Вне имён

Она ещё в детстве поняла, что все и во всём, постоянно, врут. Это называлось "идеологией". Потом идеологию убрали, но ложь всё равно осталась. Появилась некая гибридная идеология.

Средства массовой информации были теперь везде включены на полную катушку или воткнуты в уши: как предосторожность от того, чтобы в голову не могли заползти мысли. Сила денег, власти и всесокрушающей ненависти заполнила всё. Обнажился холодный, злой, ничем не прикрытый мир.

Или - развалины миров, разных пластов разгромленной в хлам культуры?

Падение длилось лет сто пятьдесят. Не меньше. Срок, в общем-то, чертовски малый с точки зрения вечности, истории... Даже, с её собственной, человеческой точки зрения.

Ещё её бабушка видела февральскую революцию, ходила по улице с красным бантом на груди и радовалась отмене уроков. Да, это было совсем недавно... Просто, человеческая жизнь - так скоротечна...

А - Неназываемый? Он, наверное, сам, своими глазами, видел те времена, о которых рассказывала ей бабушка... Марширующих голых женщин с транспарантами "Долой стыд"... Борцов с мещанством... Которые уничтожали чужих домашних кошек и горшки с цветами на окнах... Сеяли повсюду голодное, слепое, бездушное равноправие. Создавали "единую общность - советский народ". Безликий, бездушный, с кислыми, тупыми физиономиями.

Насеяли... Везде.

Фанни подумала о Неназываемом: как же он выдержал, пережил страшные для страны времена? Голод и разруху, войны и бедствия, коллективизацию и военный коммунизм? Где был, что делал? Или же, он жил тогда не здесь, за границей?

Она поймала себя на том, что, при размышлении, что-то рисует у себя, в блокноте для записей. Вообще, её стол был теперь завален бумагами, тетрадями, книгами... Сегодня ей не хотелось выходить в сеть. Совсем. Потому, она сидела и дорисовывала, уже сознательно, маленькую, хрупкую девушку с большими глазами и прозрачными, стрекозиными крылышками. Девушка улетала прочь, оборачиваясь и грустно глядя в упор на Фанни. "Может, она эльфийка, а может - моя муза", - подумала она, глядя на свой рисунок.

Ей сегодня было грустно и неуютно от того, что рядом не было Неназываемого. Он должен быть сейчас рядом! Потому, что иначе она тревожилась за него. Будто, только сегодня осознала, как темно вокруг, и каким силам они пытаются сопротивляться. Страшным, не имеющим ничего общего с человеческим разумом, чувствами и понятиями. С тем, что властвует безраздельно в самых темных углах мира и считает себя хозяевами. Прежде всего, хозяевами людей. С теми безымянными силами, в которых не было ни малейшего проблеска добра и сострадания. Лишь свирепое желание поглотить всё, переварить и сыто выплюнуть отходы.

Она не понимала странной, необоснованной паники; хотела успокоиться. Но, никак не получалось у неё успокоиться; она не находила себе места от беспричинного волнения.

И, в конце концов, не находя себе места, Фанни достала куртку, сапоги, быстро оделась, обулась - и покинула комнату, дом, устремилась прочь, в толпу... Здесь, только здесь, можно было затаиться, стать неприметной; быть в полном, безраздельном одиночестве. Ей оно было сейчас необходимо. Для того, чтобы привести в порядок мысли и чувства.

Фанни шла по набережной Фонтанки; и снег внезапно начался и повалил хлопьями. Когда, вдруг, она услыхала знакомую мелодию, достала из кармана планшет и приняла входящий.

- Позвони Марии. Срочно. Пусть она съездит к Николаю. Случилось всё так неожиданно...В общем, ему надо сейчас, срочно ехать в Молодежный Центр. Маша ему пусть поможет. Расскажи ей вкратце о том, о чем я рассказал тебе недавно: что его... еще можно вернуть, - это был Неназываемый.

- Где ты? - упавшим голосом, спросила Фанни.

Но он уже отключился, и больше ей не удавалось поговорить; соединения не было. Должно быть, он зачем-то полностью отключил связь. Или, был теперь вне зоны действия сети.

