Страница 35 из 368
— Доброе утро, — звучит, как черная шутка, но Лиллиан резко растягивает губы, повернув в мою сторону голову:
— Привет, — улыбается. Сидит за столом, согнувшись, не опирается одной стопой на пол. Та, что забинтована.
— Митчелл говорит, ты рано встаешь, но чтобы настолько, — очень натянуто смеется, опустив взгляд, ненадолго, и вновь смотрит мне в глаза, устало выдохнув:
— Высыпаешься хоть?
— Да, — ложь.
Прохожу к столу, нервно потирая замерзшие за холодную ночь ладони:
— Вам сделать чай? — вижу, чайник согрет, кружка и ложка подготовлены, но, кажется, Лиллиан без сил села на стул и просидела всё это время. Как давно она не спит? И спала ли? Думаю, все этой ночью были лишены возможности морально отдохнуть.
— Нет, не стоит, — знаю, не хочет обременять, но я всё равно иду к столешнице, чтобы заварить ей ромашковый. Заодно и себе сделаю. Но первым делом, вынимаю баночку с витаминами, принимая с глотком чистой воды из фильтра. Опираюсь руками на край раковины, недолго переминаясь с ноги на ногу. Лучше собраться сейчас, перед выходом из дома, иначе тяжело будет перенести учебный день.
Настраиваю себя, пока завариваю чай, а Лиллиан всё это время сидит молча, продолжая смотреть, но уже в окно. Думаю, её успокаивают качающиеся ветви вишни, что растет снаружи. Ветер сильный, немного необычно. Небо затянуто белыми облаками, но кое-где проглядываются участки голубого оттенка.
Заливаю кипятком кружки, спокойно реагируя на голос женщины позади:
— Райли, могу я попросить кое-что?
— Да? — может, ей нужно лекарство? Успокоительное?
— Если я смогу уговорить Дилана перебраться к вам, дашь ли ты свое разрешение?
Одна капля горячей, как Ад, воды попадает на тыльную сторону ладони, но мое лицо остается невозмутимым. Медленно моргаю, нахмурив брови, и оглядываюсь на Лиллиан, которая так же поворачивает голову, чтобы установить зрительный контакт, и смотрит она на меня с легким волнением. Мне хотелось, чтобы с моим мнением считались, но, услышав подобный вопрос, ощущаю только усилившуюся вину, словно причастна к их беде.
Нет, я не желаю. Никаких чужаков в доме, тем более таких, как О’Брайен. Это мое личное мнение. Если кое-как вытерпела неделю с ним под одной крышей, то неясно, смогу ли переживать неопределенный срок. Это мой дом. Но если я отказываю, отлично принимая тот факт, что у них дома проблемы, от которых они так страдают, если судить по виду Лиллиан, значит ли это, что я поступаю эгоистично, тревожась исключительно о своем комфорте? Конечно, именно это оно и значит.
— Да, я не против, — ложь во благо. Ложь, которая нужна Лиллиан сейчас, чтобы почувствовать себя лучше. Только ради неё можно потерпеть, так как, напомню, хорошо к ней относилась на протяжении всех трех лет её отношений с отцом. Всё испортило присутствие О’Брайена. И будет портить всегда.
Женщина впервые за утро искренне улыбается, а глаза её больше не демонстрируют безысходность, что окутывает внутри:
— Спасибо, Райли.
Да, Райли. Спасибо за ложь.
Зеркало открыто демонстрирует мое внешнее состояние, ничего не скрывает, наверное, поэтому мне нравится в него смотреться. Абсолютно всё: начиная с тем созвездием родинок на шее, заканчивая тонкими красными линиями в уголках глаз. В комнате играет бледный свет, меня впервые посещает такое навязчивое желание зашторить окна, чтобы остаться в легкой темноте. Обычно наоборот.
Первый урок через пятнадцать минут, а я медленно разбираюсь с пуговицами своей темно-зеленой клетчатой рубашки. Наблюдаю за ленивыми движениями своих пальцев в отражении. Неужели, мне настолько не хочется покидать комнату? Это ненормально для меня. Может, излишнее сидение дома вызывает отвыкание от активности? Думаю, стоит заставить себя выбираться. Давно не ходила гулять с друзьями, может, у них на сегодня что-то запланировано?
