Страница 19 из 48
Фрея сохраняла на лице удивлённую улыбку, словно я рассказывал ей что-то смешное.
— Скажи мне, сколько поколений у вас прошло с тех пор?
— Сотни и сотни, — ответил я.
— Тогда почему вы до сих пор плодите себе подобных, хотя могли бы покорно искать свою смерть с самого начала?
Что ответить этой женщине, я не знал. Я никогда не задумывался над такими вещами, но тем не менее — мы ищем себе пару, чтобы произвести на свет достойного ребёнка. Мы так же не отказываем себе и в плотских удовольствиях, любим окружать себя красотой — как природной, так и рукотворной.
— Никогда не задумывался, — спокойным, лишённым высокомерия или презрения голосом ответил я.
Скаалка так же не стала мне ничего доказывать или пояснять, на её лице не проскользнуло ни единой победной ухмылки. Конечно, можно было бы нагрубить ей или сказать, что подобные вопросы — не её ума дела, но это выглядело бы с моей стороны некрасиво. Я начал этот разговор, я первым спросил, во что верит её народ, и Фрея имела полное право на ответное любопытство. Снова задал себе этот вопрос — и снова не мог дать ответ на него себе же.
— Возможно, наши давние предки последовали завету богов, и просто смирились с этой тюрьмой, — продолжил я. — Но однажды мы уничтожим эту тюрьму, и вернёмся в состояние духов.
Женщина, кажется, уже едва сдерживала смех.
— Вы, эльфы, хотите уничтожить мир? — поинтересовалась она. — Мир может пожрать только Враг в обличье Тартаага. Но даже это будет лишь началом нового, иного мира.
— А если вызвать этого Тартаага?
Я старался изъясняться наиболее понятными дикарке словами, надеялся, что мои сопоставления оказались верны, и что я не ошибаюсь, сравнивая новый великий Прорыв Дракона, способный освободить нас, с приходом дикарского бога разрушения.
Скаалка рассмеялась.
— Тартааг явится лишь когда пройдёт время этого мира. Ни одна магия не в силах призвать его. Ну, а если ты хочешь познать форму духа — однажды я помогу тебе в этом.
Продолжать этот разговор было бессмысленно — хотя меня, конечно, заинтриговало, как это шаманская дочка сможет помочь мне познать состояние, к которому мы стремимся.
В это время года темнело быстро — и до Камня Воды мы доберемся лишь завтра. Пока что придётся думать о ночлеге. Я начал выбирать, какие деревья можно повалить, чтобы получить из них хороший костёр на ночь, поймал недоумевающий взгляд Фреи.
— Разве вы не делаете себе костёр, который всю ночь тлеет? — поинтересовался я.
— Да. Но… — скаалка будто бы не знала, что ответить. — Я не ожидала, что ты знаешь, как его делать.
Решил промолчать.
— Знаешь же, что нужно ещё для этого костра нужно сделать?
— Навес, — я будто отвечал экзаменатору, — чтобы он тепло отражал. А мы будем под этим навесом сидеть. Или спать.
Услышал за моей спиной добрые смешки.
— Кто тебя научил?
— Вы же и научили. Я наблюдал за вами. Изучал места ваших охотничьих стоянок. И запоминал.
Выбрал невысокую ель, вытащил из-за пояса топор.
— Давай научу, как ещё один костёр сложить, — предложила женщина.
— Научи, — с энтузиазмом ответил я.
Новый костёр, которому меня учила Фрея, отличался от того, который уже знал я. В основу женщина выбрала одно поваленное дерево, сверху него она положила несколько сухих брёвен поменьше так, что между ними образовалось пространство — куда она велела мне складывать хворост и мелкие сучья от поваленного нами сухостоя.
— На этих брёвнах можно и еду приготовить? — предположил я.
— Да. Построй пока навес — а я займусь ужином.
Жар уходил только в одну сторону — в отличие от того костра, который умел разводить я; разве что придётся постоянно двигать большие брёвна, чтобы огонь горел дольше. Знакомого мне костра хватало на целую ночь.
— Нам хватит его на ночь?
— Да. Вполне. Перед сном положим в огонь ещё дров и немного сдвинем брёвна. И спать будем вместе.
