Страница 4 из 11
Оля отъехала креслом назад, встала и направилась к двери. На полдороге она остановилась.
– А в Венгрии у нас что? – спросила она.
Я посмотрел на неё и подождал. Думал, мало ли, может она какой-нибудь ориентир даст, чтобы я понял, про что речь. Но она ничего мне не давала, а только стояла и хлопала ресницами.
– Автобус «икарус», – сказал я тогда и загнул палец. – Горошек «глобус»… Дунай, Дунай, а ну узнай… Рубашки «фекон». Их два цвета было, голубой и оранжевый. Когда я в техникум поступил, мне мама…
– Стоп, – сказала Оля. – А города там какие?
Так в нашем списке появился Будапешт.
Разумеется, Оля про Будапешт знала и раньше. Больше, чем знала. Мы с ней, в общем-то, недалеко от него и бывали – раза три за последние годы, когда по Закарпатью путешествовали. Оттуда на автобусе недолго ехать. Но почему он сразу в список для переезда не попал, Оля объяснить не могла.
Венгры, как народ, нам тоже были знакомы – не родные, правда, а те же закарпатские. С виду там разница небольшая, а глубоко копать нам тогда незачем было – венгры и венгры. Впервые мы их живьём на одном фестивале увидели. Это в Виноградове было. Фестиваль этот назывался какая-то там «лоза» и вроде как на тему виноделия был. Оля про него ещё в Питере выяснила, потому что мы тогда всей этой винной теорией увлекались. А Закарпатье по вину – место не самое последнее.
Но много от вина мы на фестивале не нашли. Скорее он был похож на ярмарку из позапрошлого века со всякими горшками, снопами, вилами, бочками, прялками и прочим инвентарём того времени. Участники были местные сёла. Приезжали они командами и тащили за собой целый обоз провианта – не для продажи, а чтобы самим прокормиться. У одной из этих команд мы задержались. Там пели какую-то песню под аккордеон. Песня была весёлая по музыке, но непонятная по языку. Я его сначала за русинский принял. Есть в Закарпатье такой – славянская разновидность, но с хитростями, что поди ещё догадайся. Однако, прислушавшись, понял, что нет, не славяне. А потом и слова венгерские на вывеске увидел. Так всё и стало понятно.
В обозе у певцов горело два костра. Над одним висел чан с варевом красного цвета, а над другим, где углей было побольше, крутился на вертеле обёрнутый в фольгу бычок. Оля подошла к певцам, чтобы спросить, или можно посмотреть на бычка поближе, потому что раньше она такого блюда не видела. В ответ они поинтересовались у неё, откуда она такая неподготовленная приехала. Оля сказала откуда, и когда певцы услышали слово «Питер», сразу пригласили её посмотреть и попробовать. Оля показала на меня и сказала, что с ней мальчик. Мальчику тоже разрешили пройти.
Бычок оказался ещё не готов, поэтому нам налили варева из чана, угостили горячими пончиками и в вдогонку поднесли самодельного вина. А Оле ещё и работу по специальности предложили в детском садике. Она сказала, что подумает и пошла танцевать какой-то венгерский танец, который исполняли женщины из обоза и даже одна старушка девяноста с чем-то лет.
Впечатление от той поездки у нас осталось приятное, и мы подумывали приехать на фестиваль снова. Но приехать не получилось. Закарпатского вина в Питере тоже было не найти, мы перешли на итальянское, и как-то незаметно эта страница нашей жизни отправилась в архив. Теперь, однако, она вернулась оттуда с пометкой «торопиться не надо». Похоже, тот архивариус, что отфутболил её обратно имел на нас какие-то свои виды.
Пока я наводил на себя гигиену после физкультуры, Оля успела выяснить всё основное, что нам надо было знать про Венгрию.
– Подходит, – сказала она.
Через две недели после этого мы получили в консульстве туристические визы и ещё через полторы садились в самолёт, чтобы своими глазами увидеть, что это за птица такая, венгерский город Будапешт.
