Считай звёзды

Я ничего не говорю, но толкаю парня в плечо, готовясь к тому, что происходит дальше: Нейтан сильно дергает меня за руку, грубо толкнув назад. Спотыкаюсь о колени подруги, рухнув на спину, но тут же приподнимаюсь на локтях, отпихнув от себя ногу другого парня, который хотел придавить мне живот. Агнесс подползает ко мне, сев совсем близко, плечом прижимается к моему плечу, а колени — к своей груди, чтобы упыри больше не могли наносить удары по её ногам.

Свист. Их противный смех и словесные плевки, с которыми они продолжают идти, оставляя нас тяжело дышащими и рассерженными. Учитель проигнорировал. Люди вокруг якобы не заметили. Все боятся этих упырей, но никто не пытается противостоять. А самое обидное, что мне самой охота забиться в угол, умчаться прочь, лишь бы избавиться от пытки видеть их довольные наглые лица. Агнесс трясется от ненависти, испуга. Я — от боли, полученной той же коленке.

И эта слабость раздражает больше всего прочего.

***

Масло в сковородке скворчит, пока бросаю туда нарезанную кубиками капусту. Успеваю говорить по телефону с Агнесс, чтобы убедиться, что она вполне перенесла неприятный инцидент в школе. Собираюсь приготовить что-нибудь вкусное, чтобы отец точно поел. Вчера он так и не притронулся к тарелке, оставленной в холодильнике.

Девушка всё говорит обо мне, и мне приходится перебить:

— Ты-то как? — перемешиваю деревянной лопаточкой капусту на сковородке, которую тушу в воде. Агнесс вздыхает, явно не желая говорить о случившемся:

«Да нормально, — уверяет, хоть и не срабатывает её ложь. — Давай… — мнется, — не будем говорить ребятам, ладно?»

Киваю, соглашаясь:

— Да, конечно, не стоит их напрягать, это же типичные будни бок о бок с упырями, — в моих словах нет сарказма, я полностью поддерживаю подругу. На пороге кухни показывается отец, поэтому на автомате шепчу, что перезвоню позже, после чего отключаюсь, спрятав мобильный аппарат в задний карман джинсов с ободранным коленом:

— Привет, — говорю, сглотнув, так как переживаю. — Ты… Будешь сегодня кушать?

— Дилан был в школе? — вопрос, ставящий в тупик и вызывающий легкое смятение. Прекращаю мешать капусту, уставившись на мужчину, немного хмуря брови:

— Н-нет, — не знаю, по какой причине запинаюсь, дав ответ. Отец молча кивает и вздыхает, правда, тихо, после чего разворачивается, шагая обратно, по всей видимости, в свой кабинет. Поднимаю лопаточку, задумчиво кусая её край зубами, и опускаю взгляд, теперь выдавая свою озадаченность на лице.

Почему он спрашивает об этом?

***

— Его опять нет? — учитель с удовольствием на языке произносит следующие слова. — Точно вылетит, — и мои друзья довольно шепчутся, осознавая, что карма, наконец, настигает упырей. Остин говорит о том, как было бы здорово, чтобы до выпускных экзаменов всю эту компанию выперли к черту, Робб только кивает, соглашаясь, а Агнесс в который раз напоминает обо всех неприятностях, что приносят эти придурки, и их радость мне ясна. Я тоже не люблю упырей и желаю, чтобы школа скорее избавила нормальных учеников от этой компании. Но голову всё равно поворачиваю, взглядом исследуя пустое место О’Брайена. Не дает покоя вчерашний вопрос отца о Дилане. С чего вдруг он интересуется подобным? Связано ли это с отсутствием парня на уроках?

— Райли опять в трансе, — подруга щипает мое плечо, привлекая внимание, так что отворачиваюсь, только не улыбаюсь, сохранив на лице серьезность и легкую озадаченность поведением отца.

— Ты чего такая тихая? — Остин поворачивается туловищем ко мне, пока Робб обсуждает с Агнесс очередной спор, который она обязательно продует.

Хмурю брови, качнув головой, и принимаюсь листать тетрадь, вовсе не пытаясь читать лекции:

— Я не тихая.

— О чем ты думаешь? — парень стучит ручкой по своей парте, сам сводит брови к переносице, явно нервничая, ведь не привык видеть меня такой. Сглатываю, еле отрывая взгляд от тетради, чтобы посмотреть русому в глаза. Зрительный контакт — уже признак уверенности:

— Об экзаменах, — ложь. Полнейшая.

— Они еще не скоро, — Остин улыбается, настраивая меня на лучшее. — Тем более, не тебе переживать об этом. Для тебя сдать экзамены — мелочь, в отличие от Робба, — пускает смешок, ведь друг пихает его, хорошо расслышав слова:

— Верь в меня и мои возможности.

— Мда, — Агнесс шепчет, кривя губы. Возможности Робба — это, как йети. Есть люди, которые в них верят, но сами никогда не видели. За весь год Робб только и делал, что списывал наши домашние работы, надеюсь, он хоть на три сдаст.

Не улыбаюсь, опять утыкаюсь в конспект, но не вникаю в суть того, что читаю. Мое настроение дает мне предательского пинка, отпуская на растерзание обществу, что привыкло лицезреть меня совершенно иным человеком. Подстава. Причем, подставляю я себя сама, ведь накручиваю мысли вместо того, чтобы отпустить некасающуюся меня проблему. Дело в том, что проблемы Дилана касаются Лиллиан. Проблемы Лиллиан касаются отца. А проблемы отца — меня. Выходит, что эта цепочка держится на каком-то неприятном типе, полном холодного эгоизма по отношению к другим? И я невольно становлюсь частью цепи. Это злит. Раздражает. Живешь себе, стараешься не думать о людях, что сами по себе отвратительны, а потом внезапно твое настроение становится зависимым от них.

— Райли, — Агнесс тыкает меня локтем, хмурясь. Поднимаю голову, понимая, что они что-то бодро обсуждают, а я не принимаю в этом участие, поэтому привлекаю к себе внимание.

— Что с тобой сегодня? — девушка переглядывается с парнями, непривычно видеть её такой хмурой. Они не должны испытывать волнение, их вины в моем состоянии нет, поэтому улыбаюсь, пожав плечами, чтобы исправить образовавшуюся вокруг ауру непонимания:

— Ничего. Всё в порядке.

***

«Знаешь, ты сотворил грех. Ты нарушил закон, а ведь тебе всего девять».

«Он ударил маму».

«С такими вещами идут в полицию. Зачем было бить ножом?»

«Кто, если не я?»

Трудный день. Эмоционально требующий от меня слишком много сил, и под вечер я валюсь с ног, но не от физического недостатка организма. Хочется скорее окунуться в мир снов, забыться, но вместо этого на столе горит лампа, а светильники-звездочки сверкают, тянувшись от окна к двери балкона. Часы противно тикают, намекая, что давно пора лечь, чтобы выспаться. Мне нужен здоровый сон.

Сутулюсь, больше не в силах держать осанку. Ладонью подпираю лоб, кручу пальцами ручку над тетрадкой по химии. Пытаюсь разобраться с формулами, но глаза так горят, что приходится прикрывать их довольно часто, а это замедляет процесс. Все те домашние работы, что не делала на той неделе, теперь создают одну большую проблему, которую разобрать будет непросто. Смотрю на часы. Одиннадцать. Нет, пора ложится, только… Решу последнее уравнение, что окончательно расплавит мои мозги. Отец сегодня не выходит из комнаты. Надеюсь, причина тому — его бурная деятельность с книгой. В ином случае — всё плохо. Если мужчина просто сидит в кабинете, то это уже второй тревожный звоночек.

Стук. Поворачиваю голову, выпрямившись, и смотрю на отца, открывшего дверь моей комнаты. Он выглядит… Уставшим, и видеть его таким неприятно.

— Привет, — впервые за этот день. — Почему ты еще не спишь? — нет, в тоне не то самое недовольство, просто обычно я сплю в это время, поэтому он не рассчитывал застать меня за столом.

— Да вот… — киваю на гору учебников. — Думаю, немного сделать сегодня.

— Лучше ложись, забей на это дерьмо, — мужчина хочет выйти, но останавливается. Он явно хочет что-то спросить, и, почему-то, я без сомнения произношу, не ожидая его слов:

— Дилана не было сегодня, — взглядом скольжу по тексту учебника, чтобы разобраться с темой. Мужчина какое-то время стоит молча на пороге. Поглядываю на его опущенный профиль, в глазах те самые мысли. О чем он думает? Что его беспокоит? Если бы мы говорили чаще, если бы имели привычку открываться друг перед другом, было бы нам куда проще уживаться вместе? Да. Определенно. Я люблю своего отца. Даже с теми «демонами», в проявлении которых он не виноват. Психология человека очень заманчива, и порой она создает нечто, не поддающееся описанию или пониманию. А я пытаюсь понять его. Его молчание.