Страница 88 из 110
А теперь, дать, такой вопрос: а как и возможности такие иметь к развитию, как в социуме, и одновременно - такую мощь духа и тела, как у сорной травы? То есть, не быть под болезненным влиянием этого самого социума? Мы ведь, всё-таки, не тюльпаны. Мы, к примеру, ещё и перемещаться можем... В общем, задача - как жить в обществе, и быть свободным от него. Хотя бы, в области духа... Ибо общество прежде всего больно духом...
- Тогда получается, что все, кто попал на Поляну, эту задачу для себя пытаются решить. Так, дядя Юра? - спросил Николай. - Человек Поляны - это человек, свободный от происходящего, или же он пытается быть таковым...
- Да. Тем самым, он пытается совместить в себе и качества тюльпана, и качества сорняка, - заключил дядя Юра.
- Так вроде ж, нельзя быть свободным от общества.
- Нельзя... Но пытаться - надо. И стремиться к внутренней свободе...Особенно, от общества, существующего только для печатания и отмывания денег. Когда всё остальное, кроме удовлетворения материальных потребностей - вне такого общества. Всех остальных называют нынче - маргинальные, дать, структуры. Понятно, что такому обществу не нужны свободные. Ему нужны оголтелые... В общем, кого устраивает то, что вокруг происходит, тот пусть и не мечтает о свободе. А меня - не устраивает.
- И меня. Но я - вообще случай особый... Ни работы, ни прописки. Таких у нас называют бомж, - усмехнулся Николай. - Живу у тётки. Подрабатываю, где придется. С женой развёлся. Так что, я в обществе, в общем-то, и не живу вовсе. Нигде не числюсь.
- А мне, Никола, до полного аскетизма ещё, дать, далеко. Живу пока на общей грядке, ем из общего корыта... Ты, Никола, живи как можешь. У тебя путь особый: ты можешь ни под кого не подстраиваться, тебя не съедят: зубы поломают, - сказал дядя Юра.
- Не знаю, чей путь сложнее: мой или твой. Не прост ты, ой, не прост! Между групп, говоришь, ходишь туда-сюда? И - связываешь между собой то, что ещё связать возможно... Что бы я без тебя делал здесь, один, как перст, сорняк ты тюльпанный, лещина огородная! Ты появился - люди рядом появились. Ты уйдешь - никого не будет! - вздохнул Николай.
Дядя Юра рассмеялся тихонько.
* * *
Наталью потянуло прогуляться одной на полянку, что находилась рядом с лагуной, за небольшой кромкой леса, отделяющей её от реки. На одном из краёв этой самой полянки росла старая, не очень большая, груша, и потому, как сообщил Николай, многие из эзотериков называли полянку "Грушёвой", и в другие годы на ней тоже крутили Магниты. Изобилие в диком лесу плодовых деревьев - груш, яблонь, алычи - не удивляло Наталью после того, как Николай рассказал, что, по сообщению местных жителей, до революции здесь было множество фруктовых садов, одичавших после прихода советской власти.
Наталья облюбовала местечко неподалеку от груши и присела, созерцая окрестности. Неожиданно почти сразу в её голове возникло видение. Будто, неподалеку от неё находится некое строение, а может, и средство передвижения, в форме белого удлиненного яйца... У которого медленно, с нескольких сторон сразу, открываются створки-лепестки и выдвигаются лестницы. По которым вниз спускаются люди, одетые во что-то, похожее на серебристые скафандры.
Ещё миг - и видение исчезает. По-прежнему жужжат, перелетая с цветка на цветок, пчёлы, летают бабочки-голубянки, раскачиваются головы ромашек... Наталья поднялась, будто испугавшись чего, и быстро пошла прочь с этой поляны.
У реки, напротив того самого места, которое запомнилось ей раньше своими говорливыми потоками, на камне сидел Сергей. Думая, что он сейчас погружён в себя, Наталья решила не мешать ему и прошла стороной. Но Сергей приподнял голову, позвал её. Тогда Наталья подошла и присела рядом.
