Страница 3 из 9
Вернулся к столу, открыл следующее письмо.
«Добрый вечер (потому что у меня в данный момент вечер) мой самый дорогой, любимый, милый, замечательный Фей!
Хрустнули зубы. Он помнил, как она называла его Феем… Мол, после того, что он для нее сделал, он теперь должен называться Феем-Крестным!
Ты еще только трясешься в поезде в направлении своей части, а я уже пишу тебе письмо. Только не смейся! Я так привыкла, что ты всегда рядом и мне очень одиноко и пусто без тебя. Может быть потом будет легче, я не знаю… Но пока что постоянно хочется плакать. Я конечно плачу. Знаю, дура. Обещала не плакать. Но ты ведь понимал, что это обещание не в серьез? Конечно я буду плакать. Я ведь нюня! Ха-ха!
Ладно, о грустном не будем. Так, о чем тебе рассказать? За те несколько часов, которые прошли с твоего отъезда, еще ничего важного произойти не успело. Я сходила в библиотеку и взяла там первую в своей жизни фантастику. Это «Поселок» Кира Булычева. Да-да! Мне стало интересно, что такого ты нашел в этой фантастике. Еще не читала. Вот допишу письмо и начну. Авось смогу отвлечься…»
«Значит это письмо – первое!» Он словно вживую увидел Марьянку сидящую за своим столом и пишущую ему это письмо. Ее глаза опущены и он замечает, какие на самом деле у нее длинные и густые ресницы, хоть и белые.
Отложил и это письмо, не дочитав. «М-да, разворошил старые раны…»
***
Набросив куртку, вышел во двор. Хватанул морозного воздушка. Захотелось остыть… полностью… так, чтоб гореть в груди перестало. А ведь убеждал себя, мол все, переболел. Ничерта не переболел! Еще болит…
Спустился с крыльца, присел у заметенного снегом палисадника и зачерпнув из сугроба, потер лицо. Набросал на голову, растер. Вроде легче стало. И тут аж подпрыгнул от крика:
–Вадим! Вадюха!!! Ты??? – у калитки стояла девушка. Ну как девушка… женщина, еще не желающая признавать, что уже не девушка. Высокая, в короткой дубленке и в лосинах в обтяжку. Настолько в обтяжку, что даже не присматриваясь, можно рассмотреть всю анатомию. А бедра… Такие бедра лучше прятать… Под макси! Мужчина перевел взгляд повыше. Из выреза, явно узковатой дубленки (пуговицы вот-вот вылетят вместе с мясом) выглядывал красный тонкий шарфик, слегка драпировавший грудь внушительного размера. Лицо у женщины-девушки было отягощено косметикой. Брови-домики делали лицо чрезвычайно удивленным, а губы, на которых помада местами смазалась, выглядели… ударенными. Толстый слой тоналки и крема превратили лицо в алебастровую маску. Казалось, ткни в него пальцем – оно и осыплется, оставив после себя пустоту! А на голове… Ох, еще в школе они на такие прически говорили «взрыв на макаронной фабрике». Начес торчащих во все стороны ярко-красных волос видимо был призван украсить, но на мужчину возымел обратный эффект. «Кто это? Оно меня знает???» А потом пригляделся… «Ой, ё-ё-ё!»
–Танька? Танька Степанова? – протянул он.
–Да! – радостно завопила бывшая одноклассница и хм, одна из бывших подружек. Вадим попытался улыбнуться. А Танька уже отпирала калитку и ловко, в два прыжка повисла на шее, – как я рада тебя видеть! Ты на встречу выпускников приехал? Да? – щебетала она, не отрываясь от него.
Вадим с силой расцепил пальцы на своей шее и отстранил девушку от себя.
–Нет! Я не надолго… по делам…
–Как тетя Лидия? Я слышала она приболела? Ей лучше? Может зайдем? Поздороваюсь? – красноволосая одноклассница уже повернулась идти в дом, Вадим едва успел перехватить ее за руку.
–Таня! Стой! Мама… умерла…
Шок и сожаление на лице Таньки были неподдельными.
–К-как умерла? Я же… не так давно видела ее? – пролепетала она.
