Страница 13 из 30
Видно, что он долго обкатывал мысль, доводя афоризм до совершенства. Но он также постоянно учится и на плохих примерах.
Порой я с удивлением наблюдаю, как он не отрываясь смотрит какой-нибудь сериал.
– Юра, как ты можешь тратить время на эту чушь? – не выдерживаю я.
– Мне интересно, как режиссёр выберется из болота, в которое сам себя загнал, – невозмутимо отвечает Поляков.
Роман Полякова «Грибной царь» к сбору грибов не имеет никакого отношения. Но мысль о великом, самом большом белом грибе, который человек может так и не найти за всю свою жизнь, скрепляет ткань романа.
Юрий и Наталья Поляковы страстные грибники. Уверен, что идея романа пришла Полякову во время неторопливых, раздумчивых походов по лесу. Нет сомнений, что помимо корзины грибов он каждый раз приносит из леса неожиданные повороты сюжета, захватывающие интриги, искромётные фразы.
Мы тоже любим собирать грибы, но страсть Поляковых не знает удержу.
Как-то раз я торопливо собирался на работу. Зазвонил телефон. Раздался голос Полякова:
– Ты знаешь грибные места?
– Поговори с Ларисой, – впопыхах ответил я, сунул трубку жене и выскочил из дома.
Вечером, когда я вернулся, меня в доме у Поляковых ждала большая сковорода белых грибов и довольные грибники.
Жена моя серьёзно отнеслась к вопросу соседа. Вспомнила о наших друзьях, живущих под Вереёй в знаменитом грибном месте, и уже через полчаса Юра, Наталья и Лариса рванули за сотню километров искать удачу.
Наши друзья до сих пор с восторгом вспоминают, как к ним неожиданно нагрянула компания. И всё совпало. И они были дома, и погода стояла прекрасная, и грибы не подвели, и нежданное застолье удалось.
Как-то довелось нам с Поляковыми плыть по Волге на пароходе вместе с оркестром Плетнёва. Замечательная была поездка. Мы останавливались в поволжских городах, спускались на берег и вечерами слушали в прекрасных залах чарующую музыку, исполняемую виртуозами.
Но однажды, вместо вожделенной классики, ведущий концерта объявил, что будет исполнена симфония одного из руководителей Союза композиторов. Автор присутствовал на концерте и внешне напоминал крепкого хозяйственника.
Минут через десять внимательного прослушивания мы с Поляковым начали ёрзать. Примитивная музыкальная тема, навязчивые завуалированные повторы тоскливо пронизывали невыразительное произведение.
Дирижировал оркестром наш приятель, замечательный музыкант Александр Сладковский.
Наконец симфония подошла к финалу. Оркестр встал, Сладковский раскланялся, автор тоже, публика похлопала. Избранные потянулись на фуршет.
Мы подошли к Сладковскому. Юра его потянул за рукав и, чтобы посторонние не слышали, вполголоса спросил:
– Саша, в нашем кругу есть так называемая секретарская литература. Это, как правило, крупное произведение, где всё скроено правильно, но примитивно и, самое главное, – бесталанно! А как у вас?
– То же самое, – кивнул Сладковский, – дирижирую, а сам пальцами щупаю, сколько ещё страниц осталось.
– Так ты что, до концерта не смотрел партитуру?
– Зачем? Всё предсказуемо.
Турне по Волге спонсировала фирма, выпускающая водку «Кауфман». Поэтому после каждого концерта в волжских городах был фуршет, во время которого на фоне баннера с изображением бутылки выступали приглашённые. Единственным напитком, естественно, была водка «Кауфман».
Народ наш простой и искренний. Как-то в одном из городов в разгар торжества местный градоначальник вдруг не выдержал и поставил на наш столик водку местного разлива.
– Что этот «Кауфман»? Только цена запредельная. Вы попробуйте нашу, родную.
Мы с Поляковым махнули по рюмке и благодушно поддержали патриота. Местная публика была в восторге.
Но тут перед нами возникла разъярённая физиономия представителя фирмы-спонсора.
– Эх, – горестно вздохнул Поляков, – ссадят нас на берег. Ну и ладно, зато наша водка всё равно лучше.
