Страница 34 из 116
Я излил своё горе в письме, не вдаваясь в подробности, и мне стало немного легче.
Потом я написал письмо Никите. Попросил его сильно не обижаться. Когда устроюсь, напишу, и тогда будем переписываться, хоть каждый день! Может быть, даже встретимся!
Написав эти письма, я сбегал, повесил ключи от класса на место и побежал вниз, на вахту, где висели ячейки для писем. Как ни странно, ячейки не пустовали, в некоторых лежали письма, ожидая адресата. Я положил письмо Никите в его ячейку, а для Вики опустил в синий ящик с надписью «почта» и гербом СССР.
- Что гуляешь? – спросила скучающая вахтёрша.
- Разрешили написать письма, - вежливо ответил я.
- Есть, кому писать? – удивилась пожилая женщина.
- Конечно! У меня много родственников и знакомых!
- Тогда почему ты здесь?
- Не знаю, - пожал я плечами, - взрослые дяди и тёти решили, что так будет лучше.
- Да-а, - протянула вахтёрша, - чего только не бывает!
Я не стал больше слушать рассуждения много повидавшей женщины, побежал к себе. Раздевшись, хотел было лечь поспать, но что-то расхотелось. Выспался, что ли, за последние дни?
Вместо этого я открыл окно и уселся на подоконник. Солнышко хорошо пригревало, я жмурился, глядя на ярко освещённый двор.
Тут в глаз попал солнечный зайчик. Я мотнул головой, зайчик снова нашёл меня. Закрывшись рукой, я посмотрел, откуда сверкает зеркальце.
За оградой стоял отец и посылал мне в глаза солнечные зайчики.
- Папка! – прошептал я, спрыгнул с подоконника и помчался вниз.
Сбежав с лестницы, я закричал:
- Откройте скорее, ко мне папа приехал!
- Куда ты, голый?! Хоть бы тапки надел!
Я и забыл, что был лишь в трусах и майке.
- Откройте скорее, он на минутку! Я не убегу!
- Только и сбегать, в таком виде, - согласилась добрая женщина, отпирая дверь, - иди к своему папе.
Я опрометью проскочил двор, подбежал к забору.
- Папа!
- Сынок! – мы обнялись сквозь решётку.
- Я могу выйти, сквозь дырку! – сказал я.
- Не надо, Саша, что ты в таком виде?
- У нас тихий час. Я не хотел спать, решил подышать свежим воздухом… папа! Я так соскучился!
- Я тоже люблю тебя, сын!
- Ты надолго? – с надеждой спросил я, кроме шуток ужасно обрадовавшись отцу.
- Не могу я надолго, - вздохнул папка, - вот, возьми, - протянул он мне холщовую сумку, - там портрет нашей девочки и конфеты. Раздай детям. Так положено.
- Папа, а у нас в городе есть церковь?
- Церковь? – удивился отец, - Ты что, верующий?
- Папа, когда не на кого опереться, поневоле обратишься к Богу, - ответил я.
- Прости, сынок, я знаю, как тебе тяжело пришлось, как тебе было одиноко.
- Пап, - решился я, - я подумал, может, нашу Лиску не случайно…. Может быть, на неё навели?
- Почему ты так думаешь? – нахмурился отец.
- Мне Юрка рассказал. В том числе и обо мне. Они с Лиской хотели в будущем году пожениться, усыновить меня. Значит, я уже не был бы рабом?
- Это на самом деле так, - задумчиво сказал отец, - но мне не верится, что всё это сделано ради маленького мальчика.
- А если это сделано, чтобы причинить тебе невыносимую боль? – спросил я, глядя в лицо отцу.
- Не знаю, Саша, не знаю. Но буду иметь в виду твою версию.
- Пап, Вера Игнатьевна, зам директора, говорит, её спрашивали обо мне какие-то люди.
- Да? Это интересно. Ладно, будем разбираться. Узнаю насчёт церкви, заеду за тобой, отвезу к батюшке. В грехах хочешь покаяться?
- Свечку. За упокой, - опустил я глаза.
- Хорошо, сын, я тоже поставлю, - вздохнул отец и, последний раз пожав мне плечо, пошёл к машине, которая ждала его на другой стороне улицы.
Я смотрел ему вслед и хотел только одного: чтобы он вернулся, забрал меня отсюда, отвёз домой, и мы бы зажили опять не совсем спокойной, но привычной жизнью.
К сожалению, таких чудес не бывает. Дождавшись, когда машина скроется за поворотом, я повернулся и пошёл к, ставшему моим домом, детский дом.
