Dreamboat 1

- Расскажите про убийство ювелира Свиридского. Это дело вели вы?..

Канонада не умолкала и уже становилась привычной, почти каждому было понятно, что город не удержать, вопрос нескольких дней. По ночам на окраинах, а, иногда, и в центре вспыхивали пожары, стрельба велась, практически, непрерывно, и в такие моменты Кузьме Петровичу начинало казаться, что он выбрал не ту профессию и жизнь прожил напрасно. Ведь прочили же ему в детстве блестящую карьеру лингвиста либо историка, ученого человека, в общем... Битое стекло хрустело под подошвами, керосиновая лампа тускло светила в углу, было холодно и мерзко. Безудержно хотелось спать. Самойлов осторожно прошел по комнате, стараясь не наступать на разбросанные в беспорядке предметы обстановки. Беззубыми разинутыми пастями скалились вывороченными ящиками старинный английский комод, каким-то чудом избежавший участи дров, вековой антикварный шкаф. Распахнутые сундуки, скомканное, перемешанное тряпье, когда-то бывшее изысканными нарядами, содранные переплеты старинных книг, изуродованный золоченый сафьян. Крови почти нет, всех троих убили одинаковыми точными колющими ударами в сердце. Стилетом, штыком, траншейным ножом, кортиком, длинным шилом или просто заточкой, сделанной из четырехгранного напильника - оружием с узким клинком. Ювелир Свиридский сидит, далеко запрокинув голову назад, в глазах - безмерное удивление, будто случилось для него что-то неожиданное, из ряда вон выходящее, хотя так оно и есть, что может быть нежданнее и трагичнее смерти? Женщина средних лет, видимо, жена лежит на полу, рядом. Лицо обезображено мукой и ужасом, у окна - труп молодой девушки, почти девчонки. Ювелира убили первым, понял Самойлов, ударили неожиданно, он и испугаться, поди, не успел, удивился разве что внезапно пронзившей сердце боли, так и умер, не поняв ничего. Жену его - второй, вот она-то, как раз, успела испугаться, все произошло на глазах, - но и только. А вот девчонка пыталась бежать. В последнем отчаянном порыве, безумной жажде метнулась к окну, но убийца догнал и ударил в сердце. Заточкой или другим колющим оружием. Кто? Зачем? Почему? С какой целью? Извечные сыскные вопросы, Самойлов устало вздохнул, кивнул приветственно агенту третьего разряда Богатыреву, парнишке лет семнадцати, неделю назад принятому на службу в угрозыск и двум красногвардейцам, вообще непонятно зачем здесь присутствующим. По-видимому, сегодня эта троица олицетворяла собой беспощадную борьбу с преступностью, на самом же деле была ненужным балластом, совершенно бесполезным в данной ситуации. Лишь старик фельдшер, осматривающий трупы, мог принести реальную пользу.

- Приветствую, Елизар Гаврилович! - приподнял форменную фуражку Самойлов. - Очень рад Вас видеть!

- Что толку! - посетовал фельдшер. - Душегубов сегодня не поймаем, а завтра город сдадут, и останутся наши труды невостребованными.

Несмотря на бесспорную правду этих слов, говорить такого при красногвардейцах не следовало, фельдшер и сам это понял и резко замолчал.

- Федор Кондратьевич, - обратился Самойлов к Богатыреву, стараясь сгладить неловкость. - Пройдитесь с товарищам по соседям, может, кто слышал чего, поспрошайте.

Не смотря ни на что, в мужестве Федору Кондратьевичу Богатыреву отказать нельзя, подметил Самойлов. Или в юношеском максимализме. Заменить гимназическую кокарду на околыше фуражки красной звездочкой... И это накануне сдачи города...

Самойлов дождался ухода Богатырева и красногвардейцев, обратился к фельдшеру:

- Чем порадуете, Елизар Гаврилович?

- Да чем радовать, тут только огорчать впору. Сами все видите, удар поставлен, били наверняка, убивец мастер своего дел. Клинок узкий четырехгранный, направление удара снизу вверх, во всех трех случаях смерть наступила мгновенно.

- Когда это произошло?

- Часов пять-шесть назад, Кузьма Петрович. По степени выраженности трупного окоченения в различных группах мышц можно ориентировочно судить о давности наступления смерти.

