Аккорды безумия

— Как ты? — Фрея подскочила ко мне, помогла мне приподняться.

— Спать хочу.

Шаманка добро усмехнулась.

— Это нормально.

Женщина почти подняла меня на ноги, повела внутрь заброшенного дома, помогла лечь на кровать и сама легла рядом.

— Фрея, это было невероятно, — признался я. — Страшно, но невероятно.

— Значит, ты всё ещё хочешь вернуться в форму духа навсегда?

Я стащил перчатку с руки, гладил грубую шкуру, расстеленную на кровати, пропускал между пальцами каждую ворсинку, получал наслаждение от их легкого покалывания, хотел вдохнул полной грудью всю эту смесь ароматов, витавшую в воздухе — но заложившийся нос мне помешал; я переключился на ощущения собственного тела, на чувство этой странной слабости — и получал странное удовлетворение уже от него. Я готов добровольно отречься от обещанной нам свободы, желаю добровольно остаться в этой Тюрьме, о которой нам говорили — и уже не считаю свою плоть такой уж Тюрьмой.

— Нет. В смертном теле лучше.

***

— Ты испугался смерти, и это нормально, — успокоил Арнгейр. — Но, мне кажется, твои идеалы треснули ещё до этого… опыта?

Старик снова не то прочитал меня, не то просто угадал. Идеалы, которым меня училив детстве, начали трещать с тех самых пор, как я открыл свой дар. Путешествие с Фреей лишь ускорили их смерть для меня.

— Да. Пойдём в столовую, начнём готовить ужин, — посоветовал я.

— Заодно расскажешь, как вы с Фреей освобождали Солстхейм от Мирака.

***

Ближайшим к деревне скаалов камень находился как раз рядом с храмом Мирака — и по пути к Камню Воды, в плен которого попали мои подчинённые. Пришлось согласиться вначале освободить сородичей Фреи, принявших добровольное изгнание во имя возвращения к старым традициям, а уже затем идти к Камню Воды. Впрочем, это действительно имело смысл, не стоило тратить лишнее время.

— Ты говорила, они слабы, — вспомнил я, глядя на работавших без отдыха нордов и нескольких рьеклингов. — Не думаешь, что они настолько ослабли, что разучились держать оружие и не смогут помочь нам убить то чудовище?

— Значит, они встретят смерть, о которой мечтают, — вздохнула скаалка. — И, может быть, Жадина, которого они чтят больше Всесоздателя, действительно подарит им зал с вечным пиром и битвой.

Зал с вечным пиром и битвой. Очень похоже на то, как норды Скайрима описывают свой воинский рай, место, куда они стремятся попасть после смерти — и куда якобы их призовёт Лорхан, которого они именуют Шором. Неужели скаалы, такие же норды, ненавидят Мёртвого Бога, как и мы?

— Почему вы называете его Жадиной, если он обещает своим последователям зал с вечным пиром?

— Жадина испытывает нас, скаалов, наблюдает, чтобы мы не сделались слишком слабыми или слишком жадными. И отбирает у нас дары Всесоздателя, если всё заходит слишком далеко. Если Жадина отберёт у нашего народа дары Всесоздателя, мы вынуждены будем терпеть отчаяние и нужду во всём. Мы будем чувствовать жажду, но не сможем нигде найти воду. Мы будем голодать — но не сможем поймать себе дичь или рыбу. Мы захотим глубоко вдохнуть свежего воздуха — но не ощутим ветров. Мы не сможем ничего посеять, чтобы собрать урожай, потому что не найдём ни единого зерна, не сможем его никуда посадить и поливать.

Украсть всё, благодаря чему любой смертный сможет просто выжить — по мне это было слишком для Лорхана, который так заботится о Нирне и так любит людей.

— Бог, которого знают норды, слишком любит людей для всего этого, — с недоумением парировал я.

— Желание убивать без иной надобности, чем самозащита, пропитание и шкуры для одежды, и вечно пировать — первые шаги к слабости.

Мы не любим пиров, но мы развязали Великую Войну, мы убиваем расово неполноценных младенцев, мы устроили Ночь Зелёного Огня и ещё множество этнических чисток в желании уничтожить тех, кто не согласен с нашей властью и нашими медотами. Делаем ли мы первые шаги к слабости? Почему я вообще спрашиваю себя об этом? Ответа на эти вопросы я не знал.

— Приступим? — несколько обречённо поинтересовался я; Фрея согласно кивнула головой.

