Страница 15 из 18
Сойка-пересмешница издает протяжный тихий свист, и слезы облегчения текут по моему лицу, когда появляется планолет и забирает тело Катона. Сейчас прилетят за нами. Скоро мы поедем домой.
И снова ничего.
— Чего им еще нужно? — произношу я слабым голосом.
От ходьбы у меня снова открылась рана.
— Не знаю.
Вдруг арене прокатывается многократно усиленный голос Клавдия Темплсмита:
— Приветствую финалистов Семьдесят четвертых Голодных игр! Сообщаю вам об отмене недавних изменений в правилах. Детальное изучение регламента показало, что победитель может быть только один. Игры продолжаются! И пусть удача всегда будет на вашей стороне!
На миг раздается шум помех и наступает тишина. Не веря своим ушам, я тупо таращусь на Китнисс. Постепенно до меня доходит: они и не собирались оставлять в живых нас обоих. Распорядители продумали все заранее, они используют нас, чтобы устроить самый драматичный поединок за всю историю Игр. И мы, как дураки, купились.
— Если подумать, этого следовало ожидать, — спокойно произношу я. Я знаю что делать. С трудом, морщась от боли, я встаю и медленно иду к ней, доставая из-за пояса нож. Лук Китнисс заряжен, а стрела нацелена прямо в мое сердце. Я удивлен, но нож выбрасываю в озеро, и он с плеском уходит под воду. Она бросает оружие и отступает назад.
— Нет, — говорю я, — сделай это. Я подхожу и сую ей в руки лук.
— Я не могу. Не буду.
— Ты должна. Иначе они снова выпустят переродков или еще что-нибудь придумают. Я не хочу умереть, как Катон.
— Тогда ты застрели меня, — говорит она с яростью, отпихивая от себя лук. — Застрели, возвращайся домой и живи с этим!
— Ты знаешь, что я не смогу, — говорю я, отбрасывая оружие. — Что ж, все равно я умру раньше тебя.
Я наклоняюсь и стаскиваю с ноги повязку, уничтожая последнюю преграду для покидающей мое тело крови.
— Нет, не убивай себя! — кричит она, падая на колени и отчаянно пытаясь перевязать рану снова.
— Китнисс, я хочу этого.
— Не оставляй меня здесь одну, — умоляет она. На меня вот вот нахлынут слёзы.
— Послушай, — говорю я, поднимая её на ноги, — мы оба знаем, что им нужен один победитель. Только один из нас. Прошу тебя, стань им. Ради меня.
Я начинаю говорить ей, что люблю её и что жизнь без неё превратится в ад.
Непослушными пальцами она нащупывает и отвязывает кожаный мешочек у себя на поясе. Я хватаю её за запястье.
— Я не позволю тебе.
— Доверься мне, — шепчет она.
Я долго смотрит ей в глаза, потом отпускаю её руку. Она что-то задумала. Китнисс раскрывает мешочек и отсыпает немного ягод сначала в мою ладонь, потом себе.
— На счет три?
Я наклоняюсь к ней и целую, очень нежно.
— На счет три, — говорю я.
Мы становимся спиной друг к другу, крепко сцепляем свободные руки.
— Покажи их. Пусть все видят, — прошк я. Я раскрываю ладонь; темные ягоды блестят на солнце. Другой ладонью сжимаю руку Китнисс, как сигнал и как прощание, и начинаю считать:
— Один. Два. — Вдруг им все равно, если мы умрем оба? — Три!
Обратной дороги нет. Я подношу ладонь ко рту и бросаю последний взгляд на мир. Ягоды едва попадают мне на язык, и тут начинают греметь трубы.
Их рев перекрывает отчаянный голос Клавдия Темплсмита:
— Стойте! Стойте! Леди и джентльмены! Рад представить вам победителей Семьдесят четвертых Голодных игр — Китнисс Эвердин и Пита Мелларка! Да здравствуют трибуты Дистрикта-12!
========== Глава 11. ==========
Я выплевываю ягоды и тщательно вытираю язык краем куртки. Мы полощем рты водой, потом падаем друг другу в объятия.
— Ты ничего не успел проглотить? — спрашивает она.
Я качаю головой.
— А ты?
— Если бы проглотила, то была бы уже мертвой, — говорит она.
Ничего не слышно за ревом толпы, внезапно раздавшимся из репродукторов.
