Страница 44 из 82
— И что вы предлагаете?
— Найти вам подходящее жилье.
— Я уже нашел. — Валентин улыбнулся. — Мне елка очень понравилась.
Все трое посмотрели на алую пещерку с младенцем и магами. В принципе ему было все равно, задерживаться здесь дольше чем на месяц, он не собирался (дорогое удовольствие), однако терпеть не мог, чтоб на него давили. «Этот богатый пижон боится, как бы я у него Марину не увел!»
Она вошла с салатом «оливье» в глубоком фарфоровом блюде, за ней Даша.
— Откуда у вас такая дорогая игрушка? — Валентин указал на пещерку.
— Вы не представляете, какая дорогая! — Марина усмехнулась, а Даша воскликнула:
— Чудо, правда?! Это прадедушка купил, еще при царе. Мы ее так храним! В специальном сундучке у Марины под кроватью… она даже мне не разрешает касаться. — Помолчала и добавила упавшим голосом: — Алеша всегда елку наряжал… и была она в тыщу раз красивее, чем эта.
В молчании все разом выпили; коммерсант и Валентин закурили. Марина проскользнула за елку и приоткрыла центральное окно; зашевелился серебряный дождь, нежно прозвенели игрушки, потянуло городским гулом и сквозняком.
Даша пожаловалась с досадой:
— Что за мания?.. Холодно! (Окно захлопнулось.) А на кладбище холод какой-то другой, нечеловеческий, замечали?
— Это нервы, Дашенька, — заметил Сергей Александрович.
— Наверное. Могилы как будто нет, все ужасно снегом занесено.
— Да, я сегодня был. Под Пасху оградку покрасим, лавочку поставим. Притом же камень надо будет перенести, не забудьте…
Марина перебила с тоской:
— Ах, не надо ничего трогать, пожалуйста. Мы и так уже перешли, — она подумала, — перешли загробный предел.
Все четверо переглянулись. О чем она, в чем смысл этой тихой жалобы? Валентин пил, по обыкновению почти не пьянея, и наблюдал от нечего делать… Красавец бизнесмен не сводит вожделенных глаз с вдовы («Кавалер де Грие, напрасно, вы мечтаете о прекрасной, самовластной, в себе не властной, сладострастной своей Манон…»). Валентин отключился, поддавшись на мгновение магической музыке строф… Все более странным казалось ему, как это Марина с ним на бульваре познакомилась. Неужто так понравился? Лестно, но не верится. В день поминовения мужа! И «поклонники» эти самые явно сестер обожают. Серж наверняка в состоянии платить двести долларов в месяц (и побольше), а Боря — прямо потенциальный жених.
Зачем же его сюда заманили? Доллары позаимствовать? Тоже не верится. Никогда не считал он себя трусом (и не был), но отчего-то все тревожнее ему становилось… «Ну понятно, атмосферка-то смертная, поминальная. Но какое, однако, мне дело до Алеши, которого я в глаза не видел и не увижу! Плюнуть и уйти?» Не позволяло самолюбие и врожденная жажда риска — та самая, что все чаще и чаще заставляла его испытывать судьбу. Он встретился глазами с Дашей, прислушался:
— …и я честно призналась, что не успела прочесть «Слово о законе и благодати».
— Суров Валентин Николаевич к своим студентам, — донесся голос Сержа.
Борис возразил:
— Да ну! У нас такие драконы есть…
Но Валентин уже не слушал, он вспомнил. Майское солнце отражалось в окнах напротив (через узкую Никольскую, побывавшую, как в подполье, под псевдонимом «25 Октября») и вдруг зажгло богатым золотом волосы сидящей через столик студентки. Она, не подозревая о произведенном впечатлении, продолжала жалко лепетать, что не успела, мол… Он довольно резко прервал лепет, отделавшись «тройкой», отделавшись от впечатления сильного, но бесперспективного, так сказать.
Валентин очнулся, осознав, что все молчат и смотрят на него.
— Прошу прощения, задумался. О чем речь?
— Нам нужны деньги, — сказала Марина с женственным упрямством, отвечая, очевидно, на ускользнувшую от Валентина реплику. — Деньги и мужчина в доме.
— Так в чем проблема? Уверяю вас, я мужчина и готов платить.
На его вызывающую фразу «поклонники» отреагировали мгновенно.
Студент:
— Даш, когда мы поженимся?
— Мне и так хорошо.
Коммерсант:
— Марочка, сколько тебе надо денег?
