Страница 5 из 11
Я проверил плиту и духовку. Всё работало. Кастрюль и сковородок тоже хватало.
– Я и на американских борщ варить умею, – сказал я.
– А может не борщ, а баблéвеш? – спросила Оля. – Ты обещал его сделать.
Я заглянул в бумажник. На то, из чего делают баблевеш там хватало даже по питерским ценам. А здесь, говорила Оля, они пониже. Рынок тоже где-то поблизости находился. Остальное по ходу дела выясним.
Мы заперли дверь и спустились на улицу.
Этот баблевеш по-русски был фасолевым супом. Венгры его ещё «Йокаи баблевеш» называют, по фамилии своего писателя-классика. Он то ли любил этот суп так сильно, то ли рецепт свой придумал ну и соединился с ним буквально в одной тарелке. Если русскую параллель тут проводить, получилось бы что-то вроде «щи достоевские» или, скажем, «рассольник тургеневский». Но это очень приблизительно, конечно.
Историю про этот суп рассказал нам хозяин одного винного подвала, когда мы ещё по Закарпатью путешествовали. Это в Берегово было. Мы туда приехали из Мукачево специально к нему на дегустацию. Когда-то он был офицером на Тихоокеанском флоте, но потом уволился, вернулся на родину и занялся вином. Там у него полный цикл был – от лозы до пробки. А подвал свой – здоровенный, выкопанный в какой-то горе – он не только для хранения бочек держал, но и мероприятия по культуре винопития проводил. Вина у него были с такими названиями, которых мы в своём Колпино не слыхали. Ну и букеты у них тоже ноты имели из какой-то неизвестной нам музыки.
Дегустация прошла чудесно, и после неё у нас не на шутку разыгрался аппетит. Предложить нам, однако, хозяин подвала ничего не мог. Еду надо было заказывать заранее. Зато он подсказал ресторан, где подают неплохой суп.
– Вот по этой улице прямо идите. И не сворачивайте, а то в границу упрётесь.
Я хотя и проголодался, но готов был и до Мукачево потерпеть. Там у нас и сыр был особенный, и хлеб домашней выпечки, и всякие другие местные деликатесы. Но Оля сказала нет, хочу суп с писателем, и я сдался. И сдаться было ради чего. Густая оранжево-красная, как лава субстанция, сваренная на бульоне из свиной голяшки, начинённая свежей фасолью, зелёным перцем, корнем петрушки и молотой паприкой, сдобренная заправкой на сметане с мелкой макаронной звёздочкой, и поверх неё, как ковчег, плавает убедительного размера кусок духмяной копчёной колбасы. Кто против такого может устоять? Даже если он не ходок по ресторанам и даже если, допустим, умеет что-то готовить? Я не устоял.
После возвращения из той поездки, я пробовал воссоздать баблевеш в питерских условиях. Получилась неплохая пародия. Виноваты в этом были, конечно, другие продукты, другая вода и луна не в той фазе. Но проигрывать на кухне – для меня штука постыдная. Поэтому в глубине своей поварской натуры я заимел зуб на этот суп и, когда заходила речь, клялся Оле, что сделаю из него бифштекс при первой же возможности. Теперь эта возможность мне представилась.
Выйдя из подъезда, я попросил Олю подождать минуту. Хотелось рассмотреть, куда нас занесло. Шандор, когда вёз нас сюда, экскурсиями себя не утруждал, да и не обязан был, а иметь на что опереться глазами в новом месте – оно всегда неплохо.
То, на что опирались наши глаза представляло собой улицу шириной с хороший проспект, но не особо длинную. С одной стороны, может в полусотне метров от нас, она переходила в дорогу поуже, за которой шла зелёная зона, а на другом её конце стояло здание красного кирпича, с виду похожее на фабрику. Это, как сказал Шандор, и был рынок. За рынком виднелась церковь с крышей в форме шпиля и крестом на острие. Крест был католический.
Пока мы глазели по сторонам, колокол в церкви пробил два раза. Вслед за ним в соседнем доме залаяла собака и заурчал какой-то электроинструмент. Кроме этих звуков на улице было тихо. Машин тоже проехало может две-три. Зачем иметь улицу такой ширины, если по ней никто не ездит, было непонятно.
– Вон домик симпатичный, – сказала Оля. – Нам подошёл бы.
