Страница 24 из 25
Глава десятая
В лабораторию Штольнев попал не сразу. Нужно было миновать КПП, где его физиономию внимательно сверили с фотографией на паспорте, попросили показать содержимое кейса, в котором были фотоаппарат, видеокамера и пачка газет и журнал. К его досаде, фотоаппаратуру попросили с собой не брать, ибо снимать в лаборатории без надлежащего разрешения было нельзя – предприятие режимное.
Завлабораторией нейтринной астрофизики, доктор физико-математических наук Арвид Гулбе оказался светлым шатеном с подстриженными наискось висками, высоким, но не выпуклым лбом, и довольно большими кистями рук, глядя на которые можно подумать, что имеешь дело с лесорубом, но никак не с профессором. Простая клетчатая рубашка, джинсы… Да, вид, далекий от классического образа ученого, что, впрочем, не усложняло и не упрощало журналистскую задачу. За иной простотой кроется глубина, и, наоборот, за иной кажущейся сложностью – одно безнадежное мелководье.
Штольнев, входя в кабинет Гулбе, все еще не мог для себя сформировать стратегию визита, толком не представляя, с чего начать разговор. Но помог Гулбе: после того как они пожали друг другу руки, тот спросил:
– Как вам Байкал? Впервые или уже бывали в наших краях?
Устроились за журнальным столиком, стоящим как раз возле окна, из которого открывалась изломанная береговая линия, отливающая серебром поверхность озера. Взгляд Штольнева невольно задержался на коляске с сидящей в ней девушкой. Откинувшись на спинку, запрокинув голову, она свое прекрасное лицо отдавала солнцу. Ее прикрытые веки слегка подергивались, видимо, реагируя на яркий свет. Штольнев, глядя на красивое лицо девушки, заговорил:
– Разумеется, я бывал здесь и даже купался в озере, но было это в далекие студенческие годы. Наш отряд работал на строительстве Братской ГЭС… конечно, в основном на подсобных работах… И уху из омуля я пробовал – замечательно вкусно… Больше скажу, находясь, наверно, под большим впечатлением от природы и вообще… – Штольнев сделал круговое движение рукой, – от всего этого, я начал писать стихи…
– Ну и как? Получалось?
– По возвращении в Москву, вся лирика сублимировалась в бытовые проблемы… Нет, сейчас я не пишу стихов, правда, иногда захожу на портал «СтихИЯ» и там упиваюсь классикой. Особенно японской поэзией… хокку… танка…
Гулбе извинился и вышел из комнаты, вернулся с чайником.
– Спасает от жары, – сказал он, – в день приходится выпивать по пять кружек… Мне Нестор Петрович говорил, что ваше издание интересует байкальский нейтринный телескоп. А, разрешите узнать, в каком плане?
– В общем это так, но нас больше интересуют результаты, которые добыты наукой с помощью телескопа. Тем более, наш журнал когда-то первым писал о пуске его третьей очереди, но с тех пор много воды утекло…
– Сам телескоп мы вряд ли сможем вам показать, разве что на схеме, которая есть в демонстрационном зале. Сооружение находится на большой глубине и состоит из двухсот стеклянных шаров-детекторов, созданных по особой технологии. Они выдерживают давление до 150 атмосфер. Этакая прозрачная броня, которая надежно защищает высокочувствительные фотоприемники. С их помощью мы и ловим эти нейтрино.
– Но почему для этого телескопа выбран Байкал? Не Ладожское озеро, не Каспийское море?
– Байкал, слава Богу, еще не загажен, вода и лед кристально чистые. Конечно, мы в этом плане не уникальны, аналогичные телескопы работают в ледяных глубинах Антарктиды, в Средиземном море, которое тоже считается подходящим местом для подобного рода сооружений. Вот, пожалуй, и всё… Что же касается результатов, тот тут нужно оперировать очень непростыми теоретическими категориями, которые, как вы понимаете, на пальцах не объяснишь. Но об этом вам лучше поговорить с профессором Чагиным. Кстати, он является руководителем международного проекта «Байкал», в рамках которого и создан Байкальский глубоководный нейтринный телескоп НТ-200. – Гулбе взглянул на часы. – Он скоро должен вернуться из Иркутска, и вы с ним побеседуете.
Штольнев взглянул в окно, мир по-прежнему блистал, купался в золотистом мареве, и лишь коляска с девушкой сместилась ближе к берегу, в тень густой лиственницы.
– Теория – это интересно, но… Для чего, собственно, проводятся такие исследования? Только лишь для теоретических изысканий или же наука связывает с ними какой-то прикладной результат? – Этот же вопрос он вчера задавал Чагину, но не получил ответа.
И Штольнев отчетливо увидел, как на лице Гулбе проявилась тень, нет, не раздражения, не досады, а, пожалуй, апатии, какой-то неконтролируемой отстраненности. Однако слова его были тверды и четко артикулированы.
– Наука не стоит на месте. Частицы атомного ядра – это малые дети науки. Им от роду нет еще и ста лет, а нейтрино и того меньше… Сравните несколько десятков лет с пятнадцатью миллиардами, когда произошел Большой Взрыв, после чего начался «шрапнельный» разлет Вселенной. И все эти миллиарды лет космическое пространство пронизывали эти до недавнего времени невидимые нейтрино. – Гулбе поднялся и взял из стола связку ключей.– Пройдемте в демонстрационный зал, там есть наглядные пособия, вам будет проще понять…
Это было небольшое помещение с несколькими рядами кресел, звездной картой и массой графиков с формулами. Штольнев устроился в первом ряду, а Гулбе, подойдя к доске и, взяв с полочки кусок мела, стал наносить на доске линии и окружности. Получилась своеобразная решетка. Это была грубая схема подводного нейтринного телескопа.
– Эти шары, – начал Гулбе, – собственно, и являются главными и наиболее дорогостоящими частями телескопа. Буквально нафаршированными электроникой. Так вот, с помощью этих шаров из миллиарда миллиардов летящих сквозь землю нейтрино мы улавливаем лишь единицы. На один квадратный метр их приходится не более 500. А это для статистики пренебрежительно малые величины. Поэтому такие же телескопы есть и в других местах планеты. – Гулбе провел мелом длинную черту к основанию доски и на линии написал: 1300 метров. – На такой глубине работают эти детекторы…
– А солнечные нейтрино тоже фиксируете?
– Ежесекундно Солнце излучает, – и опять пошел в ход мел, – 3,84×1026 Дж энергии, что в масс-энергетическом эквиваленте соответствует потере массы 4,26 миллионов тонн в секунду.
– Значит, зная вес Солнца, можно на обыкновенном калькуляторе подсчитать, когда наступит последняя секунда?..
– Наше светило взошло пять миллиардов лет назад и закатится тоже через пять миллиардов…
– Я помню, наш журнал писал о грандиозной вспышке на Солнце, которая произошла 4 ноября 2003 года… По классификации Кембриджского университета это была средней интенсивности вспышка Х28, но некоторые комментаторы ее называли небывалой.
– Да нет, молодой человек, та вспышка позже была переквалифицирована в вспышку Х40. Это как если бы одновременно сжечь десять тысяч миллиардов баррелей нефти. Кстати, при текущем уровне потребления, ее энергии хватило бы человечеству на 340 тысяч лет. Вот какой мощности был тот выброс…
– Что дало основание лауреату Нобелевской премии доктору Ван дер Мееру сделать прогноз, что Солнце буквально через несколько лет взорвется… Да и судя по метеосводкам, оно в последние годы действительно не щадит Землю. Вон, вся Западная Европа опять изнемогает от небывалой жары. Над югом России нависло пятидесятиградусное пекло… Конечно, проще столь настораживающие климатические аномалии объяснить парниковым эффектом…
Гулбе отошел от доски, счищая с пальцев мел.
– Увы, хотя Ван дер Меер и признанный наукой ученый, но он ведь человек, а значит, все человеческое ему не чуждо. Я знаю его, это весьма оригинальная личность, иногда сигареты прикуривает со стороны фильтра… Но не чужд тщеславия, я бы сказал, космических масштабов… Что же касается Солнца и его жизни… Вы верите в Бога?
Штольнев, удивленный неожиданным вопросом, сразу не нашелся, что ответить. Но Гулбе ждал, листая Атлас Звездного Неба.