Литературный суп
Человека, который должен был встретить нас в аэропорту, звали Шáндор. Через него мы сняли квартиру на те десять дней, что собирались провести в Будапеште. По переписке мы также договорились, что он отвезёт нас туда. С общественным транспортом мы хотя и разобрались, но решили, что для первого раза на машине будет спокойнее. Ну и то, что Шандор был не просто посредник, а имел такой козырь, как «ja gavaru paruski», это нам тоже было важно. Понимание нового места, оно ведь не только из кирпича и асфальта складывается. И не из мебели и сантехники. Человеческий компонент в нём главнее. Это мы из поездок по Украине знали. Но что в этом плане предлагает Венгрия, нам ещё только предстояло выяснить. И мы с нетерпением ждали, когда это произойдёт.
Ожидание наше, однако, затягивалось. Со времени, на которое мы условились, прошло уже полчаса, а наш связной так и не появился. Как он выглядит, мы не тоже знали. Договор у нас был такой, что мы встречаемся в зале прилёта, и в руках у него будет табличка с каким-то словом, по которому мы узнаем, что это он. Слово это было мудрёным, и я где-то его себе записал, но не помнил, где, и чтобы расшевелить память, я, пока мы ждали, бродил по залу и заглядывал во все таблички, которые попадались мне на глаза. На них в основном было написано «мистер такой-то» или «миссис сякой-то». Про нас с Олей так никто писать бы не стал. И держали эти таблички тоже люди в костюмах. А в ту скидку, что я выдавил из Шандора на подвоз до квартиры, костюм точно входить не мог.
Квартира эта находилась в районе за городским парком. Это не совсем центр, но он нам и не требовался. Важнее было то, что в квартире имелась полноценная кухня. На этом условии настоял я. Для меня готовить еду в новом месте – это тоже компонент понимания. По моей шкале он даже выше, чем люди. Голод утолить, конечно, и в ресторане можно, но мы по ним не особо ходоки. На дорогие денег жалко, а дешёвые рано или поздно боком выходят. Отсюда моя тяга к готовке и происходит.
Прошла ещё четверть часа, потом ещё. Те костюмы, что были в зале прилёта, когда мы туда вышли, разъехались, и на их место приехали другие. Потом разъехались и они. Шандор появился с третьей партией. Никакой таблички в руках у него не было, но то, что это наш человек, было понятно и так. В шортах, шлёпанцах и рубашке с тёмным пятном на пузе «мистеров» встречать не ездят. И на час тоже не опаздывают. Но начинать знакомство с претензий было бы неправильно.
Я поднял руку.
– Извините, – сказал Шандор, когда мы поздоровались. – Я с Балатона еду. Вишню на даче собирал.
Он показал на рубашку.
– Вишня вкусная? – спросил я.
– Пойдёмте, я дам пробовать.
Вишня оказалась превосходной, и говорил Шандор тоже, не как писал, а очень даже неплохо. При Союзе в Киеве в школу ходил, объяснил он, пока мы ехали. Там родители работали. А сейчас ещё и жена русская.
– Даже если хочу язык забывать, она не даёт.
– Она не из Питера случайно? – спросила Оля.
– Нет, из Карпатия, – сказал Шандор. – Закарпатия, по-вашему.
Похоже, шансы найти понимание в Будапеште у нас были.
Хозяином квартиры был знакомый Шандора по имени Ласло. Он русского не знал, но чтобы принять от нас плату за постой, ему хватило и пальцев. На них же Ласло показал нам, как что у него работает, и на какие кнопки где нажимать. Вручив нам ключи, Ласло ушёл. Через пару минут за ним последовал и Шандор. Ему надо было к маме. Вишня, оказывается, собиралась для неё.
Мы остались в квартире одни.
Какое-то время мы бродили из угла в угол, сами не зная, что ищем. Вышли на балкон, посмотрели, что там за вид. Он был на заросший кустами пустырь, похожий на спортгородок с полосой препятствий. Потом мы проверили замок на входной двери. Он открывался и закрывался без вопросов. В самих комнатах смотреть было не на что. Спальня типа пенал, в ней шкаф и кровать, да гостиная с диваном и телевизором – вот и всё, что там было. К гостиной без всякой двери примыкал аппендикс, в котором стоял обеденный стол и находилась кухня.
– «Американская», – сказала Оля. – Так они здесь это называют.