Мне снится дождь

- Подожди, братан! Пса я беру на себя, и заберу его с собой, - неожиданно сказал Шнобель. - Как его звал Арнольд?

- Он звал его просто: Пёс.

- Слушай, Петров! А нариков вы не отстреливаете? Вряд ли они работают, - спросил Рональд.

- Ну что вы! Мы же - не бандюки какие-нибудь. И Единый всегда призывал любить ближних, - ответил Петров. - И, опять-таки, никто из нас тоже от дури не застрахован. Да и случись потом что с убийцей нарика - его-то у нас никто не будет кормить, и сдохнет - даже от простого гриппа. Убийство - тем более, ни за что, - у нас не в чести. А нарики - равны со всеми в правах.

- Так вы и наркоманов, которые в "Раю", кормите, что ли? - уточнил Генрих.

- И наркоманов, и увечных, и ребятишек малых, Так повелел нам Господь. Мы же - не нелюди какие... Это незжи своих бросают. И не брезгуют кормиться слизняками и крысами. В этом - наши с ними отличия. Но теперь - вы рассказывайте. Зачем пришли? Если хотите сменять что-либо на здешний товар - общайтесь только с нами, с членами реввоенсовета. На еду мы сменяем, что угодно: золото, драгоценности, оружие.

- Для начала, мы ищем моего друга. Его зовут Барабашка. Он недавно получил наследство, - ответил Шнобель. И это было правдой. Шнобель знал от других бардов, знакомых его и Барабашки, что его отец и мать год назад погибли в автокатастрофе. А некогда они завещали всё сыну, хотя он постоянно шлялся вне дома... Они не знали, что он ушел в "Дорогу", и ждали, что он вернется. Юридически, Барабашка ещё мог вступить в права наследования. Об этом Шнобель слышал не так давно. Но, хотя и родители, и сын никогда не понимали друг друга, а жизнь с ними в детстве была для Барабашки пыткой, но вряд ли его порадует такое известие... о наследстве.

- Я думаю, что он находится в Раю, - после краткого молчания, заявил Петров, - Поскольку, почти всех из Общины я знаю. Там его нет. Кажется, я даже встречал среди нариков человека с таким прозвищем... Когда совершал рейд.

- А встречались ли вам Королева, Хом и Дизель? - спросил Шнобель про других своих приятелей ранней молодости, не так давно ушедших в Дорогу.

- Наверняка, эти - тоже в Раю... Там у нас не только закоренелые наркоманы обретаются. Но и только изредка употребляющие лёгкие наркосигареты художники, музыканты и поэты. У нас любой, даже слабый, наркотик запрещен вне Рая.

- И как до этого так называемого Рая добраться? - спросил Чен.

- Дорога в Рай начинается у ваших ног, - ответил Петров.

"Да он - тоже поэт. Глубоко в душе", - успел подумать Шнобель.

Но затем Петров буднично указал на ленту транспортёра.

- Становитесь на "Дорогу" - и минут через двадцать будете в Раю. Там имеется огромная надпись, светящиеся такие буквы. Ни с чем не спутаете. Ну, а я вас ещё навещу.

Глава 4. В "Раю"

Огромная светящаяся вывеска "Врата Рая" действительно украшала бывший молодежный найт-клуб с таким названием.

- Может, прежде чем туда двигать, следует вооружиться? В каком-нибудь бывшем магазине "Охотник"? - скептически спросил Зикфрид.

- Да ладно... У Генриха - всегда с собой электрошоковый пистолет, у Шнобеля наверняка имеется "Ромашка", остальные - отвалят чем придется, при случае. Кроме того, у меня -гипнокристалл. Он не только содержит мои импульсы, в момент проявления воли... Но и другую установку - кодировку против зомбирования, наркомании и депрессии для всех в округе. Причем, излучаемую им даже в отключенном от мощного энергонакопителя виде. И если кто просто из-за собственных глюков полезет нам морду бить - то гипнокристалл должен довольно быстро снять с наркомана его депрессию. А так, без глюка - вроде нас бить не за что. Провоцировать мы их ничем не собираемся. Мы люди мирные. И помните, что, как бы здешние наркоманы ни опустились - это люди. Отчасти, извергнутые из себя тотальным бездушием таракановского общества. Люди эти, возможно, со сломленной психикой - но лично нам ничего плохого не сделавшие. Только самим себе. Они вошли внутрь себя - и там заблудились, - философски заметил Рольф.

