Страница 26 из 33
Стол у стенки, самый обыкновенный, не покрытый скатертью, из некрашеной сосны. Разномастные посуда и приборы на столе до блеска отмыты. Посреди большая глубокая миска, с горкой наполненная чем-то вроде картофельного салата с майонезом. Деревянная дощечка с нарезанным толстыми ломтями свежим хлебом.
"Что-то я не по делу нос ворочу, весь народ так живет", - Кузьмич взял себя в руки, перестал оглядываться и натянул на лицо искусственную улыбку, обращенную к усевшейся напротив хозяйке дома. "Хозяйка" смотрелась неприглядно и вызывала чувство легкой брезгливости. Разговор с ней затевать не хотелось.
К счастью, подоспел Матвей. Подхватил с плиты сковородку, ловко разделил содержимое на три порции и оделил каждого. Выглядело аппетитно - что-то вроде омлета с зеленым луком и кусочками белого мяса. Старушка одной рукой немедленно схватила вилку, другой потянулась за хлебом и начала уминать, одобрительно причмокивая. Хозяин оделил всех едоков салатом из миски, разложив небольшими холмиками на те же тарелки, прямо рядом с омлетом, благо посудины были обширными. Вынул третий табурет из-под стола, сам присел и взялся за вилку. Ел аккуратно, не торопясь.
Попробовал и Кузьмич. Неплохо, очень даже вкусно.
Поели, бабушка засуетилась, намереваясь было мыть посуду, но парень твердо распорядился всё сложить в раковину и идти к себе.
Затем Матвей пересел ближе к стене, по другую сторону стола, подтянул к себе искрящуюся хрусталем красную пепельницу, выглядевшую в окружающей обстановке неуместно роскошно, закурил сигарету и вопросительно посмотрел на Нестерова.
Кузьмич прокашлялся и приступил к непосредственной цели визита:
- Спасибо за еду, Матвей, просто, вкусно и сытно. Настоящая мужская еда! - опять покашлял и продолжил, - Я, в общем-то, заехал к тебе по делу... Время... Пора уже трудиться начинать. Тянуть резину некогда.
Матвей слушал внимательно, периодически затягивался, когда взгляды их встречались - утвердительно кивал.
- Сначала надо пройти обследование, затем предварительные тесты... потом приступать к тренировкам, пока общим, а как определимся - уже конкретным... естественно, с постоянным проживанием на базе или еще где, я думаю. Откладывать нельзя, сезон идет... а мы с тобой всё же в футбол собрались играть, или как? - Федор коротко хохотнул, примолк и отвел взгляд. Разговор почему-то не складывался.
Еще немного помолчали. Начал Матвей:
- Федор Кузьмич, мне же работа нужна.
Нестеров с готовностью подхватил:
- Конечно, работа, а ты как думал?... Еще какая работа... ты такой работы, я думаю, еще и не видел. Упаришься вкалывать, взвоешь, и об отдыхе мечтать даже во сне будешь, - Кузьмича опять понесло куда-то не в ту сторону, его все время пробивало на неуместный, неподходящий солидному разговору юморок.
- Много первое время платить не будут, конечно, а там поглядим, как дела пойдут, - попытался вернуться в серьезную колею Федор.
- Вы сказали о постоянном проживании, Федор Кузьмич.
- Ну да, а как же иначе? Без этого никак.
Опять тягостное молчание. Теперь уже Тяглов отводил взгляд, сжимал кулаки, о чем-то напряженно размышляя. Забытая сигарета дотлевала в пепельнице, курясь вонючим серым дымом. Время тянулось.
- Как я это все брошу? - вдруг нарушил молчание Матвей и взмахнул рукой по направлению к коридору, - Как вы это себе представляете? Она же одна... ничего не может... на улицу выпускать страшно, если только с большим риском... Сколько раз терялась. Она совсем больна... и физически слабенькая, но... не в этом дело... Федор Кузьмич, она душевнобольной человек. Совершенно беспомощный. И мы совсем одни.
- Кто она тебе, Матвей? Ты мне говорил... тогда, у меня на кухне... может я неправильно понял? Она же тещей тебе была?
- Да, - глухо, уткнувшись подбородком в ладони, проговорил Матвей.
- Ну так и в чем проблема? У нее дочка вообще-то есть. Бывшая твоя жена, - Кузьмич подчеркнул слово "бывшая".