В спешке, она судорожно набрала другой номер. Марии.

*

Фрэд понял, что его обнаружили. И что, с недавних пор, за ним постоянно следят. Если так, то они уже могли войти в его сознание: ведь Фрэд, хотел он того или нет, был лишь частью единой системы, набором значков, символов, энергетических импульсов... Впрочем, он плохо представлял себе как систему в целом, так и составляющие его самого части.

В конце концов, когда он был ещё живым человеком - тем, чью память он несёт сейчас в себе - Фрэд был набором клеток, а его мозг состоял из синопсисов и нейронов... И тогда он тоже плохо представлял себе свои составные части. Ему это, в принципе, и не слишком

было нужно. Для того чтобы продолжать жить, знание о том, как функционирует его мозг и как он подает сигналы телу, не было слишком необходимым. Как музыкальной мелодии не обязательно знать, из чего созданы струны инструмента, на которой её исполняют.

Фрэд знал, что они - тени, могут считать с него информацию, снять копию; сообщить её, кому угодно... К примеру, узнать, с кем и о чем он общался в последнее время. Без пыток, допросов, и даже без сообщения ему самому о проведенном тщательном сканировании. Так сказать, путем хакерского взлома его души. Он знал, что от подобного кощунства он не умрет. Но должен почувствовать сбой. Недомогание: к примеру, как человек при гриппе.

Если взломали его сознание... Должно быть, они уже знают о Марии... Вернее, о том, что он послал сообщение с важной информацией именно на её плейерфон. И, должно быть, считали это только что. Он почувствовал это лишь потому, что сейчас ему внезапно стало плохо. Будто давящая сила нахлынула на него; испариной покрылись чувства; рябь серой дрожи заколыхалась в мыслях, и захотелось убежать прочь.

Куда?

Отсюда не убежишь...

Если они вычислили, что он общался с Марией, они взяли под контроль её электронику и будут отслеживать по связи её общения. Что они узнали? Что именно ей он, Фрэд, сообщил о кабинете номер шестьсот двенадцать? И... только б они не считали также и то, что он писал Николаю. Вроде бы, он тогда ставил сильную защиту. Это сейчас... он уже совсем сдал.

И, быть может, они теперь будут прослушивать все разговоры Марии; наверняка, они вышли на её номер. И будут выходить на всех, кто с ней попытается теперь связаться. Услышат каждое слово... Подстерегут дома, или - на улице... Если тот человек будет на улице.

Фрэд почувствовал себя предателем. Было ощущение, что внутри него что-то сжалось... Хотя у него уже давно не было сердца.

И ему некуда было обратиться за помощью. Здесь, внутри машины единого интеллекта, все, абсолютно все были одиноки. Как одиноки были и те люди, которые сидели за своими компьютерами по ночам, в поисках иных душ, иных идей и мыслей. Они лишь обманывались тем, что кому-то нужны, когда подключались к единому, общемировому полю всеобщего интернета... Но это было не так. Все они были абсолютно одиноки.

Интернет-сидение стирало грани человеческой личности, уничтожало защиту; оно нарушало реальную связь с настоящим общечеловеческим полем. Тем общечеловеческим сознанием, которое было неподвластно контролю теней. Да, эта вездесущая машинерия предлагала более простой, не затрачивающий усилий, общедоступный вариант общения душ. Простой и... тотально контролируемый.

Фрэд помнил до сих пор, что существует иное единение. Коллективное сознание... Он помнил заброшенный домик в опустевшей деревне, куда его закинуло однажды, к местному знахарю. Он жил там, в лесу. И, после некоторого времени такой жизни, он знал то, что думает его жена, на расстоянии сотен километров; он заранее чувствовал приближение дикого зверя или о визите к нему других людей, путников. Настоящая сила была тогда в нем; она излечила его, дала почувствовать осязаемую реальность, научила управлять энергией, телом, событиями и состоянием души. Он чувствовал тогда радость от созерцания восхода солнца, единения с деревьями, травами и животными. Но сила духа, наработанная там, постепенно, день изо дня, покидала его потом, в городе, пока не вытекла вся, без остатка. А возможности нового отдыха больше у него никогда не было.