Я мог бы возмутиться, заявить, что предпочту терпеть холод, но не буду спать рядом с какой-то дикаркой — но солстхеймские ночные морозы мне этого не простят. К тому же, если посмотреть на это с другой стороны, мне даже повезло — клан Диренни когда-то позволял себе целые гаремы симпатичных человеческих женщин ради собственных плотских утех держать, так почему я должен стыдиться того, что ради сохранения собственной жизни и здоровья буду использовать тепло тела молодой привлекательной женщины, причём оба мы будем полностью одеты. Да, Фрея очень привлекательна для своей расы, этого разве что слепец не заметит.
— Понял. Будем спать вместе.
Мы просто сидели у вечернего костра, поедали похлёбку из мяса пойманного сегодня же кролика, запивая её чаем из снежных ягод. Возможно, другой чистокровный саммерсетский альтмер на моём месте бы возмущался, строил кислую мину, проклинал всё на свете — что говорить, ещё год назад я и сам бы так поступал. Но сейчас мне всё это даже нравится. Да, ночевать в тёплой избе лучше, чем под открытым небом, но у нас есть горячая пища, тёплая одежда и огонь, а само общество Фреи я находил приятным. Скаалка не глупа, с ней есть о чём поговорить, она ненавязчиво заставляла меня задуматься о вещах, на которые я раньше не обращал внимание. Умение и желание думать — это черта, которая всегда отличала нас, альтмеров, от остальных рас, и раз мы уж считаем себя самым мудрым из всех смертных народов, то глупо было бы с моей стороны злиться или впадать в истерику. Да, возможно, вопросы, над которыми меня заставила задуматься скаалка, бессмысленны, но почему бы не поискать на них ответы ради развлечения?
— Анкарион, — позвала женщина, — расскажи мне о своей родине.
Позволил себе добрую усмешку.
— Что тебе можно рассказать? Моя родина находится очень далеко на юге отсюда, — начал я, глядя на языки пламени. — Там круглый год лето, много прекрасных пейзажей и красивых городов и поселений. Я давно там не был, Фрея — и, боюсь, однажды почти полностью забуду, как выглядит моя родина.
— Ты никогда не сможешь забыть свою родину, — успокоила Фрея. — Мы никогда не забудем то, что нам по-настоящему дорого. Или что нас по-настоящему испугало.
— Откуда ты знаешь? — надеюсь, что мой вопрос прозвучал как простое любопытство.
— Моя мать умерла, когда я была совсем маленькой. Пошла собирать хворост — но её застала снежная буря, и она не вернулась домой. Отец и ещё несколько мужчин пошли искать её, но нашли лишь замёрзшее тело, — скаалка сжалась в комок, мне послышалась в её голосе легкая дрожь. — Я помню, как он принес тело в деревню, чтобы правильно похоронить, помню, как она выглядела — и до сих пор содрогаюсь, хотя мне приходилось лишать жизни людей и эльфов, и вид распоротых животов или разбитых черепов намного страшнее, уж поверь мне. Но я помню каждый её взгляд, помню каждое её прикосновение, каждую её улыбку.
— Но ты пережила эту утрату.
— Да — наш прежний вождь, Скаф Великан, помог мне. После смерти матери я стала злым, нехорошим ребёнком, но он помог мне. Он научил меня сражаться, пустил мою злобу в другое русло. Показал, как удерживать свою ярость. Я любила его, Анкарион. И люблю до сих пор.
Не знаю, почему я выслушивал исповедь скаалки, не решаясь перебивать или отпустить презрительную ухмылку. Не знаю, почему её старые переживания прошли через меня. И не знаю, почему в моей голове возник вопрос, насколько сильно я люблю Алинор, раз боюсь, что однажды забуду его виды. Я ведь люблю мою родину, желаю её процветания и готов делать ради этого всё, иначе я не стал бы юстициаром.
— И как твой отец отнёсся к тому, что ты стала воином?
— С пониманием. Нашему народу нужен защитник, я им и стала.
Я подкинул в костёр ещё чурок, надел меховую куртку, поправил на голове шапку с капюшоном и подтянул большие брёвна ближе к огню: пора было отправляться спать; Фрея согласилась со мной — и принялась вычерчивать вокруг нашей стоянки обережные символы.
Сон настиг меня так же быстро, как и обычно; я надеялся, что обереги защитят меня, что мне не будут сниться очередные кошмары.