— Ты хочешь у нас комнату снять?
— Придется потерпеть, Сергей Александрович, — откликнулась Даша презрительно. — Еще пары башмаков вдова не износила.
— Не смей говорить о сестре в шутовском тоне!
— В трагическом! Классику надо читать.
— Да ладно, Серж, — заговорил Боря, — пусть поживет. Ведь надолго его не хватит, правда, Валентин Николаевич?
— Какой-то у вас тут надрыв, я не в курсе. Вы собрались поминать Алешу? Давайте выпьем.
Все с облегчением последовали за ним, подняв тяжелые хрустальные рюмки на высоких ножках. Кажется, нечаянно он нашел нужное слово (тоже, кстати, из классики) — «надрыв».
— А завтра продолжим. Завтра — Рождество.
Даша нахмурилась, сдвинув коричневые бархатные бровки.
— У нас траур.
— Нет, отпразднуем, — возразил Серж. — Марине нужна разрядка.
Она сказала с тревогой, даже со страхом:
— Не знаю, что мне нужно, я боюсь, Дашуня.
— Почему ты сегодня не была на кладбище?
— Не умеешь пить водку — не пей, — посоветовал Боря.
— Алеша был лучше вас всех, вместе взятых!
— Деточка, — вмешался бизнесмен с какой-то потаенной мукой, — в этом никто не сомневается… во всяком случае, я не сомневаюсь. Однако надо жить, а не цепляться за мертвых. За собой уволокут.
— Вы его все не любили!
В паузе, полной недосказанности и трепета, Марина произнесла отрешенно:
— Я не любила?.. Ах, как ты ошибаешься! Мне в больнице после похорон сон снился… и повторяется, повторяется. Он меня зовет там, на кладбище.
— Кто? — прошептала Даша. — Алеша?
— Дорогая… — начал Серж с беспокойством; она продолжала, не слушая:
— Скоро меня поминать будете. Потому что я согласна с тобой, Дашуня: лучше его не было и не будет.
— Марочка, прости меня, ну, прости!
— Я им не поверила, — заговорила Марина со смутной, какой-то блуждающей улыбкой, обращаясь к Валентину. — В день его гибели, точнее, в ночь я попала в больницу. Они приехали через два дня и говорят, что опознали. А я не поверила, ведь могла случиться ошибка, ведь бывает, правда?
— Да, конечно, — поддакнул Валентин.
— Я их упросила сверить отпечатки пальцев, чтоб точно, понимаете? Они взяли из дому его бритвенный прибор — и оказалось, точно… Алешины. А на похоронах мне хотелось взять на память обручальное кольцо… Серж к свадьбе Алеше подарил. Помнишь, Серж?
— Ну как же! Червонное золото, старое, с резьбой. Марочка, не стоит так…
— И я подумала, — продолжала она, не слушая, — не надо брать, нехорошо, пусть с ним остается, там, в могиле. Он в маминой могиле лежит. — Марина задумалась. — К чему я это говорю?
— Тебе действительно нужна разрядка, — вставил Боря резковато и выпил. — А то опять в больницу попадешь.
— Разве?.. Нет, нет, я вылечилась.
— Типун тебе на язык! — бросил Серж, гневно сверкнув на юношу черными глазами.
— А кто опознавал труп? — брякнул Валентин, целиком захваченный трагической коллизией.
Даша сказала быстро:
— Я и Боря. В морге так жутко, так…
— Дашуня, бедная моя! — Марина обняла сестру; они сидели на диване в елочных огнях, огненноволосые, алогубые, похожие и прекрасные. — Не надо было тебе одной на кладбище ходить.
Трое мужчин глядели на них молча, наконец Серж заговорил, возвращая действие в сегодняшнее русло:
— Мы растерялись на какие-то минуты, наверное. Дашины следы уже заметал снежок. Тихо так, безлюдно. И я подумал…
Боря перебил, обращаясь к Даше:
— Почему ты не сказала, что на кладбище собираешься?
— Я хотела одна. А почему ты не съездил?
— Как-то не сообразил. Я мертвых не боюсь.
— А кто боится? — спросила Марина и вдруг улыбнулась прелестно и загадочно. — Разве я боюсь?
— Дети мои! — Коммерсант поднял рюмку. — Никто ничего не боится. За Алешу! За его чистую бессмертную душу.
— И на этом кончим. — Боря залпом выпил водку и встал. — Сегодня не праздник.