авлет снова на троне, и Антоний машет его дочерям, смешным девчонкам, таращащимся на него из-за колонн.
Галлия.
Дядюшка Цезарь.
Дядюшка никогда не улыбается.
Глазами.
Смеяться может, а улыбаться нет.
Так хорошо!
Дикие просторы, дикие племена.
Кислое пиво, жареное мясо.
Грубые шутки, пламя костров, горящие города и штурмовые лестницы к стенам.
Легионеры любят Антония.
Антоний любит легионеров.
Сенат.
Мутный после попойки взгляд бежит по белым пятнам на скамьях.
Рядам белых пятен.
Пятна ревут, Цезарь вне закона, и глаза наливаются кровью.
Кровь льется вокруг, он сам в крови, своей и чужой.
Ее уже не отмыть никогда, но кто ж знает то, боги!!
Скачка, трубят горнисты, ритмично всплывают золотые Орлы над колонной.
Ледяная вода Рубикона кусает щиколотки, конь замирает на миг, фыркает и делает шаг вперед.
Они перешли его, и нет обратной дороги для всех.
Фарсал.
Еще вчера, буквально ведь пили в обнимку с Лабиеном у костра в Галлии.
Стояли под градом камней из пращ.
А сейчас его конница летит вперед, и красный плащ обнимает плечи Лабиена.
И плечи Антония обнимает красный плащ.
Они все тут в красных плащах сегодня, с обеих сторон.
Бежит разбитая конница, бежит Лабиен, и Цезарь смотрит с седла на шеренги мертвых.
Мертвый Цезарь.
Зачем все это??!!!
Он мечется по дому, круша на пути все.
Зачем???!!!
Колесо крутится, и нет другого пути.
Не выйти, не слиться с толпой, не укрыться в тени.
Консул Антоний.
Заговорщики Брут и Кассий.
Убийцы.
Мальчишка-наследник, Октавиан.
Их войска вместе, и снова красные плащи заполонили поле.
Филиппы.
Мертвый Кассий, мертвый Брут.
Мертвый Цицерон, мертвый Катон, мертвый Помпей, мертвый Лабиен…
Боги, почему столько мертвых вокруг, он ведь просто хотел пить у костра, глядя, как луна падает в реку за лесом и выползает розовый шар солнца!!
Разделенный Мир.
Толпа машет и ликует.
Он воздел руки, и звук его имени, выкрикиваемый тысячами глоток, вибрирует в воздухе!
Наполняет счастьем каждую клетку, рвет грудь!
Он раскидывает руки, будто обнимает их всех, и они ревут, протягивая руки к нему!
Он хочет идти к ним, сорвать золотой венок, отшвырнуть плащ Триумвира, разогнать ликторов!
Пить, хохотать на лавке в уличном театре с полуголой девкой на коленях!