Страница 13 из 17
Но самое интересное, что «Чайка» никак не маркирована, не заявлена автором. Текст пьесы полностью заменен. Лишь два персонажа сохранили чеховские имена. Остались некоторые ситуации – например, Ирене хочет уехать в город, но машина не заводится. Это напоминает ссоры Аркадиной с Шамраевым из-за лошадей, которых никогда нет.
Практически все отсылки к Чехову и русской культуре растворены в атмосфере. Мы видим залитый солнцем дом, веранду с колоннами, на которой стоит большой обеденный стол, вазочку с вишнями, озеро, философствующих героев, запутанный клубок взаимоотношений, слышим классическую фортепианную музыку (однажды Ирене вскользь замечает, что любит Рахманинова).
Если не знать, что здесь использована фабула «Чайки», ее можно и не сразу отыскать. Многие зрители удивлялись: а где же здесь «Чайка»? И возникает вопрос: а в каких отношениях находится фильм с пьесой? С одной стороны, перед нами классический вариант экранизации «по мотивам». Но мотивов остается не так уж много, и их не обнажают, а наоборот, как будто намеренно прячут, скрывают.
Многие ситуации и образы намеренно перевернуты. Алекс, в отличие от Сорина, – уставший от жизни человек, потерявший ко всему интерес. Однажды он, подобно Сорину, вырывается в город. Ему хочется мороженого. Но пока официант его несет, у Алекса пропадает аппетит.
Пропал «аппетит» к жизни и у остальных персонажей. Ирене, в отличие от Аркадиной, никогда не бывает в приподнятом настроении, она всегда усталая, измученная, молчаливая. Агнес лишь в итоге (подобно Заречной) отвергает Константина. Но сначала он отвергает ее: «Я понял, что потерял тебя». Когда она готова дарить ему свою любовь, он не готов ее принять. Когда понимает, что ему нужна ее любовь, она исчезает.
Иначе, по сравнению с пьесой, разворачиваются отношения и между матерью и сыном. Мотив ревности к Максу/Тригорину (и из-за матери, и из-за писательских амбиций) сохранен. Но Ирене не считает сына неудачником, не бросает ему в лицо слова: «приживал» и «оборвыш», как это делает Аркадина. Даже момент попытки самоубийства Треплева здесь вывернут наизнанку. Ирене входит в кухню и видит Константина у раковины, который стоит и к ней, и к нам спиной. Она иронично спрашивает его: «Ты что, делаешь харакири»? И вдруг подбегает к нему, вырывает из рук некий предмет, и мы видим кровь. Но это не его, а ее кровь. Она нечаянно поранила себя ножом. И до конца фильма не сын, а мать будет носить повязку. Была ли попытка самоубийства или она лишь померещилась матери – неясно. В пьесе есть тема вины матери, Аркадина сама проговаривает это. Здесь этот момент смазан, он неочевиден, редуцирован.
Итак, редукция – главный механизм, с которым работают режиссеры Берлинской школы. Любопытно, что по-итальянски процесс экранизации называется тем же словом – «reduzione», редукция. Авторы вынуждены редуцировать текст, превращая его в фильм.
И здесь, на первый взгляд, мы тоже видим редукцию. И на уровне поверхностной структуры, и на уровне глубинной структуры, чеховской. Но ведь обе эти структуры как бы впаяны друг в друга, зритель видит их одновременно. И, соединяясь, они дополняют друг друга. Накладываясь, две пунктирные линии превращаются в прямую. То, что недоговорено в одном пласте, как бы договаривается в другом. Если при просмотре мы вспоминаем «Чайку», то пьеса уже на субъективном, зрительском уровне, уровне нашего восприятия входит в структуру фильма. Мы сами вынимаем из своей культурной памяти редуцированные компоненты и встраиваем их в ткань фильма. Например, Ирене, Алекс, Константин и Мимми едут в город, а Макс и Агнес остаются. Вернувшись, Константин с некоей ревностью ищет Агнес по всему дому. Шанелек намеренно пропускает, не проговаривает этот момент. Нет надобности – это есть у Чехова.
Таким образом, Шанелек не «осовременивает» «Чайку», не переносит события в современную Германию, а производит прямо противоположную операцию: говорит о проблемах современного немецкого общества, обращаясь за помощью к Чехову и его пьесе, апеллируя к нему. И, думается, об экранизации здесь нужно говорить с большой осторожностью, это не перенос на экран литературного произведения. Шанелек не ставит Чехова, но обращается к нему, вступает в диалог с ним на уровне глубинной структуры фильма.
