Лоскутная философия

265

Вижу в снах: еду в офис, сажусь за стол и бездельничаю, ухожу, чтоб придти после вновь сидеть. И все сходно сидят, актёрствуя, что всё в норме, всё так и надо, что, мол, в работе смысл, и ни в чём другом... Вбитый в мозг крест труда, ненужного, как весь прочий труд в падшем мире... Вот что я вижу в снах, будто не было дней восторга, неги, свободы. Мне и любовь снится раз в году - блёкло, серо, мучительно, обречённо, горькая знанием своей слабости.

266

Ж и М. Секс и Эрос.

За маткой, где я блаженствовал в Вечной Женственности, шло детство. Женское прекращало быть как аморфность и оформлялось. Я грезил массою связанных, как сиамские сёстры, женщин. Грезил безмерным монстрозным женским без женски главного, без вагины; и Ж казалась мне недоступным, что не опробуешь. Мой М-умысел различал пол женщин, но он не знал, что делать, лишь вожделел. Фрейд выделил фазу прегенитального женского и мужского (без половых форм-признаков) как пассивного и активного, когда сущностью М было, в общем-то, Ж.

И библия знает единосущность женского и мужского, только, - в угоду М, - иллюстрирует женское как часть главного: женщина из мужского ребра. (Спасибо, что не от кожи, но от существенного, от кости). Ж, впрочем, свыклась быть приложением к М, таящему, что она - это он без умысла. Ибо что есть тот умысел? - воля к власти. В Ж она ― хилая. В общем, женщина есть мужчина, коему вмяли фаллос в вагину.

В детстве я смутно знал сущность женщин. Плюс восприятие женщин большим, чем щель, стесняло. Днесь, когда женщина мне не тайна, мыслю, что в детстве был близ открытия. Мне давался шанс слиться с женщиной истинно, а не способом, мол, естественным, но на деле превратным, ибо естественное - в раю, мы ж ладим призрачный, неестественный и набивший оскомину "мир сей".

Я грезил женским. Так как реальность и мысль тождественны, то восторг мой должен был в некий миг сжечь различие сексуальное эротическим. Амальгамою с женским я обратил бы всех - мир! - к иным путям. Dixi! Есть ведь провидцы, телепортанты. Есть люди, что не едят. Тайн много; все тайны в нас. По Юму, мыслью толкнуть Марс проще, чем мыслью двинуть собственным пальцем.

Нам нужно жить - не быть. Для чего возлюбить нужно истину, но не то как устроено: "Вас имели, будут и впредь иметь", или, как наставлял де Сад: "Девы, трахайтесь! Ваш удел таков".

267

Не люблю слов. Нужно любить, толкуют; в них суть людей. Чем ярче, дескать, обсказывать и описывать мир явлений ― тем мир богаче и презентабельней, как бы даже существенней.

Вздор. Я вижу иное. Вижу, что чем обильней слов, дефиниций и смыслов - тем жизнь скуднее. Вижу я, что словам и не надо быть в пышном множестве, что чем больше слов разных, пусть благозвучных, - тем мир беднее. Вижу, что нам единственно изо всех слов надобно ― "Бог". Тогда б наш мир распростёр крыла и исторгся из крепей... Взять слово "мир" хотя б. В нём есть всё, все возможности. Но едва мы добавим, что мир "красивый" или же "добрый", - как сократили мир, извели "некрасивую" и "недобрую" части, мир ограничили, свели к дроби из полного. Кунцзы, он же Конфуций, начал так называемую "гэмин" (ревизию, пересмотр слов) в той мудрой мысли, что к 500 году до н. э. слово утратило суть, испортилось, обросло псевдосмыслами; он хотел вернуть людям райские речи. Мудрые славили "исихазм", молчание, непрестанное, многолетнее, уводившее из слов к истине. Потому лишь одно б нам - Бог, в Коем всё что ни есть без слов: жизнь и счастье.

268

Этика Бога и человека.

Встретились после долгой разлуки. Он был неряшлив: ворот засален, галстук вкривь-вкось, растрёпан. Прежде был денди и зарабатывал хорошо; уволили, я решил. Здороваясь, я спросил, как дети (он ждал потомства). Он достал сигарету, пальцы дрожали; молча кивнул на кафе вблизи. Мы вошли и уселись.

- Помнишь, - он начал, - мы философили, почему Бог являлся, как Моисею, но прекратил вдруг? Мы обсуждали, с чем это связано. Удивлялись, что Он был ― к неучам, ну, а нам, просвещённым, не открывался. Были уверены: если б Он нам явился дать ответ на вопросы, мы б знали точно, чтó и как делать, как быть по правде; незачем был бы тысячелетний, страшный наш блуд впотьмах. Допускали, споря друг с другом, что Он к нам был-таки; воплотился в Христе и нам дал ответ. Но Христос ведь слова одни; лучше б в силе явился, дабы узрели. Вот как мечтали мы. Философили, как Он мог бы явиться. Я умолял Его... - друг умолк на миг. - Я молил, чтоб Он взял меня в присные. Я свидетельствовал, что во мне веры хватит выдержать ношу, кою Он дал бы мне; пусть придёт и проверит! я всё снесу, мол!

Он и пришёл... Он так пришёл, что жена родила урода. Впала в горячку... И я всё сам решил... Да, урод - это жизнь, дар Бога; но, одновременно, жизнь вне общества, обречённая горестям. Я просил Бога даться - и Бог явил Себя. Я просил быть допущенным к Его кредо - и Он открыл мне дверь... Плод тот я усыпил... И понял: я не философ и не глубокий дух; Бог меня сторонился, видя ничтожество. А когда Он вдруг взялся в этом уроде после молитв моих, я убил Его... Человечество - мы в плену представлений, склонных к шаблону, форме, симметрии; всё иное судим как зло... Знай, мы сами злы! Мы уродливы! Знай, симметрия, лад - уродство!! Бог, - закричал мой друг, - Бог лишь терпит нас, ставших монстрами от познания зла с добром!! Мы не вынесли меры Бога и Его этики! Мы с Ним сходства не вынесли! Нам сторукие, точно Гиг, и вещие, как Кассандра, и многоглазые, будто Аргус, мнились чрезмерными. Ну, ты понял?! Бог мне явился - а я убил Его!

Друг ушёл стремглав.

Я подумал, что философия, всё сводящая к логике, форме, мере, гармонии и бегущая бездн, где тьма-де, Бога не сыщет. Это - трусливая и вцепившаяся аксиомами в "золотую средину" лже-философия, что страшится загадок (как учил Аристотель, кто был отец её: "остановимся") и которую Ницше счёл человеческой, чересчур человеческой.

Мы банальные. Мы боимся аффектов, жизни и хаоса. Мы свели себя к норме, фрунту, ранжиру. Мы треугольники, как заметил Спиноза. Мир наш есть плоскость, где геометрия строит тюрьмы и стены, дабы мы жили в них. Лишь Адам был по образу и подобию Бога. Мы - треугольники.

269

Что важней... нет, что истинней: знать любовь как феномен, свойство, идею или же знать любовь через нечто, в чём проявилась? Вот вопрос, и не глупый; меньшие поводы, скажем, водки какой цены либо фирмы взять, затрудняют нас.

Но - к любви. Что мы любим в ней: упоение? или то, что даёт его? Вещи разные, непохожие. Ибо первое сотворило мир, несравнимый с миром второго, буде он, выбора.

Толпы думают, что любовь это тело, что её носит. Как любви быть сама собой? Образ мысли толп: я что, шизик трахать абстракцию или воздух (либо, обратное, чтоб меня трахал воздух или абстракция)?! дурость! тут извращение типа бешенства матки, что ищет-рыщет секса повсюду; но эта матка, пусть даже бешена, отдаётся ведь людям? Стало быть, дело в теле, то есть в объектах; надо любить объект, содержащий любовь; в объекте всё! как любить отвлечённое? взять любовь как идею: как её пользовать? ведь на это нет органов, мы не боги. Вот кредо толп.

Научный ум (ум продвинутых) скажет: ставить вопрос так - неправомочно; общего (Аристотель) нет как объектности и оно существует только лишь в частном; стало быть, нет любви как абстракции; есть субъекты с потенцией и объекты с потенцией пресловутой любви, и точка; здесь вопрос качеств данных субъекта или объекта; коротко, есть любовь как возможность и как идея, что релятивна, ибо зависит от фигуранта и его качеств. Впрямь: кто любовь как дух видывал? А конкретных примет любви у конкретных Мани и Вани - тьма. И, выходит, любить любовь невозможно; любят объекты, где она явлена, а самой её ― нет. Поэтому Маня с Ваней источники этой самой любви, в итоге. Вот мысль учёных.