Крикнул. Слово разрушило постройки, оставив Камень нетронутым, снова изниоткуда появилась эта тварь. Норды снова набросились на неё, рьеклинги предпочли немного отретироваться, попытались забросать тварь своими копьями — но поняв, что их затея бессмысленна, предпочли ретироваться. Фрея не торопилась в гущу сражения: её сородичи бы лишь мешали ей. Я решил немного помочь этим нордам, прочитал заклинание испепеления — сгусток огня поджёг существо, но и я сам пошатнулся, искал обо что опереться, пока не нащупал плечи скаалки.

— Не делай так больше, — попросила женщина.

Я смотрел, как обожженному чудовищу перерубили ноги, заставив его рухнуть на землю, затем наблюдал за его предсмертными муками. Воины Тирска предпочли не добивать его, справедливо посчитав, что оно уже обречено.

— Зато помогло твоим сородичам, — парировал я.

— Не всем.

На нескольких погибших нордов мне, конечно, было плевать — тем более, они получили свою славную смерть. Главное, жив я, жива Фрея, и мы можем продолжать путь.

— Главное, живы мы с тобой. Идём.

Спорить со мной и помогать своим сородичам, принявшим другой путь, скаалка не решилась, и покорно повела меня вглубь острова, к Камню Воды. Молчание начинало угнетать, но я не знал, о чём можно заговорить с дикаркой. Расспросить в очередной раз о Мираке? Я и так узнал о нём все, что можно было, остальное мне должны рассказать Чёрные Книги. Узнать, кто такой Всесоздатель, и почему скаалы отвергли остальных богов? Да, пожалуй, можно — чтобы ради забавы поискать сходства с богами Имперского Культа.

— Фрея, а кто он такой, Всесоздатель?

Женщина тихо усмехнулась, словно я неудачно пошутил.

— Всесоздатель — это тот, кто создал всё. Его милостью мы живём и возрождаемся в телах наших потомков после смерти.

Кто он, интересно? Лорхан? Но если я предположил, что Лорхан — это Жадина, то, возможно, Всесоздатель — это Ауриэль?

— Это его имперцы называют Акатошем? — решил поинтересоваться напрямую, вдруг кто-то до меня уже проводил такое исследование?

— Нет, — дочь шамана усмехнулась. — Я же сказала тебе — Всесоздатель создал всё. И этот мир, и нас всех. Он же нас всех и примет после нашей смерти, и вернёт сюда, разве что в другом обличье.

Неужели скаалы почитают Ануиэля — или даже самого Ану? Если мои предположения верны, то они — самый странный человеческий народ. Не любят Лорхана, предпочитая ему более древнюю и светлую сущность, взывают к помощи духов предков в случае беды, но при этом чтят и духов природы.

— Расскажи мне ещё про Жадину, — попросил я.

— Что ты хочешь узнать о нём? Его настоящего имени я тебе не назову, чтобы не навлекать на нас беду. Я лишь скажу, что Жадина — лишь одна из форм чего-то более могущественного, кого мы называем Врагом.

Мои предположения снова подтверждались. Враг, по всей видимости, это — Ситис, либо же сам Падомай. Тогда Жадина определённо должен быть как-то связан с Лорханом. Пожалуй, да, скаалы — самый удивительный человеческий народ. Не такие они уж и язычники, как мне показалось на первый взгляд, а речь Фреи или её отца совсем не похожа на речь неотёсанных дикарей.

— А во что верит твой народ? Вы, как тёмные эльфы, поклоняетесь троим тёмным богам, или как имперцы — восьмерым светлым?

— Ни то, ни другое, — спокойно ответил я. — У нас свои боги, хотя некоторые из них схожи с имперскими. Жадину, о котором ты говорила, мы называем Лорханом, и не любим его.

В глазах скаалки мелькнуло удивление, и я решился объяснить ей, рассказать о нашей мечте избавиться от позора Материальной Тюрьмы.

— Когда-то мы, меры, были… наверное, слово «духи» будет тебе понятно, пусть оно и не совсем правильно в нашем случае. Мы были такими вот могущественными духами, но однажды Лорхан обманул богов, заставил их создать наш смертный мир и всех нас. Люди верят, что без этого обмана не было бы их, мы же считаем, что нас выдернули из духовного мира и поместили в тюрьму нашей плоти. Прости, наверное, мой рассказ покажется тебе странным, но если я буду рассказывать всё, как написано в наших книгах, ты точно ничего не поймёшь.