- Когда ты ушла, мне у костра стала идти информация. Дядя Юра и Николай работали на мандале, а я сидел под навесом и пытался читать. И тут мне такое стало катить... Будто я в фашистской Германии... Среди учёных, которые занимаются экспериментами над людьми... Нет, я не ставил никаких жутких опытов. Я изучал результаты... Опыты проводили другие. И... Я сделал важное открытие.
Река бурлящими потоками уносила вдаль фразы; её говорок сливался со словами Сергея, и у Натальи звон стоял в ушах. Потому, она нечетко слышала слова, но осознавала странность, необычность произносимого.
- А работал я в бункере, глубоко под землей, - продолжал Сергей. - Я уже несколько месяцев не выходил наружу. И долго, очень долго я боролся с собой: делал выбор между гордостью ученого, чье имя останется в веках, как мне показалось... И необходимостью скрыть свои изыскания, важность которых не оставляла сомнений. Я не хотел служить Рейху. Но, в своё время, не смог отказаться от перспективной работы... Ещё и потому, что иначе меня ждала бы военная служба. В качестве рядового. Иногда на меня там, в бункере, начинали накатываться волны безумия... Впрочем, именно их я усиливал, изучал. Я был на сломе, на пределе, в состоянии нервного истощения. Мне жутко хотелось спать, хотелось послать к чертям все графики, схемы, исследования, все достижения. Меня угнетала бессонница.
Наталья старалась не перебивать Сергея. Потому, что он был в состоянии, похожем на состояние контактёра, проводящего канал. А она уже интуитивно ощущала, что контактёру нельзя мешать. Надо только слушать и запоминать. Только потом анализировать информацию, если это возможно. И, нередко, сам контактёр, выходя из своего странного состояния, тут же полностью забывал то, что только что сейчас говорил.
- Я вызвал к себе секретаршу - единственного человека, которому я не был безразличен. По-моему, это была ты... Мы с тобой - в гитлеровской Германии... Ужас!
Я попросил у тебя снотворного. Но, в конце концов, сорвался и выложил тебе всё. Ты побледнела. Схватила мою рабочую тетрадь с записями и стала судорожно их просматривать. Потом вдруг вырвала несколько листков и разорвала их - один за другим - на мелкие клочки, и ещё, и ещё... Я смотрел на это спокойно. Мне было уже всё равно... Вдруг в комнату ворвался кто-то из охраны и увидел, как ты уничтожаешь последний лист записей. Он стрелял в тебя, но промахнулся, и не стал повторять вторично, только слегка ранив тебя в руку. Скорее всего, он подумал, что ты смалодушничала, решив, что все мы вот-вот попадем в плен, и стала уничтожать все записи по этой причине. А потому, махнув рукой, он приказал нам выходить наверх. Наверху дул свежий, холодный ветер. Я думал, что нас арестовали, пока не понял, что, видимо, просто собирались взорвать бункер, и потому вывели всех наверх и теперь выносили все записи, какие показались им важными, и аппаратуру. Была ранняя весна. Я впервые за много-много дней увидел пронзительно-синее небо и белые, мягкие облака. Впрочем, уже где-то поблизости воняло гарью и слышались выстрелы. Ближайший отсюда город был взят противником. И почему-то у меня на душе было легко. Хотя я и не знал, что нас ждёт впереди...
Сергей долго-долго молчал. Потом буднично закончил: "Такие вот дела".
Только тогда Наталья отозвалась:
- Странно... Это - что, воспоминание прошлой жизни? Николай говорил, что с ним было здесь такое... Или - просто информация по каналу? Почему именно гитлеровская Германия?
Сергей ничего не ответил. Он подавленно молчал.
Глава 33. Последний общий Магнит.
В лагере Дианы было поспокойнее, чем у главного костра.
Андрей и Гера быстро поставили палатку, и после этого Андрей пошел к "Дедушке", набрать воды, да так и пропал. Гера, поскольку его-то никто ниоткуда не прогонял пока, решил пробраться в "лагерь неприятеля", разведать обстановку.