Войдя, я положил горстку конфет на стол вахтёрше:
- Помяните мою сестру…
- Да, Саша, я помолюсь за неё. Будь уверен, все дети попадают в рай. Все грехи, что они совершают, они совершают по вине взрослых.
- Бабушка! – решился спросить я, - В нашем городе есть церковь?
- Да, осталась одна. Раньше-то много было, а сейчас одна, церковь Святой Богородицы.
- Вы отпустите меня, если папа приедет за мной?
- Отпущу, внучек. Как раз для тебя эта церковь.
Я поблагодарил женщину, которая по годам действительно годилась мне в бабушки, и побежал на свой этаж.
Ложиться было уже поздно, я посидел немного на подоконнике, разглядывая портрет сестры, потом поставил его себе на свою тумбочку, положил рядом кулёк с конфетами и стал ждать, когда проснутся ребята. Распорядок дня, как таковой не соблюдался, лишь бы все были на месте и сыты, так что пусть спят, если хочется.
С Артёмки сползло одеяло. Я подошёл, поправил. Артёмка открыл глаза, улыбнулся и протянул ко мне руки. Мне было не по силам держать его на руках, так что, сев к нему на кровать, посадил малыша себе на колени, обнял, прижав к себе.
Мальчик доверчиво прижался ко мне, слегка посапывая, будто продолжал спать.
Проснувшийся Серёжа подошёл к нам, осторожно взял у меня братишку.
- Имей совесть, Артёмка, Саше надо сходить умыться, в туалет. Я улыбнулся им и сказал, чтобы слышали все:
- На моей тумбочке лежат конфеты, берите, помяните Лизу. Только не всё, оставьте, я хочу всем ребятам раздать.
Ребята подходили, осторожно брали лакомство. Некоторые ещё не видели таких конфет. Там были
«Белочка», «Ну-ка отними», «Мишка на севере», ещё какие-то.
С оставшимися конфетами, а их было немало, я вышел в коридор и одаривал всех.
Говорить, зачем, не требовалось, все знали этот обычай.
Подумав, я зашёл к Вере Игнатьевне, подумав, что надо её предупредить.
- Вера Игнатьевна!
- Ну, что ещё?! – со вздохом спросила она, подняв на меня глаза.
Я высыпал ей на стол горсть конфет и спросил:
- Я сегодня хочу выйти в город…
- Ну, договаривай. Думаешь, я не знаю, куда? – Осмотрев меня с ног до головы, она сказала:
- В таком виде, конечно, никуда не отпущу. Пойдём. У тебя есть чистая одежда в твоих вещах?
- Есть летняя пионерская форма.
- Только галстук не повязывай. Я коммунистка, ты пионер. Нам не следует ходить в церковь.
- Хорошо, Вера Игнатьевна, - прошептал я.
В кладовой я нашёл свой рюкзак, вынул оттуда изрядно помятый костюмчик, состоящий из белой рубашки и чёрных шорт, нашёл белые гольфы.
- Так пойдёт? – спросил я, подняв голову, - Или лучше вот эту, форму? – показал я на форму цвета хаки.
- Нет, Саша, возьми эту. Более торжественно. Не забудь погладить. И сходи, помойся! Ты выглядишь, как чучело! Постель, наверное, уже серая!
Я покраснел. В самом деле, я даже не умылся после тихого часа, а, бегая босиком по двору, не посмотрел, какого цвета ноги.
- Душевая открыта? – удивился я.
- Конечно, открыта. Только вас, мальчишек, туда надо палкой загонять. Иди уже!
Я, пользуясь случаем, перебрал вещи, которые остались в рюкзаке. Был здесь комбинезон, две формы: одна со штанами и штормовкой, одна с шортами и лёгкой рубашкой. Конечно, от съестного не осталось и следа. Во-первых, здесь могли погрызть мыши, во-вторых от припасов меня избавили уже давно, когда я кантовался в милиции и в распределителе.
Взяв пионерскую форму, я побежал в бытовку, в которой оказались старшие ребята, оникоторые гладили свои штаны и рубахи.
Я не удивился, зная, что они ходили в город, когда хотели, главным условием было их возвращение вовремя. Иначе – карцер. Ребята добровольно согласились на такие условия, честно соблюдали их.
Для того, чтобы парней не задержал патруль, им выписывались увольнительные.
- О Сашка! – обрадовались парни, беззастенчиво тиская меня.
- Погладить хочешь? Куда-то собрался? Кто она? – засыпали меня парни вопросами. Я лишь краснел, отшучиваясь.