По вечерам музыканты оркестра, как правило, отдыхали на верхней палубе. Мы сидели в сторонке и беседовали, а молодые исполнители дурачились, придумывая подвижные игры. Как-то они принялись играть в слона. Участники делятся на две команды. Одна команда изображает из себя слона, на которого должны запрыгнуть все соперники. Если слон довезёт их до определённой черты, то – победа, если развалится и рухнет на землю – проигрыш. Игра достаточно опасная. Но это не останавливало вошедших в раж музыкантов. Виолончелисты, тромбонисты, скрипачи, пыхтя, возили на спинах друг друга. В азарте они вытащили в круг дирижёра Александра Сладковского.
В молодости, когда я занимался борьбой, мне доводилось играть в слона. Тонкостей в игре не много, но их надо знать. Иначе можно получить травму. Скрепя сердце я решил поддержать Сладковского. Когда вышел в круг, то с изумлением увидел рядом Юру. Сладковскому за сорок, нам с Поляковым за пятьдесят, но опыт побил молодость. А главное, обошлось без потерь.
Таким Полякова трудно представить его читателям. Иногда после спектакля или концерта мы долго не можем выйти из зала. Читатели и зрители узнают Юру и подходят, чтобы высказать ему свою признательность. Поляков терпеливо выслушивает, отвечает на вопросы. Не было случая, чтобы он торопливо ускользнул от поклонников. Рядом с ним всегда самый преданный ему человек – Наталья. Она покорно ждёт, пока муж освободится.
Но настоящего Полякова плохо знают и его коллеги по литературному цеху. Некоторые заскорузлые псевдопатриоты обвиняют его в прозападных настроениях. С улыбкой вспоминаю, как замечательный писатель Владимир Личутин, уписывая за обе щеки заливное из судака на поляковской даче, с удивлением отметил:
– Юра, да у тебя настоящая русская кухня. А болтают…
– И украинская, – невозмутимо ответил Поляков, – Наталья ведь украинка.
Записные либералы, в свою очередь, упрекают Полякова в махровом патриотизме. Это звучит как донос, ведь сегодня слыть патриотом становится всё опаснее.
Но Юрий Поляков неторопливо и спокойно идёт своим путем.
Станислав Митин
Работа над ошибками
Вечер. Я сижу в режиссёрском кабинете ленинградского Театра юных зрителей и размышляю над тем, чем бы порадовать этих самых зрителей в конце сезона 1987 года. Мои размышления прерывает заведующая литературной частью театра Маша Ланина. Она кладёт мне на стол свежий номер журнала «Юность» с предельно коротким комментарием, звучащим как приказ: «Прочти! Обязательно!» Я тут же раскрываю журнал: «Юрий Поляков. “Работа над ошибками”». «Школа?» – морщусь я. Здесь стоит пояснить: в то время для ТЮЗа школьная тема была сугубо «производственной» и заинтересовать ею зрителя было делом практически невозможным. «Школа – чётко отвечает Маша, – но какая! Читай!» И уходит. Я начинаю читать: «Учение, или, как теперь принято говорить, учёба – это, по-моему, многолетняя изнурительная война между классной доской и школьным окном. Начинается она – как и Вторая мировая – 1 сентября, с переменным успехом идёт весь учебный год, и только к маю распахнутое, весеннее окно одерживает прочную победу. Тогда Министерство просвещения объявляет перемирие, продиктованное якобы заботой о детях и в дальнейшем именуемое “каникулами”…»
Блестяще, с юмором написанная история молодого учителя литературы Андрея Михайловича Петрушова, бросившего вызов заскорузлой школьной системе, настолько отличалась от уже опубликованного на злополучную «производственную тему», что на следующее утро, разыскав номер телефона автора, я бросился звонить ему в Москву. На предложение срочно написать пьесу приветливый голос ответил отказом (Поляков работал тогда над ставшей впоследствии культовой повестью «Апофегей»), но сказал, что готов предоставить такое право театру. Вдохновлённый неожиданным поворотом событий, я на одном дыхании за очень короткий срок написал инсценировку, и мы с молодыми актёрами театра приступили к репетициям.