- Да. Есть. Где-то есть.
- Так в чем дело? Ее мать, пусть сама и следит, ухаживает.
- Федор Кузьмич, я так не могу. Я здесь живу, и она тоже. А дочери своей она нафиг не нужна. Хорошо, что хоть пенсию не забирает.
- Понятно... А сын как? Где он?
- А сын мой здесь не причём, - твердо ответил Матвей, - сыну жить надо, учиться, к будущему стремиться, а не за психами ухаживать. Я здесь, с Петровной, долго прожил, много лет. И вот что скажу, - жить под одной крышей с умалишенным человеком, - врагу не пожелаешь. Тем более, родному сыну.
- Ну и как ты себе теперь... всё это представляешь? Как, Матвей?
- Никуда я не поеду, Федор Кузьмич... Не могу... Простите...
Сидели долго. В молчании. Матвей застыл на табурете, выпрямившись как статуя, курил одну за другой. Кузьмич только приоткрыл чуток форточку, а потом замер, забившись спиной в теплый угол. За окном стемнело.
- И что ты собираешься делать, Стрелок?
- Работу найду. Поблизости где-нибудь. Грузчиком в магазине. Возьмут, никуда не денутся. Вон, алкашей-то берут.
- Таак... Решил значит... Ну что же... тебе жить...
***
Вернувшись домой, еще с порога Кузьмич услышал звуки девичьего голоса, доносящегося с кухни. Не торопясь, разулся, стянул куртку, повесил на плечики и прошел на шум. На кухне хлопотала дочь, в одной руке тряпка, в другой - веник, попутно что-то напевая.
- Привет, дочка, - Федор тяжело взгромоздился на стуле, вытянул руки на стол и упер взгляд в холодильник.
- Здравствуй, па! Ой, ты постригся? Классно выглядишь!
Девушка, улыбаясь, отложила в сторону тряпку и веник, присела за стол напротив.
- И бородку так стильненько подравнял. Ты у нас просто красавец!
Отец молчал, глядя в сторону, мимо дочери.
- Папа, что случилось? На тебе лица нет. Что-то на работе?
Кузьмич тяжело поднялся, подошел к холодильнику, распахнул дверцу, постоял, вынул початую бутылку водки, к ней, стоявшие там же, рядом на полочке, стопочки. Подошел к столу, поставил на свежую, только что смененную скатерть, сел на свое место. Налил себе, потянулся ко второй стопке:
- Будешь?
- Нет, папа, ты же знаешь - я водку не люблю. Да и за рулем. Что все же случилось? Неприятности? Папа, не молчи.
Кузьмич маханул целиком стопку в рот, чуть поморщился мрачно, обтёр тыльной стороной ладони усы, втянул воздух и тут же налил еще.
- Папка, я тебя знаю. Давай так, я сейчас на стол немного соберу, а ты пей по чуть-чуть, закусывай и рассказывай. Хорошо?
Девушка встала, подошла к мрачному папке сзади и прильнула к нему, обняв за шею и улыбаясь:
- Договорились, папуленька? Ну, договоориились? - тоненько поканючила дочка отцу прямо в ухо.
Ну какое отцовское сердце выдержит? Общеизвестно, чем суровее мужчина снаружи, тем добрее и мягче внутри. Особенно, к дочкам.
И Кузь начал рассказывать. Периодически зажевывал водку тем, что подсовывала доченька, и рассказывал. Сначала скупо и неохотно. А потом, как прорвало, разгорячился - и всё подробнее, и подробнее. Про Матвея и его умения, про себя и свои мечты с фантазиями. Про планы и причины, их рушившие. Про ужасное жилье подопечного и его больную бывшую тещу. О тупости и невежественности. Про непреклонность "глупого барана" и его блестящие перспективы. А заодно - о постылой и пустяшной работе в "Луже", о "никомуненужности", о желании перемен и нелегкой судьбе, про "глоток свежего воздуха" и "стОящих реального мужчины настоящих перспектив", пришедших вместе с этой случайной встречей. С этим упрямым и глупым парнем с окраины.
Дочка слушала, сопереживала, глазки поблескивали, всплескивала руками в особо впечатляющих моментах. Даже "совершенно случайно" сбила со стола уже показывающую дно бутылку, но Кузьмич вовремя успел подхватить, - "мастерство не пропьешь", однако. К месту подавала реплики, не перебивая, но подогревая отцовы откровения.