Дом, на который она показывала стоял на противоположной стороне от нас и действительно был неплох. Три этажа, жёлтые стены, красная черепица. По площади на небольшой вокзал потянет. И нестарый, судя по всему. Всё остальное, что было рядом, имело по одному этажу и годилось ему в прадедушки.
Ворота дома были открыты, и оттуда доносилось тарахтение мотора на холостых оборотах.
– Не великоват ли для двоих? – учтиво спросил я.
– Нет-нет, – заверила меня Оля. – В самый раз.
Электроинструмент взял октаву повыше и с урчания перешёл на вой. Услышав родной жанр, его подхватила собака.
Оля продолжала разглядывать жёлтый дом.
Я посмотрел на часы. Они показывали за половину пятого.
– Так что, идём грабить банк? – спросил я. – Или будем суп варить?
В этот момент во дворе дома взревело, и из его ворот вывалился потёртого вида универсал с вмятиной на капоте. За рулём у него сидела немолодая дама с рыжими буклями на голове и помадой на губах такого цвета, который бил тебя на поражение даже через лобовое стекло. Едва выехав на дорогу, дама свернула влево и затарахтела своей машиной в сторону церкви.
Оля подождала, пока универсал скроется и сказала:
– Пошли суп варить. Мы в Европу не на базаре жить приехали.
– Действительно, – поддакнул я.
И тут же подумал, а почему, собственно, нет?
Француз на пленэре
Никакой баблевеш, однако, тем вечером у меня приготовить не получилось. Пока мы дошли до рынка, церковные часы отбили ещё одну четверть в направлении пяти, и всё, что мы увидели внутри павильона – это закрытые двери с табличками «zárva» и затянутые сетками прилавки. Кое-где ещё мелькали уборщики с мётлами, складировали по углам пустую тару грузчики, осматривали территорию охранники, но торговли не было.
На выходе из павильона нас поприветствовал какой-то попрошайка в костюме и очках на кончике носа. Одной рукой он опирался на костыль, а другая у него была протянута, как у проповедника – городу и миру, но только ладонью кверху.
– Jó napot, – сказал он.
– Йо напóт, – ответили мы. Мол, и вам добрый день, уважаемый.
Но подать ему в ладонь нам было нечего. Мелочью разжиться мы не успели, а крупные у нас и без попрошаек было куда тратить. День и правда был «йо» – и солнце во всё небо сияло, и теплынь от него по земле стелилась. Но собирать за это мзду – мы такое как-то не очень понимали.
Попрошайка если и осудил нас за скупердяйство, то виду не подал. Достал из пиджака банку пива, отхлебнул из неё за обе щёки и заковылял к автобусной остановке. Похоже, перерабатывать тут не любили даже собиратели дармовых денег. Пять часов и всё – зáрва. Кто не успел подать, мучайтесь до утра, сквалыги!
Мы тоже пошли своей дорогой. Впереди на перекрёстке Оля заметила вывеску, похожую на гастроном. Это было весьма кстати. Вопрос питания настоятельно требовал разрешения. Да и попробовать местного вина тоже пора было. Уже четвёртый час как в Будапеште, а тоста за успех нашей разведки ещё не поднято. Так и операцию провалить недолго.
Гастроном оказался простеньким. Выпечка в нём была привозная, своих деликатесов там тоже не готовили. Но товар в колбасных холодильниках был похож на что-то национальное, и Оля, которая про венгерскую колбасу уже знала больше, чем про докторскую, сразу же направилась туда. Я же пошёл проверить сыры. Подумал, что раз по колбасе у них изобилие, то и тут они отставать не должны. Но те два куска полутвёрдого, что я обнаружил на полке на ощупь были, как полужидкий, и я решил, что наверное нет, что лучший венгерский сыр – это всё-таки колбаса и пошёл дальше.
Выбор вина у нас также много времени не отнял. Оле понравилось какое-то красное с оранжевой этикеткой, на которой был нарисован велосипед. Сорт винограда был местный и, как я его навскидку перевёл, назывался он «голубой французский». Что там у этого «француза» внутри, мы знать не могли, но по цветам красное, оранжевое, голубое и плюс ещё велосипед в придачу вызвали у Оли доверие, и искать тут какую-то дополнительную логику, даже женскую, было лишним.