–Уже… семь дней, нет, восемь, как матери не стало! – срывающимся голосом сказал Вадим. Оказывается, сказать вслух это не так и просто.
-Прости… я сожалею… – выдавила из себя Танька, – ну, тогда пойду, не до меня тебе… – она повернулась к нему спиной и зашагала прочь на высоченных каблучищах, явив его взору объемный зад под тонкими лосинами. Вадим скривился.
–Я еще зайду, – бросила она через плечо и дала деру по замерзшей дороге.
«Эх, растреплет же всем теперь!» А ему так хотелось еще какое-то время побыть наедине с самим собой и спокойно погоревать по матери. Он от досады пнул сугроб.
«Надо же было в первый день встретить именно ее!»
Глава 3. Старые друзья
Но он ошибся. Никто к нему не пришел. Вадим сходил в сарай, нарубил дров, хоть дровник и так был полон, вымыл полы, сварил картошку, посмотрел пару фильмов на планшете, но никто не пришел.
Успокоиться так и не удалось. Фильмы казались не интересными, картошка пресной.
Письма манили. Но он боялся. Боялся, что если узнает еще что-то, просто рванет к ней. И плевать на мужа, плевать на детей и даже на то, что она алкоголичка…
«Господи, неужели в ее алкоголизме виноват тоже я? Не вынесла моего предательства… раз письма не получала, думала я забыл о ней в армии, бросил… Спилась с горя? Она же всегда слабенькая была, ранимая… Как же так вышло, что я принес ей столько несчастья?» Ненависть к себе на вкус напоминала пыль.
Никто не знал. Ни один человек на свете. Может конечно, кто-то из ребят и подозревал… Но нет. Они бы сказали. В ее увечье виноват он! Это он в тот роковой день сделал ее инвалидом!
«Мать сказала перед смертью, что «обидела инвалидку убогую», это значит, что она так и не поправилась? Но ведь тринадцать лет назад мать написала, что Марьяна теперь ходит без палочки? Так какова же правда?»
Много лет назад он почти простил себя. Решил, раз девушка полностью поправилась и вышла замуж, значит у нее все хорошо. Плохо конечно, муж алкоголик да и она стала выпивать… А теперь что, получается, девушка так и не избавилась от увечья, плюс считала, что он ее бросил… С досады вышла замуж за Ерохина и спилась с ним на пару? «Боже, какой кошмар!»
Образ ранимой белобрысой девчонки никак не вязался в его голове с обликом алкоголички. Если все так, как он думает, то все хуже, чем было до того, как его забрали в армию. Он искалечил ей жизнь дважды!
Вадим вскочил на ноги и подошел к кухонному окну. На улице уже было темно и в ее окнах горел свет. Глаза по старой привычке посмотрели в сторону ее дома.
Но, даже то, что теперь она пьет, не изменило его отношения к ней. Как это ни странно. Все то же тепло в груди, стоит лишь вспомнить… И так же быстро бьется сердце. Она же была его Марьянкой, его белой мышкой…
«Может станет легче, когда ее увижу? Она наверное ужасно выглядит… Вот Степанова не алкоголичка и то выглядит плохо, а они почти что сверстницы. Предложу денег на лечение, куплю ей новый дом, в конце концов!» А внутренний голос шепнул: «Что, вновь откупиться хочешь? Угробил жизнь девчонке и думаешь деньгами все перекрыть?»
Старые раны заныли с прежней силой. Вернулся домой и вновь мучается от любви напополам с угрызениями совести… Все опять стало, как и тогда…
***
В дверь забарабанили. И видимо стучали уже давно, но он так ударился в самобичевание, что не сразу расслышал.
–Куваев, открывай! – раздалось из-за двери, – ты дома, я видел тебя в окне!
«Это еще кто? Не узнаю голос…» Вадим убрал письма в сумку и задвинул ее под стол.
На пороге стоял мужик в расстегнутой фуфайке, шапке ушанке, с болтающимся ухом и ватных штанах, заправленных в высокие черные сапоги. Аккурат персонаж из любимого старого мультика. Вадиму сразу вспомнилось: «Пофлала меня зена за ёлкой, без ёлоськи, говолит, не возвласяйся, а с ёлоськой – возвласяйся!»