Страница 3 из 7
- Стойте! Нельзя! Сдурели?! Как будто не знаете, что мёртвого не убить - так! В лес надо, в лес... и на дереве повесить... Мой дед ещё сказывал...
В гневном гуле явственно зазвучало согласие: многим их деды сказывали то же самое.
- Так это из-за него!.. - вдруг осенило кого-то из женщин. - Из-за него мой Ахти-... Ещё бы детки не мёрли, когда такое рядом бродит!..
- Он! Он! Всё он!.. - с готовностью подхватил хор женских голосов. - Если не убьём гадину, он нас всех изведёт!..
Солнце, нет, да нет же, он не виноват, может, другие мертвецы и хотят дурного, но он никому не желал и не мог причинить зла, не было у него такой власти, он просто-...
Его подняли за ворот, безжалостно туго стянули чьим-то поясом сразу онемевшие запястья - и потащили. Мелькнула лихорадочная мысль - сбежать, ведь сбежал же он из Мари, а тут... - но плотная, исходящая ненавистью людская стена окружала со всех сторон, не давая даже мечтать о спасении, и следующей мыслью было горькое: что ж, во второй раз, наверное, должно быть не так страшно...
Он сам ни на волос в это не верил.
Лес сомкнул над людьми свой хвойный полог, и сразу стало темно. Трещал под ногами лиловый вереск, тревожно заговорили птицы... Поселяне пылали гневом, как печи, в Айнора вцепился сразу десяток рук, чтобы уж точно не вырвался. Дерево годилось не любое, нужно было старое, лучше всего - засохшее на корню; живым понадобилось время, чтобы найти такое, но мало ли в лесу дряхлых стволов? В ход пошёл второй пояс - кто-то уже успел завязать на одном конце петлю и накинуть её Айнору на шею...
Но тут земля выгнулась горбом и сбросила тех, кто на ней стоял.
Люди с криком повалились друг на друга, Айнор тоже упал, неуклюже, как бревно, неловко придавив связанные руки. Мир опрокинулся, у самого лица оказались кусты черники и выпирающие из слежавшейся хвои корни - ожившие корни. Бугрясь, они с натугой вытаскивали себя из земли, хватали людей за ноги, не давая упавшим подняться, норовили захлестнуть горло. Возгласы недоумения сменились криками ужаса. Где-то рядом вдруг оглушительно треснуло, будто ударил гром, и гигантская ель, только что крепко державшаяся на ногах, переломившись у самых корней, накренилась - сильнее, сильнее - и рухнула. Отчаянно галдя, взметнулась и закружила в небе птичья стая...
- Гневается! Гневается Корпи! - взвыли подле. - Но... за что?! Мы же просто... Ведь мёртвый...
Кто-то из поселян, растеряв весь свой пыл, сумел отползти подальше, подняться и пуститься наутёк, спасая свои шкуры. Но не все. Мужчина, там, в деревне, заметивший Айнора первым, не сбежал. С перекошенным от ярости лицом он схватил конец пояса, всё ещё петлёй обвивающего шею жертвы, явно не собираясь отступать на полпути - и тогда на него лавиной хлынули обезумевшие птицы. Лесным пичугам, никаким не совам и не соколам, не хватало крепких когтей и клювов, но их злости достало бы, чтобы выклевать глаза; особенно отчаянно нападала и била крыльями большая серая кукушка. Мужчина с криком закрыл лицо руками и, окровавленный, побеждённый, бросился бежать прочь, прочь из леса, ополчившегося на людей.
И Айнор обнаружил вдруг, что больше вокруг него никого нет. И что его руки свободны - словно верёвка, тоже ожив, сама развязала свой узел и уползла.
Он едва успел сорвать с шеи удавку, когда в тенях затрещало снова - но на сей раз не так, как трещит падающее дерево.
Такой треск значит, что по лесу идёт большой зверь.
Первыми Айнор увидел рога - шириной в размах его рук. Окаменев, он смотрел, как кусты можжевельника расступаются, выпуская на покорёженную корнями землю огромного лося. Его движения были медлительны, но ноздри раздувались, и налитые кровью глаза выдавали, как он взбешён.
"Гневается Корпи..."
- Ты! - взревел лось языком людей. - Опять! Грязная шлюха! Как смеешь ты хозяйничать в моём лесу?!
Только тогда Айнор понял, что говорят не с ним - и сердятся тоже не на него.