Чехов понадобился современному немецкому кино для того, чтобы помочь разобраться в том, что происходит здесь и сейчас. А то, что происходит здесь и сейчас, видимо, очень рифмуется с Чеховым. Один из режиссеров Берлинской школы Кристиан Петцольд обозначил главную тему направления как «меланхолию нового бюргерства» – людей, у которых «есть дом с португальским кафелем, но которым никак не удается любовь и жизнь»[75]. На своих лицах, в своих действиях, точнее бездействии, они будто бы носят, воспользуемся репликой Маши Шамраевой, «траур по своей жизни»[76].
Макс, успешный писатель, исповедуется Агнес: «Иногда я не чувствую ничего, кроме страха. Перед моей уходящей жизнью. Перед неумением принять этот дар жизни. Перед неудачами, вероятностью стать бесполезным, перед крахом».
Отсюда меланхолия, подавленное состояние и скука. Причем от разницы поколений ничего не зависит – смертная скука с одинаковой силой давит и на старших, и на младших, и даже на маленького Мимми. Это подчеркивается и холодным серо-голубым колоритом, и построением кадра: в фильме много общих планов, но почти все они оставляют ощущение чего-то неуклюжего, неуравновешенного, замусоренного ненужными деталями. Как будто само это место поражено тоской и меланхолией. Неслучайно персонажи стремятся покинуть это пространство – Шанелек последовательно, чуть ли не в каждой сцене, заставляет их выходить из кадра – под предлогом, что нужно позвать кого-то или переодеться.
Итак, это скорее рифма с Чеховым, но не экранизация в чистом виде. Это похоже на ту операцию, которую проделывал Висконти с Достоевским в фильмах «Рокко и его братья» и «Гибель богов». Тексты Достоевского не были сами по себе объектом интереса Висконти в этом фильме. У них была другая функция – обогащать, уточнять, углублять те ситуации и те проблемы, которые показывает режиссер. Литературное произведение здесь – «фильтр», через который режиссер «пропускает» свою историю.
Так же и у Шанелек. Чехов – это своеобразный «фильтр», может быть, даже способ исследования реальности. Не предмет, а инструмент. Можно даже сказать, что Шанелек проверяет своих героев Чеховым. А что, если представить чеховских героев в наше время? Ирене/Аркадина потеряла былую яркость, свежесть, эффектность. Макс/Тригорин выглядит бесцветным, о нем нельзя сказать ничего определенного. Он не является препятствием для любви Константина/Треплева и Агнес/ Заречной. Между ними какая-то другая, невидимая, необъяснимая преграда. И не только между ними. В отличие от чеховской пьесы, персонажи фильма никогда не собираются в пространстве одной сцены.
Ну и, конечно, в картине «После полудня» режиссер работает не только с Чеховым. Мы уже упоминали Гауптмана. Константин – своеобразный Иоганнес Фокерат нашего времени. И то же постоянно маячащее, манящее к себе озеро. Есть здесь и бергмановский мотив холодности, отчужденности отношений сына и матери, и антониониевский мотив игры с пустотой или в пустоту. Агнес рассказывает Константину, как ходила в театр и видела Ирене в новой постановке. На сцене была живая собака, Ирене играла с ней, бросала невидимую палку, и собака ее приносила. Это напоминает знаменитую игру в мяч без мяча из «Бло-у-ап» Антониони.
Кстати, фильм Шанелек открывается сценой в театре. Мы видим и собаку, и Ирене на репетиции. Это очень интересный кадр – из глубины сцены. Он сразу задает стилистику фильма – до самого финала мы будем видеть персонажей со спины, общими планами. Но любопытно другое: чей это взгляд? Чей взгляд присвоен камере? Это взгляд того, кто формально вроде как на сцене, но не под софитами, он невидим тем, кто сидит в зале. Он или еще не выходил на сцену, или уже отыграл. Поскольку репетиция кончилась, вероятнее всего последний вариант. И Алекс, и Ирене, и Макс живут с ощущением уже отыгранной пьесы. И даже Константин, которому Агнес однажды сказала: «Ты стал старым».
75
Цит. по: Ратгауз М. Страна молчания и тьмы. // Сеанс. Журнал: сайт. 2013. URL: http://seance.ru/blog/silence-and-darkness (дата обращения: 19.06.2013).
76
Чехов А. П. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. М.: Наука, 1978. Т. 13. С. 5.