Страница 2 из 9
Когда сын возвращался из рейса и давал ей деньги, она с благодарностью их принимала, но половину всегда отдавала назад. Мол, не надо мне столько… А потом рассказывала, на что потратила. В груди защемило. «Ох, мама… Как же я теперь…»
Но раскисать себе не дал. Напомнил зачем приехал. Сварганил себе бутерброд из привезенных продуктов и сел за кухонным столом за чашкой чая. Запас еды позволял несколько дней никуда не выходить. Не готов он был пока что кого-либо видеть… Нужно было настроиться. «Хоть бы никто не приперся, увидев машину».
***
Когда с нехитрым завтраком было покончено, убрал со стола, вымыл чашку… «Ну что же… пора…»
Достал из сумки пакет с письмами и высыпал их на стол. Он тогда так и не смог открыть ни одно из них. Не хватило мужества. А потом умерла мама и за похоронами уже стало и не до них.
Но он не забывал. Просто хотел дождаться времени, когда сможет спокойно принять их существование. И лишь только тогда прочесть.
– Ну что… дождался? Уже готов прочесть? – спросил сам себя.
– Нет, не готов! – ответил, – но прочитаю…
Ворох писем разложил в две стопки. М-да, и его письма тоже тут… В первую стопку сложил свои письма ей. А во вторую – от Марьяны к нему. Вторая стопка оказалась внушительнее. Кулаки сжались. «Мама!!! Зачем???»
Его собственные письма красовались двумя печатями. Одна, треугольная, из военной части, а вторая из почтового отделения города Севастополя с датой. Тринадцать лет назад… А словно это было вчера.
Конверты Цветаевой Марьяны были чисты. Без печатей, то есть. «Значит, мать их вынимала из почтового ящика и сразу же забирала…»
***
Почему? Он знал почему. Все просто. Лидия Куваева ненавидела всем сердцем Марьяну.
Моль. Она называла ее, Моль. За белые-белые волосы, такие же белые-белые брови и бесцветные ресницы. С чувством, в отвращением. Как сейчас, услышал мамин голос: «Что, опять к этой Моли собрался? Чтоб ее!»
Но не за странную внешность недолюбливала мать Марьянку, хоть из-за нее девочку постоянно дразнили. Вся эта ненависть довольно бородатая, тянулась еще с ее молодости.
Мать Моли, Елизавета Круглова была лучшей подругой Лидии Владыченко. Дружили девушки со школьной скамьи и были очень неразлучны. Лидия была красивой высокой брюнеткой с пышными волосами, черными бровями и густыми ресницами. А Лиза же – полной противоположностью. Мелкая, тощая блондинка. Ни бровей, ни ресниц. Худая, как жердь. Фигуры – ноль.
Толком не понятно, что там у них произошло, но Лизавета вдруг вышла замуж за парня Лидии.
Лидия подругу и изменника не простила. Прожила всю жизнь рядом, но не простила! Их дома находились через дорогу друг от друга, но Лидия ни разу так и не заговорила с Елизаветой.
Через короткое время после свадьбы бывшего любимого и лучшей подруги, Лидия выскочила замуж за первого, кто позвал. За отца Вадима и стала зваться Лидией Куваевой. Супруг Лидии был моряком. Поэтому бывал дома крайне редко. А потом и вовсе перестал приезжать. Не сошлись характерами и развелись.
А супруг Лизаветы умер. Он работал завучем в школе. Схватился за сердце и упал замертво прямо посреди урока.
Вот такая грустная история. Остались подруги одни одинешеньки, да с малыми детьми на руках. Вадимка был на год старше Марьянки, поэтому они в детстве часто вместе играли. Пока Лидия не видела. Запрещала. Ненависть свою не забыла и на девчонку перенесла. Уж шибко она на мать похожа. Такая же бледная и белобрысая.
Лизавета пыталась поговорить с бывшей подругой. Не один раз. И при жизни мужа и после его смерти. Но Лида даже слова сказать не давала. Грубо обрывала и уходила. Так что Лизавета смирилась и оставила ее в покое.
***
Мужчина повертел письма в руках. И с какого начать? Хорошо бы с первого, но как узнать какое из них первое? Печатей-то с датами нет. Открыл первое попавшееся.
