Страница 5 из 19
Тамара Жирмунская. Не блестящего ради созвучия
Был во время войны генерал армии с такой фамилией. Я училась во втором классе, когда он погиб смертью героя. Ну, мы тогда жили чувствами всей страны и – отдельно – своей коммунальной квартиры. Сколько жильцов в квартире, столько раз говорили о нем на общей кухне. Я же с первого раза запомнила. Тем более, что одна соседка возьми и скажи мне: «А ведь ты похожа на него!». О, как я возгордилась! Нашла газету. Прочла своими глазами. Всматривалась в фотографию: ведь и правда, похожа. Запомнила на всю жизнь. Я это к тому, что, когда, десятилетия спустя, кто-то из коллег упомянул фамилию молодой талантливой поэтессы, я почувствовала в области сердца тепло. Почва была подготовлена.
Нет, не буду называть славные и не очень имена предшественниц Маруси Ватутиной.
Раньше стихолюбы и особенно стихолюбки знали их наперечет. Теперь – сложнее. В любом печатном издании (а их великое множество) в рубрике «Поэзия» найдешь женские имена и порой очень впечатляющие тексты. Уже окончив литинститут и защитив свою дипломную работу, где были собраны лучшие мои стихи, написанные за время учебы, я написала стишок, где были такие строки: «Откуда столько поэтесс? Как щебетуний на заре! Откуда этот интерес К их многоточьям и тире? К их неумелости в быту? К свиданьям их? К страданьям их? Долой немую красоту! Даешь пронзительный язык».
Я сознательно напечатала последние восемь строк прозой, чтобы не путали божий дар с яичницей, да не подумают читатели об этом крылатом выражении плохо! Каким-то образом и в те далекие теперь годы я поняла, что не всё, что складно и в рифму, может считаться поэзией. Есть стихотворцы, а есть поэты…В захудалом доме отдыха, куда мне с трудом достала путевку моя мама, оказалась приличная библиотека и в ней почти полное собрание сочинений Александра Блока. Делать было особенно нечего, кавалера не намечалось, так что утешаться я могла только автором революционной поэмы «Двенадцать». Но ее я как-то пропустила мимо внимания. Зато прочла не только стихи поэта но и его статьи о поэзии. Оказывается, прекрасные поэты умеют писать и прекрасные статьи!.. Царапнул отзыв Блока об одной современной ему поэтессе, хвалебно-иронический: «…тот же женский аромат и то же женское бессилие, неграмотность, невечность». Он как будто поставил диагноз одной из моих сестер, чьё имя если и сохранилось, то в старинных антологиях…
Но вернемся к Марии Ватутиной. По возрасту она годится мне в дочери. Так я и буду говорить о ней, как о своей кровной родне: строго влюбленно, требовательно отходчиво.
Тяжелое ей досталось время, одичалое. Если нам, «щебетуньям на заре», все-таки показывали цветное кино, и женская наблюдательность, помноженная на ранний скромный профессионализм, давала неплохие плоды, а старшие коллеги, в основном военного поколения, бескорыстно протягивали руку помощи, то тут, примерно с последней трети века, ландшафт резко изменился. Кино – черно-белое, спорные или смазанные представления о поэтическом мастерстве, которое потеснила мастеровитость, случайные учителя, больше похожие на раков-отшельников. Когда-то Татьяна Кузовлева трогательно просила, не обращаясь ни к кому конкретно: «О, мастер, научи меня лепить, Дай мне секрет смешения породы…». Не представляю на ее месте ни Марусю Ватутину, ни кого-то из Марусиных ровесниц.
