Страница 25 из 76
Дюн несколько минут присматривался к животному, пытаясь разглядеть в нем знакомые черты, затем неверяще изрек:
— Не может быть!
— Может, — усмехнулся император, вытирая руки об штаны, за что был удостоен презрительного девичьего взгляда.
«Да Лапкин чище всех твоих рук и штанов вместе взятых, император! — подумала Плю, нежно прижимая к себе еще подрагивающее от пережитого стресса тельце питомца. — Зря, что ли, я на него полпачки «Аромата экстаза» перевела?»
— Ну да! Это сина Барби, — меж тем продолжал исповедь черный монарх. — Надоела она мне хуже, чем ты. Везде совала свой длинный нос, мешала, сплетничала. Перти без нее шага ступить не могла! Вот и превратил я ее…
— Представляю, как огорчилась императрица, — покачал головой Дюн. — Ведь это была ее любимая подруга и фрейлина.
— Ничего. Обойдется как-нибудь! Теперь у нее новая игрушка появилась. Пусть нянчится. От ребенка хоть польза для государства будет, а от этого существа одно раздражение.
Лапкин, скорбно понурив голову, жалобно заскулил.
У Плю сжалось сердце. Инкогнитый зверек перестал быть инкогнитым, да и животным он оказался относительным, не говоря уж о том, что и вовсе принадлежал к женскому полу. Теперь доброй девушке еще больше хотелось вернуть новому другу (или подруге?) первозданный вид. Только как это сделать, она не знала. Но сдаваться точно не собиралась. Обиженная за Лапкина, она без малейшей симпатии поглядывала на обоих магунов. Они же взирали на нее с заметным интересом.
— Кто ты, девочка? — обратился к ней самый большой и черный магун, видимо, главный виновник всех бед и напастей.
— Говорила уже, — буркнула непримиримая Плю и покосилась на магуна поменьше.
— Она Анхел, Отчимус, — вмешался Дюн, которому совершенно не нравилось внимание дяди к размалеванной крошке. Слишком хорошо пер Дюн знал, что многомилостивейший повелитель очень редко являлся таковым на самом деле, гораздо чаще оправдывая свое второе имя — Кат.
— Вот даже как! — оживился император, неожиданно меняя взгляд с клопоизучающего на узнавательно-приветливый. — Дочка Триста одиннадцатого, малышка Карма, если я ничего не путаю. Как ты… хм… выросла-то!
Отчимус Кат гордился своей профессионально-императорской памятью и осведомленностью обо всем, что происходит в подвластных ему землях, поэтому имена знати и их отпрысков хранил в голове особенно бережно. Такая информация очень помогала ему контролировать капризных, но влиятельных в своих землях правителей. И хотя род Анхелов не владел магией, его авторитет в империи игнорировать было бы недальновидно.
— Можно просто Плю, — милостиво разрешила наша героиня, на которую упоминание имени отца подействовало благотворно.
Обиды обидами, но если этот зломордатый мужик нажалуется ее родителю, часовыми нотациями она вряд ли отделается. Анхел Триста одиннадцатый умел иногда быть суровым даже с дочкой: лишение сладкого на несколько недель ей было обеспечено.
— Плю? — повторил император, сопроводив вопрос озадаченным задиранием густых черных бровей. — Не знал, что Анхелам тоже нужно улучшение породы. Впрочем… вижу, вижу… все-таки нужно.
На что намекал этими странными словами чернобровый, Плю не поняла, но уточнять не стала: магун, судя по всему — брови, корона, гонор — серьезный, с ним лучше не связываться. Пусть задирает и болтает что хочет, лишь бы не пакостил. Однако второй магун, который стоял тут же в одних белых подштанниках, молчать не стал.
— Эта сина сказала, что ей нужно кое-что другое. Она явилась сюда за тортиком!
— Что? — задохнулась от возмущения Плю, не ожидавшая нападения с этой стороны. — Я не…
— И мороженкой, — безжалостно продолжил, перебивая девичьи оправдания, развеселившийся пер.
— Нет! — снова вскрикнула Плю и, словно подброшенная пружиной, выскочила из кресла. — Это неправда!
— Разве? — притворно удивился хозяин шатра и, бросив быстрый взгляд на оскудевший стол, где кроме нескольких обглоданных кистей винограда и почти пустых тарелок ничего не осталось, закончил: — Ах да! Еще за фруктами и вином.
— Вино я не пила! — оскорбилась девушка и хотела еще что-то добавить, но заметив насмешливую улыбку пера, перешла на сердитое сопение, которому вторил потревоженный ее перемещением Лапкин.
Хуч же старался слиться с пейзажем, поскольку гораздо лучше своей хозяйки разбирался в магунах и понимал, что черномордатые императоры способны принести намного более существенный вред, чем жалоба папаше.
Правитель же с любопытством наблюдал развернувшуюся перед ним перепалку. Смеющийся племянник и дувшаяся на него девушка наводили многомилостивейшего на интересные мысли.
— Как к вам попало это животное, сина Анхел? — вежливо продолжил он беседу, кивком указывая на восьмилапого питомца Плю.
Надо сказать, что после открывшегося происхождения Лапкина симпатии к правителю девушка совершенно не испытывала, но уважительное к ней обращение оценила, поэтому сочла своим долгом мирно и доходчиво объясниться с главмагуном:
— Я Карма Анхел из Анхел-рабада, а это животное нашла в своей комнате под кроватью. Откуда оно там взялось, не знаю. Сюда я пришла вовсе не за тем, чтобы понравиться вашему родичу или съесть его тортик, а чтобы вернуть истинный облик милому Лапкину и сделать моего друга Хуча настоящим драконом. Вот!