Над нами возникает планолет, и оттуда спускают две лестницы. Китнисс не отпускает меня от себя. Обнимает меня рукой, помогает подняться, и мы оба становимся на первую ступеньку одной из лестниц. Электроток приковывает нас к месту; сейчас я этому рад, потому что не уверен, что сумею удержаться сам. Голова у меня опущена вниз, и я вижу, что, пока мы сами обездвижены, кровь из голени продолжает свободно вытекать. Как только за нами закрывается люк и ток отключают, я падаю без сознания.
Проснувшись, я вначале боюсь пошевелиться. Я лежу в комнате, в которой нет ничего, кроме моей кровати и голых стен. Ни окон, ни дверей. Потолок светится мягким желтым светом. Воздух пропитан резким лекарственным запахом. В мою правую руку вставлено несколько трубочек, уходящих другими концами в заднюю стену. Я раздет, свежие простыни приятно ласкают кожу. Осторожно поднимаю левую руку. Она чисто вымыта, ногтям придана безупречно овальная форма, и даже шрамы от ожогов заметно уменьшились. Я ощупываю щеку, губы, провожу пальцами по мягким шелковистым волосам и — рука застывает на месте. С замиранием сердца трогаю ногу. О нет. Пусто. Я лишился половины ноги. С другой стороны это значит я не умер.
Пробую сесть, но широкая лента вокруг талии не дает мне приподняться больше чем на несколько дюймов. Мне становится страшно, я пытаюсь взобраться выше на подушку и освободиться, и тут часть стены отодвигается в сторону и в комнату входит рыжеволосая безгласая. Увидев ее, я успокаиваюсь и прекращаю свои попытки. Девушка ставит мне на ноги поднос и, нажав кнопку, приподнимает верхнюю часть кровати. Пока она поправляет подушки, я решаюсь на самый важный вопрос.
— С Китнисс все в порядке? — говорю я так громко и четко, как только позволяет мой охрипший голос, чтобы никто не подумал, что мы что-то скрываем.
Когда безгласая уходит и дверь за ней бесшумно закрывается, я с жадностью набрасываюсь на еду. Тарелка прозрачного бульона, маленькая порция яблочного пюре и стакан воды. Это все? — думаю я разочарованно. Победителю могли бы дать чего-нибудь получше. Впрочем, даже этот скудный обед я доедаю с трудом. Желудок, кажется, сжался до размеров грецкого ореха. Странно, ведь еще вчера на арене у меня не было проблем с аппетитом.
Обычно после Игр до представления победителя проходит несколько дней. За это время грязного, изголодавшегося, израненного дикаря приводят в человеческий вид. Цинна и Порция сейчас готовят нам наряды для встречи с публикой. Хеймитч и Эффи устраивают банкет для спонсоров, просматривают вопросы для наших последних интервью. Дома, в Дистрикте-12, наверное, все из кожи вон лезут, организуя праздник в честь нашей победы: еще бы — такого уже лет тридцать не бывало.
Домой! Скоро я буду дома! Скоро МЫ будем дома!
Хочу выбраться из этой кровати. Увидеть Китнисс, узнать, что творится вокруг. И с какой стати я должн лежать? Я прекрасно себя чувствую. Едва я снова пытаюсь вылезти из-под ленты, по одной из трубок в вену мне вливается холодная жидкость, и почти сразу я отключаюсь.
Это происходит раз за разом. Я просыпаюсь, ем, и, хотя уже не делаю попыток встать, меня снова усыпляют. Я словно нахожусь в сумерках, замечаю только отдельные детали. Рыжеволосая девушка больше не приходит, шрамы постепенно исчезают и — может мне только кажется? — иногда я слышу громкий голос мужчины. Он не сюсюкает по-капитолийски, говорит грубовато и просто, как у нас дома. От этого голоса мне становится спокойнее: кто-то присматривает за мной и не даст меня в обиду.
И вот наконец я просыпаюсь, и к моей правой руке ничего не присоединено. Ленты вокруг пояса тоже нет, ничто не сковывает мои движения. Я хочу встать и замираю, увидев свои руки. Кожа идеальная — нежная и розовая. Исчезли не только шрамы, полученные на арене, но и давние, накопившиеся за годы.
Оглядываю ногу и вижу протез. Страшный. Спускаю ноги на пол, беспокоясь, смогу ли устоять, но они крепкие и сильные. В изножье кровати лежит одежда. Такую мы носили на арене. Я вздрагиваю и таращусь на нее, как будто она с зубами. Потом вспоминаю: да, именно так полагается выходить к своей группе подготовки.