Страница 13 из 15
Юный гений сам напросился в контрразведку: мечтая вражеских агентов ловить, возомнил себя Шерлоком Холмсом, принцем Флоризелем и, черт знает, каким еще Пинкертоном, грозой преступного мира и асом контршпионажа. Поначалу хотел Пётр Петрович Никольский его в подвалы спустить - пленным комиссарам морды бить, пусть пообомнётся чуток, вкусит тошнотворной романтики, да пожалел мальчишку, привел сюда. Повсюду в небольшой сумеречно-ужасной комнате, сильно похожей на чулан, словно мусор, валялись пыльные папки, отдельные листы, просто обрывки документов, серый бумажный ковер, бумажное море, вперемешку со стреляными гильзами, а то и целыми патронами, пятнами крови, грязным тряпьем, папиросными окурками и прочей мерзостью: все то, что осталось от делопроизводства ЧК. "Владей! - кивнул Никольский. - Разгреби-ка, друг любезный сии авгиевы конюшни, чтобы повсюду я наблюдал идеальный порядок. Чтобы не стыдно было приличных людей в оные пенаты приводить". Юнец поначалу яростью по самые брови налился, надулся радужным пузырем, глазенки молнии мечут, ну натуральный Зевс-громовержец, умора, да и только, ну как же, гения контрразведки то ли в уборщики, то ли в архивариусы, то ли, еще ужаснее, в писаря определили. Но, что особенно Петру Петровичу понравилось, через обиду Белоносов переступил, комнатенку вылизал до блеска, откуда-то с помощью солдат приволочил несколько обветшавших шкафов, разложил бумаги по полочкам - любо-дорого посмотреть. Даже ковер персидский добыл, что особый уют комнатушке придало, и на чулан она походить перестала, а именовалась теперь кабинетом. Себе стол резной полукруглый спроворил, в общем, подполковник Никольский правильно паренька определил, да и сам Белоносов вдруг важностью проникся, любовно свой архив охаживал, знал, где какая бумажка обретается и где и что искать следует.
- Не проголодались ли, Анастасия Александровна? - спросил Белоносов. - Время-то бежит, уж и закусить пора, а? Чайком-с развлечься? У меня как раз булка ситного есть да кружок колбасы, а кипятку я мигом спроворю!
Настя покачала головой:
- Даже не знаю, Георгий Антонинович, мне, право, неудобно утруждать Вас.
Она зря это сказала - настроенный романтическим образом, Белоносов слушать никаких возражений не стал и тут же быстроногим галопом, скачками австралийского кенгуру умчался в обнимку с чайником куда-то из кабинета. Настя вздохнула, и принялась внимательно изучать обгорелую бумажку с фамилиями. Таковых уцелело пять: Телегин, Хрусталев, Нежданов, Георгиевский и Ливкин. Насте они ничего не говорили, но кому-либо из местных, тому же Белоносову могли быть известны, а это уже ниточка, след, манкая надежда.
Юный борец со шпионажем, он же безраздельный хозяин архива ворвался в кабинет с пышущим жаром чайником. Великолепный обжигающий пар вулканировал, словно гейзер, и Настя вдруг почувствовала острый мгновенный приступ голода, а прапорщик уже кромсал бритвенно острым лезвием златоустовского ножа поджаристо-белый хлеб, ровными полосками нарезал нежно-розовую колбасу, сдвинув документы на край стола расставлял прозрачно-стерильные стаканы в серебряных подстаканниках, горкой насыпал колотый сахар и даже пузатая баночка варенья нашлась. Чай он пил степенно, с превеликим усердием, и Настя вдруг почувствовала к нему непроизвольную симпатию и даже некоторую нежность. Юный и грозный прапорщик Белоносов вдруг перестал быть грозным и остался лишь юным. Даже огромная кобура, которую он небрежным жестом передвинул далеко за спину, словно уменьшилась в размерах.
- Главное, мы установили дату, 18 мая, - говорил, делая изрядный глоток и уписывая бутерброд, прапорщик. - Дальше проще пойдет. Переберем бумаги за последующее время, там, возможно, зацепимся. Красных выбили 20 июня, за месяц, следовательно, просмотреть надобно. Не велика работа, управимся!
- А фамилии людей из этого документа Вам знакомы, Георгий Антонинович?
- Анастасия Александровна, пожалуйста, - взмолился прапорщик. - Зовите меня просто Георгием. Или Егором, Жоржем...