На том самом дереве, которое выбрали для него, в развилке узловатых обомшелых веток сидела женщина. Молодая, красивая, простоволосая и босая, с бледным лицом... Таким странным - словно гордым и страдающим одновременно.
- В твоём? В твоём?! - вскинулась она и разразилась то ли хохотом, то ли рыданиями. Так в летний день не то смеётся, не то плачет невидимая среди листвы кукушка...
- Уже давно в моём! - не отступился лесной бог. - Зачем ты вмешалась в дела людей? Пусть бы вершили свой суд! Какое тебе дело?!
Женщина всхлипнула.
- Суд?! Суд!.. Меня уже однажды... судили! Меня - ладно, не исправишь, но других не дам! Не-дам! Не-дам!..
- И́нари!..
Она вздрогнула; Айнор тоже дёрнулся на знакомый голос, а когда повернулся обратно, на ветке не было ни женщины, ни птицы.
- Что здесь творится?! - Вейнамейна без страха стояла перед хозяином чащоб, грозно уперев руки в бока.
- Что здесь творится? - фыркнул тот. - Пусть Маррас запомнит, что это я нашёл его пропажу!
Вейна перевела взгляд на Айнора. Вскинула брови, узнав.
- Это не он!
Корпи оскалился. Айнор никогда раньше не видел, как скалятся лоси - зрелище было жуткое.
- Не он?! Да от него мертвечиной несёт на весь лес!
Вейна не отводила взгляда, и Айнор вдруг понял: всё. Теперь точно уже ни бежать, ничего...
В эту секунду им овладело то, что заставляет раненого зверя из последних сил кидаться на охотника. Ужас, ненависть, отчаянное желание не умирать ещё хотя бы секунду. И нестерпимым, злым огнём жгущее чувство того, что это всё нечестно. Нечестно, нечестно, нечестно.
- Я туда не вернусь! - заорал он, не помня себя. - Я не вернусь туда, вы слышите?! Делайте со мной что хотите, но туда - нет! Там... больше ни дня... ни минуты... Я не могу, не могу!..
Его трясло, но он не чувствовал. Он не думал о том, что сам признаётся, выдаёт себя с головой. Попробуй лесной бог сделать шаг вперёд - Айнор, не колеблясь ни секунды, бросился бы на него, желая выцарапать глаза, драться, зубами цепляться за свою... а, пусть даже и не жизнь, эти последние дни точно были чем угодно, но только не жизнью, но туда, в Марь, в лодку, к скрипучим вёслам, к мутной реке он не вернётся, они не смогут его заставить и никто, никто не сможет...
Лицо Вейнамейны медленно налилось кровью.
- Так это ты!.. - выдохнула она. - Так это из-за тебя все эти малютки... Ты!.. Ты думаешь, я не слышу, что́ говорят?! "Вейнамейна крадёт наших детей, чтобы сделать своими!.." Если бы я только знала, что это ты, я бы-...
- А что ты можешь? - едко хмыкнул лось. - Отойди! Я сам его прикончу. Больше не встанет.
Волна силы и отчаянной отваги, накрывшая Айнора, схлынула так же быстро, как и накатила, оставив только усталость. Он вдруг показался себе бревном, до пустоты съеденным древоточцами. Почему-то не осталось сил даже бояться.
А Вейна вдруг, словно разом успокоившись, ровно сказала:
- Не трогай. Он живым нужен.
И, видя, что хозяин лесов не спешит отступить, сжала рукоять своего молота и прикрикнула:
- Ну! Или ты хочешь проверить, не разучилась ли я вбивать наглецов в землю?!
Корпи вновь показал зубы, но попятился.
- Любимая дочь бога солнца не самая умная его дочь! - прошипел он, уходя.
Вейнамейна даже не посмотрела ему вслед. Она смерила Айнора долгим тяжёлым взглядом и вдруг, вздохнув, уселась на землю.
Им предстояла не расправа, а разговор. Ладно, пусть. Ноги всё равно не держали, и Айнор, обхватив себя руками, опустился на мягкий влажный мох. Дрожь не унималась. Он чувствовал себя больным и разбитым, как и всё время после того, как берег Мари скрылся из виду - но только теперь наконец понял, почему.
- Так, значит, я всё ещё мёртв? - устало спросил он.
- Не совсем, - рассеянно отозвалась Вейна. - Ты ведь дышишь, говоришь, ешь... Мёртвым это всё незачем. Но ты и жив... не до конца. Нельзя взять и уйти из Мари. Она просто так не отпускает...
Да. Он мог бы догадаться.