«Дорогой Вадим!
Это уже третье письмо за последнюю неделю, но я все никак не могу остановиться, все пишу и пишу тебе! Вот будет забавно, если случится задержка почты и ты получишь их одновременно, правда? Но в любом случае тебе будет приятно, ведь так?
Я бы тебе писала каждый день, но сдерживаюсь. Боюсь, что утомлю своей писаниной… Когда узнаю твой адрес, то буду отсылать их по одному в день, чтоб не надоесть…
Вадим закрыл глаза. Воспоминания нахлынули без предупреждения. Вот он в который раз за день прибегает к дежурному по части и спрашивает, не было ли ему письма? Тот закатывает глаза к небу и отмахивается. Утомил мол, сколько можно бегать?
Письма в армии были чем-то особенным… К ним относились с почтением и каким-то благоговейным трепетом. Это связь с миром, в который тебе нынче нету ходу. И этот мир, который ты ранее воспринимал, как нечто само собой разумеющееся, кажется тебе лучшим местом на свете. А письма – это единственная возможность узнать, как там сейчас в раю?
С особым трепетом относились к письмам от девушек. Их ждали и их боялись. А что если в нем последнее прости-прощай, люблю другого?
Письма от матери и друга Женьки приходили регулярно. А вот от нее – ни одного! Вадим очень переживал. А вдруг снова в больницу попала? Или ее задразнили без его защиты и она замкнулась в себе? Она же такая ранимая!
У матери о ней не спрашивал. Знал, что в лучшем случае не ответит, а в худшем снова скажет колкость в стиле: «Да забудь ты свою калеку!»
И у Женьки не спрашивал. Гордость не позволяла. Его увлечения не одобрял никто. Женька был единственным, кто молчал по этому поводу. Наверное поэтому и остался единственным другом.
Но через время, когда накрутил себя до нервного состояния, все же решился и словно между прочим спросил у матери, как там Марьянка поживает? Мать, как не странно, ответила спокойно, хорошо, мол поживает. Вышла на работу. Ходит веселая. И потом в каждом письме понемногу упоминала о ней. Марьяна прическу изменила… Марьяна уехала в санаторий и вернулась из него без палочки. Марьяна кавалера нашла, того самого, Петьку Ерохина…
«Ох, мать-мать, зачем ты вмешалась в эту историю? Может хотела пощадить мои чувства? Боялась, что Марьянка сообщит мне о своем кавалере, а я не вынесу правды из ее уст?» Но матери больше не было и на вопросы никто не ответит. Он отложил письмо в сторону и взялся за другое.
«Здравствуй, Вадим!
Сегодня ровно три месяца, как ты уехал. Ты говорил мне, чтоб я не расстраивалась, если вдруг письма будут приходить с задержкой. Но не три же месяца?! Я встретила Женьку в магазине и спросила, не получал ли он от тебя писем? Он удивился и сказал, что уже целых шесть! Целых шесть!!! Это по два письма на месяц… А у меня пока нет ни одного… Вадим, что произошло? Я обидела тебя чем-то? Начинаю прокручивать в памяти все, что я тебе писала, а писала я много, ты и сам знаешь. Может я что-то не то сказала? Ответь мне. Я мучаюсь, я волнуюсь и не нахожу себе места.
Пожалуйста, напиши!
Все так же люблю тебя!
Марьяна»
Комок в горле мешал дышать. Хотел сглотнуть, а он не сглатывался. Письмо выпало из рук. Вадим вскочил, набрал стакан воды и залпом выпил. Захотелось курить, еле сдержался. Подошел к кухонному окну и посмотрел на ее дом. В юности он очень сожалел, что из его комнаты ее дом не виден. Бывало полночи сидел в кухне в темноте и глядел на ее окна, представляя худенькую фигурку спящую в своей кровати.
«Значит она не сразу меня забыла… А когда мать написала, что она начала встречаться с другим?» Но разве сейчас вспомнишь?
Он помнил только свое состояние, когда узнал об этом. Дикая, безумная боль в груди. Желание трощить, ломать, грызть и выть раненым животным. Как он это пережил тогда? А пережил ли? Ведь до сих пор в груди колет при упоминании ее имени. Или когда заметит девушку, похожую на нее. Нет, не пережил.