- Жоржем? - улыбнулась Настя. - Хорошо, Жорж! А Вы, соответственно, меня - Настей, договорились? И давайте, раз уж мы преломили хлеб, перейдем, наконец, на "ты".
- Но вы же княжна, - сопротивлялся прапорщик.
- Вы тоже на крестьянина не сильно похожи,- парировала Настя. - Так что насчет фамилий?
Прапорщик Жорж допил чай, сыто потянулся и взял в руки обгорелый документ. Внимательно пошевелил губами.
- Телегин, Эм Пэ... Михаил Петрович, вероятно... Нет, не знаком. Хрусталев? Нет. Георгиевский? Хм, Георгиевский... Как будто, что-то слышал... Георгиевский, Георгиевский... О! - Он в ажитации посмотрел на Настю. - Георгиевский Василий Иванович, так это же отец Василий, дьякон. Он в храме служит! В нашем храме, я в воскресенье был - видел его, жив-здоров отец Василий! Вот видите, Анастасия Александровна...
- Жо-орж, - укоризненно протянула Настя. - Мы, кажется, договорились....
- Извините... То есть, извини, Настя... Расспросим отца Василия - все и выяснится.
Это была удача! С большой буква удача. След уже не маячил, он явно высветился, горел электрическим фонарем на ночной улице.
- А фамилия Ливкин тебе знакома? Последняя из пяти.
- Ливкин, Ливкин... - Белоносов поднял глаза к потолку, словно там, между белыми разводами скрывался ответ. - Что-то очень знакомое... Нет, я, определенно, слышал где-то эту фамилию, но где? Не могу вспомнить, извини... Еще по чашечке?
Хотя Жорж и уверял, что дальнейшие поиски титанического труда не представляют, и они управятся быстро, однако, получилось наоборот. Теперь, кроме фамилии Нежданов, они искали упоминания и о четверых прочих из списка. Но фортуна отвернулась от юных изыскателей: кропотливая работа оказалась бесполезной: больше они не нашли ничего. Отложив последнюю бумажку, прапорщик сочувственно и слегка смущённо развел руками.
- Увы, сама видишь, больше ничего. Но отец Василий - это след реальный, можем поговорить с ним. Я провожу, сама не найдешь. - Он говорил, как о чем-то решенном, не спрашивая мнения Насти.
- Николай Николаевич позволит тебе отлучиться? Не хочется, чтобы из-за меня у тебя возникли неприятности по службе.
Как ни желал Жорж показать свою исключительную важность и независимость, но благоразумие все же взяло верх. Подполковник Никольский многозначительно улыбнулся:
- Ну что ж, съездите, развейтесь. Отец Василий мой хороший знакомый, передавайте нижайший поклон. Очень надеюсь, что ваш визит не будет напрасным, - Петр Петрович с изящным достоинством вытянул свои великолепные часы, щелкнул крышкой и, слушая с наслаждением "Боже, царя храни", бросил изучающий взгляд на циферблат. - Ну что ж, время позднее, на сегодня, господин прапорщик, свободны, завтра утром прошу ко мне с отчетом. И Вас тоже, Настенька. Если отца дьякона в храме не застанете, прогуляйтесь к нему домой, он на Баскаковой улице проживает.
Глава 5
Бывший чиновник сыскной полиции, бывший инспектор уголовно-розыскной милиции, бывший лучший сыщик города, а то и всего уезда, а ныне человек без определенных занятий, без пяти минут арестант и большевистский агент, Кузьма Петрович Самойлов, безукоризненно, волосок к волоску, причесанный, в халате ультрамариново-мятого сукна поверх белоснежной, хоть и изрядно застиранной сорочки важно и самодовольно, как монах с картины Василия Григорьевича Перова "Чаепитие в Мытищах", глубоко откинувшись назад на хлипком деревянном стуле, пил жидкий морковный чай из блюдечка, закусывая каменной твёрдости сухарями и прелой картошкой, печеной "в мундире". Блюдце держал картинно, самодовольно, тремя пальцами, далеко отставив в сторону мизинец, широко растягивая щеки, дул на поверхность и с шумом прихлебывал, прикрыв от удовольствия глаза. Правда, Северианову это удовольствие, все же, показалось напускным, ибо назвать чаем плескавшуюся в блюдце бурду можно было, разве что, в насмешку. Сделав очередной сладкий глоток, гроза налетчиков и душегубов с оскорбительной вежливостью посмотрел на Северианова и безнадежно-печально спросил: