Заблудившийся рассвет

Казалось, что Усманов сам себя воспалял своей речью. Вот он порывисто сжал руки стоящего рядом Мустафы, будто хотел передать ему свою энергию, горячую веру и уверенность в победе.

– Примерно через полтора часа наши артисты из Татарской бригады приглашают вас на свой концерт, – объявил Усманов. – Так что не спешите расходиться, лучше помогите подготовить сцену.

Действительно, на противоположной стороне Примечетной площади солдаты сооружали сцену, готовили какие-то реквизиты. Импровизированный занавес скрывал артистов от посторонних глаз. Вот оттуда вышли две красивые девушки в ладно пригнанной красноармейской форме и заговорили о чём-то с собравшейся тут детворой, кажется, просили им помочь украсить сцену. Форма так шла этим молоденьким артисткам, что Ахметсафа невольно залюбовался ими.

Сначала он удивился тому, что такие красивые девушки-мусульманки запросто сопровождают мужчин в их нелёгких военных походах, а потом ему самому захотелось пойти вместе с красноармейцами и, конечно, с этими хрупкими, словно ангелы, девушками… Хорошо, что сюда не пришёл Хальфетдин: ему нельзя даже близко подходить к таким прекрасным и чистым девушкам.

Ахметсафа не заметил, как очутился возле отца. Увидев и узнав юношу, Усманов положил ему на плечо свою руку и с улыбкой сказал:

– А я ведь знаю и помню этого смелого джигита! В прошлом году он спас каргалинских парней от головорезов Хабри!

Тут он тяжело вздохнул, посмотрел куда-то вдаль, где дымилась пыль беспокойных степей. И тихо сообщил:

– Нет уже неугомонного Хабри. В прошлом году, выйдя из вашего села, он со своим отрядом устремился навстречу войскам Дутова, даже меня не послушал, не стал ждать подкреплений. Это была наша последняя встреча… В первом же сражении с дутовцами его отряд был изрублен казаками… Да, в нём было много партизанской вольницы, строптивости, упрямства. Это его и погубило… К счастью каргалинцев, вот этот славный юноша в прошлом году спас своих односельчан от хабриевского самосуда…

Ахметсафа встрепенулся:

– Но ведь к отряду Хабри присоединились и наши ребята, и… Гусман абый тоже… Что же с ними?

– Не беспокойся, их в том бою не было. Я их не отдал Хабри. Каргалинских парней я в целости-сохранности довёз до самой Казани, а потом уехал в Москву…

…Откуда ни возьмись появилась маленькая Биби и обняла Ахметсафу за колени:

– Не уходи, абыкай, я тебя никуда не пущу, – залепетала девчушка. – Если ты уйдёшь в алмию, я и мама будем плакать.

Четырёхлетняя девочка, видимо, помнила, как провожали в прошлом году Гусмана в армию, и думала, что в этом году настал черёд Ахметсафы. Он вытер носик сестрички подолом её платьица, поднял её на руки и взглянул на отца:

– Пойдём домой отец. Здесь нет никого, кто знал бы что-нибудь о Гусмане абый.

– Приходите смотреть концерт, – напомнил им комиссар и направился к артистам.

…Когда через полтора часа Ахметсафа вновь подошёл к Новой мечети, концерт уже начался. Юноша с красиво поставленным голосом выразительно декламировал стихи.

Интересно, что Ахметсафа где-то уже читал эти стихи. По-моему, в какой-то газете, оставленной в прошлом году красноармейцами. Вспомнился и автор стихотворения – Галиаскар Камал. Правда, у него упоминалась Волга-Идель, а не Яик-Урал, но артист быстро сориентировался в местных условиях, и запросто поменял название реки. Превосходная память Ахметсафы услужливо подсказала и название стихотворения «Последний круг».

Ахметсафа немного растерялся, увидев, насколько плотно окружили сцену молодёжь и детвора. Из щекотливого положения его выручил сам комиссар.

– Что, джигит, без места остался? – улыбнулся он. – Не переживай, для тебя хорошее место найдём… По правде говоря, сначала я сомневался, придут ли на концерт люди. А сомнение – это первый признак тревоги. Слава богу, зрителей много пришло…

Он взял Ахметсафу за руку и повёл поближе к сцене. Юноша вдруг оказался в центре всеобщего внимания и ужасно от этого смутился, оробел, будто вмиг потерял всю свою волю. Он сконфуженно попытался освободить свою руку из комиссаровской руки, и Усманов ещё раз понимающе улыбнулся.

– Ты стесняешься своего же народа? Не забудь, что в прошлом году каргалинцы готовы были тебя на руках носить за твой подвиг. Так что во всей деревне вряд ли найдётся человек более уважаемый, чем ты, Ахметсафа.

Маленькая Биби, не слезавшая с рук брата, во все глазёнки таращилась на комиссара. Усманов невольно залюбовался очаровательным ребёнком и спросил:

– Кто это прелестное создание? Сестрёнка?

– Сестрёнка, – коротко подтвердил Ахметсафа, всё ещё тяготясь непривычным для себя вниманием людей. Зато зрители, и стар и млад, пораскрыв рты, наблюдали за беседой щёгольски одетого комиссара с сыном сборщика шкур Мустафы.

– Молодец девочка, что так любит своего брата, нигде не отстаёт от него, – ласково произнёс Усманов, гладя её непокорные кудряшки. – А как зовут девочку?

– Меня зовут Бибиджамал, – гордо и даже с некоторым вызовом заявила девочка.

– Красивое имя! Биби… Бибкей… – восхитился Усманов. – Это имя очень идёт такой прелестной девочке.

И с тех пор, с лёгкой комиссаровской руки, никто уже в деревне не называл эту девочку Биби или Бибиджамал, а звали её ласково Бибкей. Но девочка об этом, конечно, ещё не знала, а потому смело вскинула на комиссара свои огромные синие глаза и спросила с наивной простотой и детской прямотой:

– Дядя, а сегодня ты кого убивать плиехал?

Усманов на мгновение смутился, но быстро взял себя в руки. Не переставая улыбаться, он приложил палец к губам девочки:

– Тс-с! Мы никого не трогаем, сестричка, и никому не причиняем зла. Мы только гоним своих врагов. Нам они не нужны, пусть убираются восвояси…

Но болтливую Биби трудно было остановить. Она ткнула крохотными пальчиками в сторону сцены и безапелляционно заявила:

– Враги-душманы вон там, их и нужно прогнать. Пусть уходят, да, дядя?

Дядя не ответил. Он уже уходил, кивнув на прощание Ахметсафе. Подросток что-то хотел сказать вдогонку комиссару, но передумал и уселся на приготовленное ему место. Бибкей вскоре угомонилась и сладко заснула у брата на руках, обняв его за шею и положив голову на его плечо. Ахметсафа всё своё внимание переключил на сцену. Вот на неё легко взбежал Усманов, поднял руки, выдержал небольшую паузу и заговорил:

– Джамагат! Сёстры и братья! Уважаемое общество! Как видите, мне довелось через год вновь посетить ваше село и встретиться с вами. На этот раз я выступаю перед вами в качестве представителя регулярной Красной Армии и комиссара самого передового и боеспособного полка сформированной в Казани I Татаро-мусульманской Стрелковой бригады. Партизанщина на Красном фронте закончилась. В непримиримой борьбе с врагами главное слово останется за частями созданной Красной Армии. От самых высших властей советского правительства я получил разрешение на формирование Татарской Национальной Гвардии, и я верю, что татарские воины проявят себя в освободительной борьбе с самой лучшей стороны. Совсем недавно, в начале мая, в Казань приезжал сам товарищ Калинин и дал высокую оценку частям формирующейся Татбригады. Тем, кто не знает, кто такой Калинин, скажу, что он работает в Москве рука об руку с Лениным, вождём революции. Я не скрываю, что в Москве есть много разных начальников и не все они хорошие, но Калинину можно верить. Он выходец из рабочих. Это по его совету наш полк направили на борьбу с колчаковцами в Оренбургский край…

Толпа зашумела, и Усманов выждал, пока люди успокоятся. Теперь ему нужно было повернуть разговор на события, хорошо известные и самим каргалинцам.