- А как вызвать работу гипнокристалла, задействовать его? - спросил Шнобель.

- Он и сейчас действует на окружающее пространство, но слабо. Чтобы задействовать кристалл полностью, надо вынуть его, открыв книгу. Затем отвернуть набалдашник с посоха и подсоединить к нему гипнокристалл. Посох - это энергонакопитель, - пояснил Рональд. - Я разработал его, живя в Старочеркасске, я знал принцип. Детали, понятное дело, мне из Города привозили.

- Понял, идемте, - сказал Шнобель, и первым вошел вовнутрь.

То, что последовало за дверью в первом зале-фойе, было картиной ада. Повсюду лежали тела полуживых людей в вывернутых, неестественных позах, перекрученные друг с другом, в одежде и без. Кто-то живой среди этих недвижимых тел стоял на четвереньках. Его рвало. Другой тихонько голосил: - А-а! - на одной ноте. Но большинство отрешенным взглядом смотрели перед собой или в пространство потолка.

От этой картины Шнобеля стало мутить. Он глубоко вдохнул - ему не хватало воздуха.

- Пойдем дальше. Но - закройся, отторгнись от действительности, сооруди ментальный панцирь. Ты - чувствительный человек, тебе будет трудно, - сказал Генрих.

И он открыл следующую дверь. За которой в таких же живописных позах валялись влюбленные парочки, утопая в кольцах дыма ароматических палочек, сведенные судорогой боли после недавнего наркотического экстаза. Залитые вином полы, истоптанные цветы, ошмётки одежды. Бесконечный уход от действительности в мир грёз - и страшное пробуждение.

- Мне жаль эту молодость, в большинстве своём не видавшую солнца, - сказал Зикфрид.

- Моря и леса, - добавил Генрих. - Нет, они видели всё это... В отличие от нас, горожан, они видели даже море... Но только в мире ярких мультиков - грёз... Который чреват откатом. Мир этот, заманивая раем, открывает бездну ада... Бездну неестественных, искусственных, ненастоящих переживаний. Дьявол тем и страшен, что он притворяется суррогатом Бога. Более достижимым - протяни только руку... Я боюсь даже открывать следующую дверь...

Следующая дверь распахнулась услужливо сама - как только к ней подошел Рональд. Дверь была автоматической.

Перед вошедшими открылась картина самоистязания и борьбы. Люди были живы - но истекали кровью, порезав ножами друг друга и сами себя. Перевязав несчастным раны и дав пригубить воды, товарищи отправились дальше.

Чен открыл следующую дверь... Она подалась с трудом, со скрипом, отодвигая что-то, чем была заложена изнутри. Оказалось, это был массивный стол для настольного тенниса, которым дверь припёрли изнутри.

Здесь царил полный хаос. Разбросанные краски, вымазанные в них полы, перепачканные шторы и мольберты...Неоконченные картины на этих мольбертах, с невыносимой из-за сочетания цветов палитрой, с портретами неживых холодных лиц, с хаотичными конечностями и обрывками мира, с летающими по воздуху черепами и мрачными цветами. Полные дыхания ада и создающие образ мира, вывороченного наизнанку, наполненного чудовищными образами. Общее впечатление довершал поломанный рояль, гитара с оборванными струнами и включённая кем-то "глючная" музыка, страшенной какофонией, по замкнутому кругу, воспроизводимая старым стерео.

- Барабашка! Это - ты! - воскликнул внезапно Шнобель, наклоняясь над единственным здесь человеком. Тот сидел на циновке, в полулотосе, и мрачно глядел в пространство перед собой. Это, действительно, был старый приятель Шнобеля. Непричёсан и небрит, с морщинистым лбом и безумными глазами, Барабашка взглянул на Пещерника - но, похоже, не узнал друга. Только, медленно прочитал сиплым голосом: