Страница 11 из 19
В действиях сельских хулиганов можно видеть реакцию на процессы модернизации и протест против традиционных общинных устоев, бюрократизации официальной церкви, нигилизм по отношению к власти государственной, общинной и отцовской. Когда крестьяне как носители традиционного общества находятся в привычной им среде, они руководствуются нормами и правилами, полученными по наследству от старших, но, попав в новую обстановку – в город, на фабрику, они не могут сразу привыкнуть к новым правилам поведения. Таких людей к концу ХIХ века в деревне накапливалось всё больше. Формально оставшись в пространстве общинной жизни, психологически и нравственно они были слабо связаны с общиной и землёй. Выпав из крестьянской среды, эти «раскрестьяненные» крестьяне – маргиналы утрачивают её культуру, но и не вписываются в новую для них общность и культуру или не усваивают её по-настоящему. Всё это порождает падение нравов, рост преступности, пьянство, хулиганство, бессмысленную жестокость, и все эти люди – вчерашние крестьяне.
Специфические черты социокультуры крестьянства веками были тесно связаны с жизнью и хозяйствованием на земле. Главной определяющей средой, где складывалось представление крестьян об окружающем мире и о своём статусе и предназначении, был микросоциум – сельская община. Она регулировала жизнь крестьян, являлась хранителем и транслятором хозяйственного и социального опыта, системы духовных и социальных ценностей крестьянства. Община влияла не только на все стороны крестьянского бытия, но и формировала сознание и мировосприятие крестьянина как члена локального и замкнутого социума. Общинные архетипы: поведенческие стереотипы, коллективизм, социальные представления, духовные ценности и идеалы сохранялись ещё длительное время.
Традиционное сознание крестьян сказывалось на их представлении о государственной власти, проявлялось по отношению к земле, собственности и богатству, сохраняло их понимание равенства и социальной справедливости.
Однако принцип эгалитаризма в крестьянской общине касался только распределения земли, что смягчало нищету и являлось условием выживания крестьянской семьи. Зажиточность крестьянина зависела в основном от количества обрабатываемой им земли, поэтому крестьян делили на следующие категории: на «полных хозяев», имевших 20 десятин, на «половинных», «четвертинных» и «огородников». На низшей социальной ступени находились «раскрестьяненные крестьяне» – батраки и работники. Крестьяне Московской губернии считали наёмный труд и батрачество низким занятием, а крестьян, бросивших земельные наделы, презрительно называли «гуляками», «шалтаями», «пустырниками». К крестьянину-хозяину в деревне отношение было уважительным, тогда как само слово «батрак» стало одиозным и даже бранным.112
Для российского крестьянина земля имела не только хозяйственное, но и сакральное значение, она – природный (Божий) дар, как солнце и воздух, и должна принадлежать всем, кто желал её обрабатывать. Отсюда крестьянским идеалом высшей правды и справедливости был «свободный труд на свободной земле».
Крестьянское малоземелье порождало всякие слухи о возможном «чёрном переделе» земли. «Земля будет общая, – говорили крестьяне в 1870-х – начале 1880-х гг., – для чего отберут её у помещиков и разделят между крестьянами и помещиками по числу душ в семействах, что это и есть желание государя императора, и что поэтому дворяне покушались на жизнь его величества».113С целью пресечь эти слухи, выступая перед волостными старшинами в Москве по случаю коронации, Александр III сказал: «Когда вы разъедетесь по домам, передайте всем Моё сердечное спасибо; следуйте советам и руководству ваших предводителей дворянства и не верьте вздорным и нелепым слухам и толкам о переделах земли, даровых прирезках и тому подобному. Эти слухи распускаются Нашими врагами. Всякая собственность точно так же, как и ваша должна быть неприкосновенна».114
Известная исследовательница крестьянской жизни А.Я. Ефименко отмечала, что народ постоянно верил в «чёрный передел» земли, и приводит факты, когда крестьяне даже отказывались от покупки земли у помещиков на очень выгодных условиях или наоборот соглашались на невыгодные сделки, мотивируя это тем, (что всё-равно скоро будет общий передел.115Об этом же писал и знаток крестьянских обычаев и образа жизни А.Н. Энгельгардт: «Мужики понимают так, что через известные сроки, при ревизиях, будут общие равнения всей земли по всей России… Тут дело идет вовсе не об отобрании земли у помещиков, как пишут корреспонденты, а об равнении всей земли, как помещичьей, так и крестьянской».116
Таким образом, на первом месте у русских крестьян в пореформенной деревне стояло знаменитое «Землицы бы!», и это требование чаще всего диктовалось самосохранением и выживанием крестьянской семьи.
