Император

В зале поднялся несмелый гул.

Павел встал, и все гости тут же поднялись. Царь удалился в соседний зал для приёмов. Церемониймейстер пригласил послов иностранных государств последовать за правителем.

– Вот это – оборот, вот это – дела, – тихо сказал мой сосед, Михаил Илларионович, обращаясь к Аракчееву. – Вы что-нибудь поняли?

– Чего же тут не понять? – коротко пожал он плечами. – Петра Фёдоровича будем короновать и перезахоранивать.

Сами же слышали.

– Но, прошу прощения, разве такое возможно? Тревожить покойника – нехорошо.

– Ради порядка в государстве и покойник должен потерпеть.

– Я, наверное, ужасно глупо поступила, – заговорила Елена Павловна. – Но я сама не понимаю, что со мной твориться. Вас, наверное, накажут?

– Я не боюсь никаких наказаний, – ответил смело я. – Ради вас готов на всё, на любые экзекуции.

– Вы – настоящий рыцарь, – задыхаясь от счастья, произнесла Елена Павловна и чуть не заплакала. Положила пальчики на мою руку.

– Элен, вы неприлично долго беседуете с этим молодым человеком, – сказала маленькая смуглая дама, чем-то похожая на итальянку.

Но я только сказала пару слов, – обиженно возразила Елена Павловна.

– И этого достаточно, чтобы на вас весь свет глазел с нездоровым любопытством.

Маленькая итальянка взяла под руку расстроенную Елену Павловну и повела прочь. Девочка оглядывалась. Из глаз её вновь брызнули слезы.

– Ох уж эта Нелидова, – сквозь зубы проговорил Кутайсов. – Змея подколодная. Отряхнул воображаемую пылинку с моего плеча. – А вы высоко поднимитесь, если кто подножку не поставит. Надо же, самого Кутузова сместили. – Он неприлично хихикнул.

– Наверное, мне нужно перед ним извиниться? – предположил я.

– Попробуйте. Но будьте осторожны. Кутузов крут характером.

Кутайсов указал на кривого генерал, беседовавшего с Архаровым и ещё парой стариков в военных мундирах. Я подошел к ним.

– Вы ко мне? – повернулся всем телом генерал. – Один глаз его живо бегал, другой спал.

– Я хотел извиниться за это недоразумение.

– Недоразумение? – негодующе произнёс Архаров, хмуря седые брови. – Это оскорбление. Вы хоть знаете, кто перед вами стоит, молодой человек?

– Тихо, тихо, – протестующе поднял широкую ладонь генерал. – Что вы уж прямо так с плеча рубите, Николай Петрович? Я принимаю извинение, тем более, вы тут виноваты только отчасти.

– Но надо найти, кто подменил билетики, и наказать, – горячился я.

– Тихо, тихо! – вновь поднял ладонь генерал. – Вы его не накажите, и я не посмею. Подмену сделал Кутайсов, черт бы его побрал. И сделал по просьбе Елены Павловны. А ради Елены Павловны я готов терпеть что угодно. Так что – забыли, юноша. Забыли!

– Но как же? – не понимал я.

– Забыли! – настойчиво повторил генерал и вновь повернулся к своим собеседникам. Продолжил прерванный разговор.

Послы покидали зал приёмов с озабоченными каменными лицами. Церемониймейстер объявил, что император приглашает всех военных чинов. Я подумал, что мне пора потихоньку исчезнуть, но Аракчеев схватил меня за руку, как только я направился к выходу.

– Куда, Добров? Вы разве не военный?

– Но у меня чин поручика.

– Не важно. Вы с сего дня мой адъютант.

– С чего такая честь? – удивился я.

– Покровитель у вас высокий. Сами знаете.

Мне стало до боли обидно.

– Но, Алексей Андреевич, мне стыдно, что за меня хлопочет двенадцатилетняя девчонка, – вспылил я!

– Цыц! – пригрозил Аракчеев. – Да как вы смеете! – зашипел он, сжигая меня своим волчьим взглядом. – Какая она вам – девчонка? Великая княжна – запомните! Её высочество! Уж коли вляпались, так держитесь достойно до конца.

Я покорно пошёл за Аракчеевым в зал для приёмов.

Генералы, полковники, прочие высшие чины выстроились в две шеренги, лицом друг к другу, образовав коридор, по которому широким шагом прохаживался Павел Петрович.

– Я намерен, господа, произвести серьёзные изменения в армии, – решительно произнёс император. – Прежде всего, мне надлежит инспектировать флот и гвардию, провести реорганизацию артиллерии. Татищев, Николай Алексеевич.

– Я, Ваше Величество, – ответил подтянутый седой генерал.

– Что у нас по Преображенскому полку?

– Все в порядке!

– Сколько числится рядового состава?

–Три тысячи, пятьсот сорок четыре единицы офицеров и рядового состава.

– Сколько офицеров? – переспросил Павел и уточнил вопрос: – Я имею в виду всех вместе взятых: кто в строю, в отпусках, в лазаретах и тех недорослей, что приписаны с колыбели к вашему полку.

– Не могу знать, – ответил генерал. – Имею сведения только о действующих офицерах.

А я вам скажу. У меня эти сведения есть. – Ему подали бумагу. – Так, вот, в вашем полку числится более шести тысяч офицеров. И это при трёх с половиной тысячах рядовых. Ответьте: что сие безобразие значит?

Генерал побагровел. Его пышные усы шевелились, как у рака, щеки раздувались, но ответить он ничего не мог.

– И так, господа, в каждом полку. Повелеваю призвать всех офицеров, числящихся в учебных отпусках, и учинить экзамен. Кто не выдержит, вон со службы, а кто выдержит – пусть служат, здесь, в войсках. – Он подошел вплотную к генералу Татищеву, оглядел его мундир. – У вас есть здесь ординарцы?

– Так, точно!

– Позвать немедля! – приказал император церемониймейстеру.

Через минуту вошли два офицера. Павел обошёл их кругом, внимательно осмотрел со всех сторон. Мундиры их соответствовали званию адъютантов: шнуры с серебряной нитью, изящные вышивки канителью, пуговицы с хрустальными вставками, воротники с собольим пушком.

– Сколько стоит сей колет? Сколько вам он обошёлся? – спросил Павел у первого офицера.

– Двести рублей, ваше императорское величество.

– А вам во сколько? – спросил у второго.

– Двести пятьдесят, ваше императорское величество.

– И что, вот в таком петушином наряде удобно воевать? Все вот эти золотые вышивки способствуют поднятию боевого духа? Где он? – Павел резко обернулся. – Добров, подите сюда.

Я строевым шагом вышел на середину зала.

– Ну-с, – Павел оглядел мой мундир, вернее, мундир Александра Павловича, дёрнул рукав, проверяя на прочность. – Кутайсов, скажите, сколько стоит сей сюртук?

– Рублей двадцать, – ответил гардеробмейстер. – Возможно, на пуговицы уйдёт рубля два.

– Двадцать два рубля, – подвёл итог Павел. – А чем он хуже вот этих, за двести? – Брезгливо, пальцем указал на адъютантов. – Не блестит и не сверкает? Отныне я требую, господа, навести порядок в войсках. Никаких золотых вышивок, никаких муфт, никаких шуб и золотых побрякушек. Оружие, если оно не наградное – должно выглядеть, как оружие, а не как женская брошь. Скромность – одна из добродетелей воина христова. Вскоре вы получите новый войсковой устав, который надлежит исполнять в строгом соответствии.

Адъютантов отпустили, и те побыстрее удалились из зала.

– Далее! – Император ходил вдоль строя высших офицеров прусским шагом, сам не осознавая того, чётко ставил ногу. – Что за бардак творится в Кронштадте? Почему флотские офицеры разгуливают по Петербургу, не имея разрешения на отпуск? Едучи сюда, я увидел пьяную ватагу в коляске, в самом непотребном виде, да ещё с куртизанками. Я требую, чтобы флагманы и капитаны равно и офицеры от своих команд не отлучались и не ездили из Кронштадта в Петербург, а из Петербурга в Кронштадт, равно и в другие порты, не испросив дозволения. Устав должен соблюдаться неукоснительно. На то он и устав. Следующее! – Павел остановился и внимательно оглядел помрачневших офицеров. – Известно мне, что у высших чинов в домах городских и загородных содержится немало матросов и солдат в качестве прислуги. Так, вот, господа, солдаты и матросы призваны защищать государство, а не ублажать ваши потребности. Немедля отправить всех в расположение частей. Коль вам нужна прислуга – нанимайте, а солдат и матрос – человек казённый. И вот ещё что: самое главное. Будут инспектироваться все рекрутские наборы. За каждое злоупотребление ответственные подвергнутся суровым наказаниям. Мне известны случаи, когда рекрутов за выкуп определяли, как немощных, негодных к строевой службе. Учтите, наказывать за мздоимство буду строго. За всякого же бежавшего рекрута взыскивать с офицера двухнедельное жалованье. Если же окажется умерших рекрут со ста более одного, то и за таковых излишних взыскивать с офицеров двухнедельное жалованье. Теперь о форме. Мне докладывали, что некоторые высшие морские чины до того обнаглели, что один из них появляется на шканцах в шлафроке, розовом галстуке и в белом ночном колпаке. Что вы на это скажете? – Подошел он к высокому, грузному адмиралу и заглянул к нему в лицо снизу-вверх. Адмирал побледнел и еле выдавил из себя что-то подобное: «Исправим сие безобразие».