«Всё – сама!» – девиз нынешней стихотворной школы, а Ватутина в ней для кого-то образец, для кого-то точка отталкивания. Цитирую очень «ватутинские» стихи, на первый взгляд, не сразу понятные, но режущие по-живому:
Вот тут, полагаю, запротестуют недруги Марии:
«Подумаешь, нарисовала безымянный абстрактный пейзаж и еще говорит о «животворящей формуле земной». Сказала бы прямо: тоска зеленая, мир обезлюдел, писать не о чем. Но она же не бесталанная, ей премии дают, вот и делает из ничего чего…»
Да, Ватутина ярко талантлива. И «сургучная печать», о которой она написала, подается под ее сильными пальцами. «Порядками» в родной стране и вообще на шарике земном поэты не ведают. «Порядки» проходят по другому ведомству. Но кто, заблудившись в потемках, русских ли, немецких ли, или любых других, тянет «безропотную» морду, или душу, или всё своё существо «к луне», ввысь, – тот, очевидно, надеется на отзвук Существует зависимость: чем личностней и горячее издаваемый звук, тем полноценней отзвук. Всегда ли мы это помним?.. Заочно познакомившись с Марией Ватутиной, я, разумеется, захотела узнать о ней побольше. Сейчас это не проблема. Справочная литература открывается одним нажатием кнопки. Повторять то, что любой из читателей может узнать сам, не буду. Что поразило меня в этой отважной женщине? Нет, не то, что одна, на свой страх и риск, родила сына и теперь любовно поднимает его и, надо надеяться, что поднимет без жесткого и подчас бесполезного мужского вмешательства. Я не мужененавистница и со своей половиной (а не «половинкой»), как принято сюсюкать в гороскопах, прожила десятки лет. Просто видела и хорошо помню, какие издержки несли мои подруги, в том числе и воспитывая общих детей, если всё было наоборот: она тянет обоим дорогое чадо в одну сторону, он – в противоположную. Сначала договоритесь между собой. А потом уже экспериментируйте над ребенком!.. Что касается Марии и ее сына, рассуждаю по-простецки: себя сумела поднять – и его поднимет Сама чувствовала недостаток материнской любви (так сложилась жизнь), не допустит такого в отношении изначально дорогого ей дитяти. А теперь стихи – об этом и о многом другом. Поэзия Марии полифонична. Речь идет не только о звуке, но и о смысле. О многих смыслах. Вспоминаются некогда поразившие меня цветаевские строки: «Поэт издалека заводит речь. Поэта далеко заводит речь…»
Прошу не забывать, что я и мои сверстники-поэты, за редким исключением, выросли без Цветаевой. Десятка полтора листочков, как бы вырванных из блокнота, с рукописными строками, неизвестно чьими, принес на наш второй курс Евгений Евтушенко. Мы сидели за одним столом с Ларисой Румарчук. Е.Е. подсел к нам и сказал: «Вот как, девочки, нужно писать стихи!» Далее стихи Марии Ватутиной, написанные, можно сказать, уже в присутствии Марины Цветаевой. Но совершенно самостоятельные. А если и можно говорить о влиянии, то только в смысле свободолюбия.
Научила его варить пельмени и яйца, / Научила его темноты не бояться, а смерти бояться. / Научила его не открывать неверные двери. Научила считать прибыли, не потери. / Научила его говорить на одном из наречий. / Научила его расшифровывать взгляд человечий. Научила его зализывать раны, прикладывать подорожник. / Научила подозревать, что и он – художник. / Научила его стоять на двух ногах, а на четыре падать. / Научила его не слезы, а горечь прятать. Научила его стирать пыль с отцовских портретов. / Научила не нарушать запретов. / Научила его не входить, когда над строкой сгораю. Научила его, кому звонить, когда умираю. / Научила его, что всё проходит, пройдет и это. / Научила отличать мытаря от поэта…
Очень хорошо – ласково, нежно, с пониманием вечных запросов женской души, написал о Марии Владимир Гандельсман. Умело воспользовался Марусиными стихотворными строками: «Девочка, ты наша девочка…», ее особенной интонацией, и пошлО гулять по аккаунту Марии новое в стиховедении слово, определяющее ее вольно звучащий стих. То ли он игровой, то ли колыбельный, а, по мнению отдельных товарищей, фольклорный. Последнее мне больше нравится. Потому что и сама Мария, несмотря на свои два высших образования, плоть от плоти…