Дореволюционные исследователи крестьянской общины А.Я. Ефименко, В.В. Качоровский, А.А. Кауфман, И.В. Чернышов и другие отмечали, что в подавляющем большинстве крестьяне были против частной собственности на землю, считая, что она – «Божья» и не может никому принадлежать. Помимо религиозной традиции по переделу земли между членами общины «по справедливости», важную роль играли и чисто житейские соображения. Современный историк П.Н. Зырянов считает, что крестьянское земледелие находилось в зависимости от природных условий и, имея полосы в разных местах общественного клина, крестьянин мог получать ежегодно средний урожай, несмотря на засушливое или дождливое лето.117Об этом же пишет и Л.В. Милов: «…весь образ жизни населения исторического ядра территории России был процессом выживания, постоянного создания условий для удовлетворения только самых необходимых, из века в век практически одних и тех же потребностей».118
Традиционное отношение к земле и собственности у крестьян основывалось на трудовом праве, на вложенном в неё труде. В глазах большинства крестьян собственность, нажитая своим трудом, считалась неприкосновенной: воровство общественное мнение расценивало как большой грех. Крестьяне считали, что если кто срубит бортняное дерево, тот вор: он украл человеческий труд, а кто рубит никем не посаженный лес, тот пользуется Божьим даром, таким же, как вода и воздух.119Поэтому крестьяне были убеждены в том, что «леса никем не сеются и не садятся, а созданы на общую потребу».120
Об этом же повествовал в своих записках уже упоминавшийся крестьянский писатель С.Т. Семёнов. На его замечание по поводу порубки чужого леса крестьяне отвечали: «Он не чужой, а Божий. Хлеб с поля грех брать, потому его сеяли, над ним трудились, а над лесом кто трудился?». Те же самые крестьяне, отмечал далее Семёнов, не возьмут у соседа клока сена, не решатся переменить косы и грабли.121Крестьянская община строго наказывала тех, кто занимался обманом и воровством. Так, например, сход села Ильинское Тверской губернии лишил крестьянина Н.Н. Плясунова права голоса за вырывание листов из платежной книжки, в которой записывалась оплата им податей и количество зерна, полученного из общественного магазина. Ранее за эти проступки он был подвергнут телесным наказаниям.122
О том, что порубки деревьев в казённом или помещичьем лесу крестьяне не считали нарушением права собственности, свидетельствуют многие факты из донесений местных губернских властей министру внутренних дел. Так, 19 мая 1884 г. в донесении министру внутренних дел помощник начальника Московского губернского жандармского управления отмечал массовые порубки леса крестьянами в Серпуховском и Подольском уездах. В деревне Люторецкой Серпуховского уезда 220 крестьян, в том числе женщины, рубили лес бывшей помещицы княгини Щербатовой, проданный купцу Сафонову. В записке Тверского губернатора А.Н. Соколова министру внутренних дел Д.А. Толстому сообщалось об отказе крестьян девяти селений Бежецкого уезда платить штраф за порубку помещичьего леса.123Крестьяне нескольких деревень Меленковского уезда Владимирской губернии оказали сопротивление чинам местной полиции, загородили плотами реку и не пропускали сплав леса заводчика Баташова, который лишил их права пользоваться лугом. Дело дошло до того, что усмирять крестьян прибыл губернатор с батальоном солдат.124По подсчёту Лесного департамента Министерства государственных имуществ, только в казённых лесах за 1894–1900 гг. было похищено леса на 1848 тыс. рублей.125
112
См. Тихонов Б.В. Указ. соч. С.129; Энгельгардт А.Н. Из деревни: 12 писем, 1872–1887. М., 1987. с. 377.
113
Цит.: Итенберг Б.С. Движение революционного народничества. М., 1965. с. 323–324.
114
Правительственный вестник. 1883. 22 мая. С.1.
115
Ефименко А.Я. Исследования народной жизни. Т.1. Обычное право. М.,1884. с. 174–175.
116
Энгельгардт А.Н. Указ. соч. с.540–541.
117
Зырянов П.Н. Петр Столыпин. Политический портрет. М., 1992. с. 76–77.
118
Милов Л.В. Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса. М., 1998. с. 415.
119
Фирсов Б.М., Киселева И.Г. Быт великорусских крестьян-землепашцев… с. 59.
120
Ефименко А.Я. Указ. соч. с.145.
121
Семёнов С.Т. Двадцать пять лет в деревне. с. 37–40.
122
ГАТО. Ф.488. Оп.1. Д.687. Л. 2–7.
123
Крестьянское движение в России в 1881–1889 гг. Сборник документов. М., 1960. с. 320–324, 499, 582.
124
Там же. с. 136–139.
125
Бутовский А.Н. О лесорубках. // Журнал Министерства юстиции. 1900. № 7. с. 82—110.