- Продолжайте, пожалуйста! - Самойлов больше не смотрел на фельдшера, не смотрел на детали обстановки, не смотрел на убитых, он задумчиво поднял голову вверх, прикрыл глаза и, казалось, задремал, лишь слегка раскачиваясь, как ванька-встанька в самом конце затухания амплитуды. Фельдшер понимающе покивал.

- Тела чистые, ни побоев, ни ожогов, ни других прижизненных повреждений. Я знавал покойного Осю Свиридского, человек был большого ума, выжига еще тот, да и мастер большой. Но отнюдь не Геркулес и не стоик.

Самойлов не отвечал. Сейчас этого и не требовалось, фельдшер просто озвучивал его собственные мысли, сомнения, несостыковки в картине происходящего и, что хуже всего, нехорошие подозрения.

- А девочка весьма прелестна! Гм, была. В самом соку-с!

- Что сие значит?

- Да то и значит, будь я душегубом, обязательно посластолюбствал бы, да-с!

- Может, времени не хватило?

- Да бросьте, Кузьма Петрович! Сами ж все видите!

Он был прав и знал, что прав! Учиненный в комнате разгром был декорацией, постановкой. Проще было связать Свиридского и его близких и побоями и пытками вынудить указать расположение ценностей. Или, например, насиловать дочь на глазах родителей. Или...да мало ли способов развязать язык пожилому ювелиру. Убивать сразу хорошо поставленным ударом - нерационально. И обыск делали не те люди, что привычны к грабежу. У тех на подсознательном уровне инстинкт опасности развит, как бы не хорохорились, а все равно опасались хоть сколько-нибудь быть пойманными. Другое дело, человек, никуда не торопящийся, привыкший совершать обыск без всякой спешки, обстоятельно, уверенный в своем праве.

Северианов кивнул:

- И вы решили, что это был кто-то из ЧК? Фролову так и доложили, или оставили свои измышления при себе?

- Увиливать не привык, господин штабс-капитан.

- И?

- Дело передали в ЧК, дальнейшее мне неизвестно, в город вошли ваши.

- Устройте мне встречу с Фроловым. - Северианов резко выбросил руку вперёд, раскрытой ладонью перпендикулярно полу, отгораживаясь от обязательных возражений Кузьмы Петровича. - Не надо ничего говорить, выражать несогласие, перечить, протестовать, доказывать. Я вполне Вам доверяю и готов поверить, что вы не знаете, где скрывается Фролов. Но Вы можете знать человека, который знает другого человека, который, в свою очередь, может знать третьего человека, который совершенно, разумеется, случайно ведает место, куда может прийти Фролов. Такое ведь может быть? Так пусть уважаемому Панкрату Ильичу передадут, что его разыскивает штабс-капитан Северианов из контрразведки. Что штабс-капитан Северианов желает встречи с ним, на его условиях, могу прийти на встречу без оружия и в полном одиночестве. И что штабс-капитана Северианова интересует не он, Фролов, а убийцы семьи ювелира Свиридского.

Кузьма Петрович иронически усмехнулся. Усмешка получилась злая и несколько обиженная, севериановский вопрос, видимо, задел старого сыщика за живое, ибо Северианов невольно позволил себе вопиющую бестактность: усомнился в мастерстве и опытности Кузьмы Петровича Самойлова.

- Вы полагает, Фролов знает о деле Свиридского больше меня?

- Ни в коей мере, Кузьма Петрович. Просто с чекистами по этому делу общался Фролов, а не вы, только и всего. Вам не удалось найти преступников, возможно, это смогу сделать я.

- Допустим, гипотетически, что о Вашем предложении узнает Фролов. С чего Вы взяли, что он согласится оказать Вам помощь? Если в деле замешены чекисты, то Фролову они, так сказать, товарищи по классу, по общему делу.

- Я не совсем понимаю Вас, Кузьма Петрович. Мерзавец и убийца остаётся мерзавцем и убийцей, товарищ он по классу или нет. Если верить Вашему описанию, Фролов человек честный и весьма порядочный, ненавидевший преступников и беспощадно с ними боровшийся. Неужели он сможет отказаться от мысли покарать убийцу ювелира, мирного пожилого человека, его жены и их дочери, почти девочки. Тогда Вы неправильно описали Фролова, и я заблуждаюсь. Поправьте меня, если я не прав.

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.