Опускаю взгляд на свои темные джинсы, что слишком обтягивают ноги. Мои любимые порваны, в них я чувствовала себя не так сковано. Неприятное ощущение. Волосы еле расчесываю, убирая в неопрятный пучок, который никак не хочет выглядеть лучше, поэтому опускаю руки, громко выдохнув. Сутулюсь. Смотрю на себя.
Откуда эта тяжесть, Райли?
Раз, два, три.
Считаю звёзды.
Не помогает.
Хмуро фыркаю под нос, застегнув последнюю пуговицу, тем самым пережав шею. Теперь чувствую себя комфортнее. Беру рюкзак, покидая комнату, и совершенно не тороплюсь, пока иду по коридору к лестнице. Слышу голоса взрослых в прихожей и спускаюсь на пару ступенек вниз, прежде чем вовсе остановиться, пальцами поправляя ремни груза на спине.
— Он отказывается оставаться в больнице, — Лиллиан еле стоит на ногах, удерживая равновесие, пока отец помогает ей надеть теплую кофту:
— Тогда поставь его перед выбором: либо больница, либо мой дом, — да, умение быть категоричным — его определенный талант.
— Но… — женщина очень мягкая по натуре, так что невольно задумываюсь о том, что они подходят друг другу: мужчина жесткий, она — наоборот.
— Это дети, Лиллиан, — отец открывает дверь, и я вижу, как он стреляет в меня взглядом. — Они пока малы, чтобы что-то решать.
Выходят. Закрывают дверь. Стою.
Мы — дети.
Мы ничего не решаем, но, быть может, взрослые правда лучше разбираются в ситуации, и проблема нашего детского непонимания происходящего не в том, что мы малы для этого, а в том, что эти самые «взрослые» не раскрывают тонкостей проблемы.
Вина в отсутствии разговоров между ребенком и его родителем.
Вина в недоверии.
— Опять О’Брайен отсутствует? — учительница по физике с довольной улыбкой что-то помечает в журнале, качнув головой. — Точно жалобу подам, — думаю, это её личная победа — подать докладную. Кто хочет держать подобный сброд в классе?
За окном такое же бледное небо. Мои чувства к нему не изменились. Абсолютное «ничего». Никаких положительных и негативных эмоций. Пустота в отношение всего, что происходит вокруг: плевать на разговоры одноклассников, плевать на друзей, которые обсуждают поездку на реку сегодня после школы, плевать на шутку Остина, задевающую старую тему удовлетворения от нарастающих проблем упырей. Мне тоже кажется, что ни один из них не протянет здесь до конца года. Какое учебное заведение допустит к выпускным экзаменам подобных бездарей? Они ведь опозорят, показав ужасный результат, так что не сомневаюсь: ни один из упырей не задержится с нами. Их и без того терпели четыре года.
Но знаете, что? Мне плевать. Хотелось бы сказать ребятам, что эти темы, касающиеся проблемных типов, в край достали, и говорить об этом надоело, но держу в себе, позволяя им еще минуты три перебирать косточки упырей, пока тех нет в кабинете.
Подпираю щеку ладонью, уставившись на учительницу. Она продолжает с явным наслаждением помечать что-то на отдельном листе. Перевожу незаинтересованный взгляд на Агнесс, которая играет с волосами Робба, поддакивая словам Остина. Только сейчас понимаю, что русый парень любит трепать языком, любит обсуждать других, делая акцент на том, что объекты обсуждений куда хуже его, то есть себя он превозносит над ними. Вот это самоуверенность. Моргаю, с таким же равнодушием оглядываясь на пустые задние парты, за одной из которых обычно сидит Дилан. И я… Не могу точно вспомнить, где именно он сидит, то есть направления ясно, но конкретно не знаю. Еще одно подтверждение тому, что не обращаю на него столько внимания, сколько, например, на Нейтана, что постоянно бросается чем-то с задних парт.
А чем обычно занят О’Брайен? Понятия не имею. Главное, чтобы не трогал нас.
— Тебе холодно? — Остин обращается ко мне, пальцами показывая на свою шею. Говорит про мою полностью застегнутую рубашку.
— Нет, — еле принуждаю себя к открытию рта. — Просто мне так нравится.
Парень улыбается:
— Лучше, когда она немного расстегнута, так ты выглядишь больно серьезно и строго, — улыбается. Я моргаю, опуская руку под стол, и наклоняю голову, не понимая: