Синие берега

Все равно, он не уйдет отсюда: либо дождется Семена с бойцами, либо... Додумывать не стал. Уткнув локти в песок, он растянулся в ивовых зарослях. И уже не пять, - один боец был с ним, Никита. Володя Яковлев лежал у его плеча, - какое оно сильное и теплое!

Он почувствовал ломоту в руках, ногах, в спине; тело, совсем обессиленное, не в состоянии было сопротивляться подступавшему оцепенению; и даже грозившая опасность не будоражила нервы, не прибавляла сил, он не смог бы подняться, даже если б снаряды рвались возле. Его одолевало что-то похожее на дрему. "Ну да, ну да..." - объяснял себе. Оказывается, не спал двое суток, так складывалось, и еще одну ночь, третью, вот эту. Сон склонил ему голову и уводил куда-то. Он поморгал веками, ставшими тяжелыми, и вернулся в ивняк, к Никите, коснулся его плеча. Но тотчас дрема опять подступила, он еще больше ощутил утомление, все стало тускнеть, отодвигаться от него, и думы о Семене тоже, ничего не мог он удержать, ничего будто и не было. Какие-то клетки мозга еще бодрствовали, и он сознавал, что нельзя поддаваться этому, но даже двинуть рукой, как только что, уже не был в состоянии, и сказал себе: две-три секунды, не больше, и открыть глаза... Он слабо шевельнулся, и то, о чем только что думал, оборвалось.

И тотчас улыбнулся Семену: они пьют пиво в ресторане на Казанском вокзале - как-никак, выходной день и он собирается на дачу, в Малаховку. "Постой, постой, но в Москве мы и не знали друг друга... Какое же пиво?.. Чудно как-то. Я жил у Земляного вала, а он где-то в Сокольниках, и работал он секретарем райкома комсомола, а я репортером городской газеты. Мы и не виделись ни разу..." - вмешалось то, что еще бодрствовало в нем. И все-таки они пьют пиво. Пьют пиво на Казанском вокзале. А потом подходит Нинка, студентка, третьекурсница, между прочим, самая красивая девушка в медицинском. Семен тоже говорит: красавица. И отставляет свою недопитую кружку с пивом, и во все глаза смотрит на нее. Нинка всегда смущается, и оттого, что смущается, смеется громко, громче, чем ей хочется. Она и сейчас так смеется. А он, Володя, пьет пиво, пьет жадно, так жадно, как никогда еще не пил. Выпивает до дна, и еще бы пить... "Постой, постой, я же определил - две-три секунды, и открыть глаза..." - помнил он это все время.

Предчувствие опасности, не покидавшее его, враз заставило открыть глаза. Несколько мгновений не мог он решить, какой из миров реальный, тот, с Нинкой, с выходным днем, с кружкой пива на Казанском вокзале, который еще не ушел, или этот, открывшийся ему: мрак, ивняковые заросли, он и Никита на холодном прибрежном песке...

Голос Никиты был из этого мира.

- И долго так будем, сержант?.. - Это не вопрос, понимал Володя Яковлев, просто Никита поторапливал его.

Он хотел сказать: "Нет. Наверное, нет. Не долго". Губы даже шевельнулись для ответа, но слова застряли в начале пути: безмерная усталость не давала говорить.

Жажда одолевала - горло, язык, губы пересохли. Недопитая кружка Семена стояла перед глазами. Он осторожно выполз из кустов, добрался до воды. От воды несло холодом, она пахла осенью. Вода трогала гальку у берега. Широко раздвинув локти, наклонил он голову, и пил, пил...

Минутный сон, вода вернули ему силы, он почувствовал себя бодрее.

Он опять лег возле Никиты.

- Долго ли еще, спрашиваешь?..

- Ага... - Голос Никиты выдавал его нетерпенье.

- Как только пробьется сюда политрук с бойцами.

Беспокойство снова охватило Володю Яковлева. "А если не пробьется? Если не пробьется?.." А ракеты, ракеты были? Сигнальные? Красные? Вспомнил: были, были. И мост же рванул как! На всю округу слышно было и видно. Какой еще нужен Семену сигнал к отходу? Почему его нет?.. Танки могли, конечно, повернуть от взорвавшегося моста и зажать Семена с бойцами на шоссе. Где же, в самом деле, танки? Танкам, подумал, время действовать. Либо давить тех, кто еще оборонялся на шоссе, либо бить по реке. Но здесь давно уже тихо, минут восемь. Если б не Никита, он бы навек уснул, так тихо здесь. Он вслушивался: слух его схватывал шорохи, вызванные ветром, копошившимся в кустах, в песке, - ни рокота моторов, ни лязга гусениц. Как сквозь землю провалились танки. Но танки не проваливаются сквозь землю, где они?..

Володя Яковлев и Никита вздрогнули одновременно и подняли голову: за откосом, левее, должно быть, у шоссе, хряснула граната. "Свои действуют еще!.." - зашлось от радости сердце. Потом ударили танки. Никакого сомнения, это ударили танки, сначала один, потом другой. И опять два удара. Гранаты. В стороне от того места, где горел мост, заметался еще один огонь, смешанный с рвущимся громом: определенно, разрывался танк. Застрочил автомат, движущийся красный пунктир стлался низко, недалеко, будто над самой головой. Володя Яковлев инстинктивно вжимался в землю, но глазами следил за светящейся трассой.

И снова все стихло.

- Не время, сержант? Самое время, - настойчиво напоминал Никита. Никого же...

Володя Яковлев как бы и не слышал Никиту. "Взрывы, - работа политрука, Семена. Не иначе. Надо ждать..." - не решался он уходить. Подождет еще несколько минут.

По откосу быстрый топот. Двое, трое, четверо? Володя Яковлев и Никита стремительно вскочили на ноги, вскинули винтовки. Володя Яковлев был почти уверен: свои! Точно. Трое...

Володя Яковлев и Никита рванулись к воде. Вслед им сквозь ивовые заросли ломились Семен, Дунаев, Шишарев.

Влево, влево... Там лодки. Влево...

В небе вспыхнула ракета. Оттуда, с откоса затрещал пулемет. Пули слышно шлепались в песок, совсем близко.

Ракета не успела погаснуть, свет ее подхватила уже другая ракета. Свет лежал на земле, и ночная земля получила чуть голубоватый цвет.

Стрельба стихла. Наверное, на минуту. Сейчас опять начнется. Сейчас начнется... начнется... Минута перерыва, а за минуту можно вырваться хоть куда.

Они уже у воды.

Семен, Дунаев, Шишарев прыгнули в лодку.

Загремела сорванная с кола цепь.

Володя Яковлев кинул цепь в лодку. Крикнул:

- Никита, топи лодки! Те, что остались!

- Есть, сержант.

Что-то скрипнуло, хлюпнула вода.

- Всё, сержант.

Обеими руками, всей силой уперся Никита в корму. Рывок, рывок... Он оттолкнул лодку от берега, не отрывая от нее рук, побежал вслед и плюхнулся у правой уключины, у ног Дунаева. Володя Яковлев и Шишарев ухватились за левое весло.

- Пошли! - нетерпеливо бросил Семен.

Весла легли на воду.

3

Автоматчики теснили Вано.

От береговой кручи до воды метров пятьдесят. Пять бойцов, Вано шестой, вжались в песок, преграждая автоматчикам дорогу к переправе.

Вано уловил шорох, напряженно прислушался и выстрелил. Щелкнул затвором, потянул на себя, послал патрон, и палец снова лег на спусковой крючок. Патроны кончались. Стрелял только по целям, смутным в темноте.

В стороне усилился беспорядочный треск автоматов. Вано и те, пятеро, не откликались. "Пусть, сволочи, бьют, - успокаивал себя Вано. - Не отвечать же на каждую очередь. Зачем обнаруживать, где мы залегли, да? Пусть бьют... Будем знать, где они, сволочи, и откуда ждать огня, и куда, в случае чего, самим стрелять".

Стрельба стихала, совсем стихла, даже не верилось.

Неподалеку пересыпался песок, кто-то подкрадывался. Твердо ухнула винтовка Вано, и потому что это был одинокий выстрел, он казался особенно громким.

"Вот теперь самое отходить. Но как отойдешь, а приказ? Ничего, несколько минут мы еще выдержим, а там, может, и сигнал..." Несколько минут они выдержат. Что могут они еще сделать? Но это сделают. "Это мы сделаем - продержимся несколько минут. Нас шестеро..."

Опять немецкие автоматы. Совсем близко.

Пули врывались в песок сзади, у самых ног. "Конец, да?.." - угнетенно подумал Вано. И неистово, как никогда раньше, вспыхнуло в нем желание уцелеть, быть, остаться в жизни, горевать, мучиться, голодать, если придется, испытывать неурядицы, которые, он уже хорошо знал, несет с собой жизнь, воевать...