Страница 4 из 6
Этот важный момент Труфанов как раз и упускает, рассуждая о цели философии. Он скорее «угадывает» цель философии, чем логически определяет её. Отсюда и появляется такая серьёзная ошибка, как сравнение философии с религией и искусством. Это повлекло за собой и дальнейшие ошибки в его статье.
Понимая, что указанная им «картина мира» имеет неоднозначный характер, Труфанов пытается определить разницу между философией, религией и искусством через интеллект, и уходит от истины ещё дальше, чем был до этого:
«Различие данных форм отражения единства мира – искусства, религии и философии – обусловлено тремя последовательными ступенями деятельности интеллекта человека: первая ступень – созерцание, вторая – представление, третья – мышление».
Как видим, Труфанов тут говорит о довольно странных «трех последовательных ступенях деятельности интеллекта человека», навеянных ему гегелевской философией: созерцание, представление и мышление. Здесь вызывает вопросы почти каждое слово. Во-первых, почему именно три? А куда делись, например, чувства? Во-вторых, в чём их последовательность? Где доказательство того, что созерцание следует раньше представления или мышления? Кто доказал, что представление следует до акта мышления?
В-третьих, почему это именно ступени? Разве созерцание, а тем более представление исключает мышление? Попробуйте что-нибудь представить, не мысля, отключив мышление. И разве само мышление исключает созерцание и представление? Разве философия исключает созерцание или представление? Разве искусство не доросло до представления и мышления? Разве религия исключает созерцание и мышление?
Конечно, Труфанов делает оговорку, поясняя, что эти «ступени» могут перемешиваться, но проблема в том, что, говоря о разнице между философией, религией и искусством, акцент нужно делать совсем не на «ступенях деятельности интеллекта». К тому же, сегодня написаны десятки хороших научных трудов об интеллекте и его развитии, можно ознакомиться хотя бы с трудами Ж. Резниковой, А. Маркова, Б. Сергеева, прочих учёных, прежде, чем говорить о «трех последовательных ступенях деятельности интеллекта человека», когда-то «открытых» Гегелем.
Далее С. Труфанов пишет:
«На первой ступени мы только непосредственно созерцаем окружающие нас предметы: видим их, слышим, осязаем, обоняем, пробуем на вкус».
Неизвестно, что именно Труфанов понимает под созерцанием, но, когда мы «слышим», «осязаем», «обоняем» и «пробуем на вкус», – это созерцанием назвать никак нельзя. Разве что в иносказательном смысле. У созерцания есть своё определение и подменять его не следует. Иногда созерцание отождествляют с интуицией, что тоже не верно. Потом С. Труфанов заявляет:
«Из воспринятых ощущений в нашем внутреннем представлении формируются образы предметов. Далее мы обозначаем данные образы словами. Слово, закреплённое за образом предмета, становится его именем».
То есть, говоря сначала о созерцании, Труфанов вдруг начинает говорить об ощущениях. Но ощущения – это производное не от созерцания, а от чувств. То есть, речь тут нужно вести о чувствах, что было бы вернее.
Рассмотрим фразу: «в нашем внутреннем представлении формируются образы предметов». Во-первых, слово «внутреннем» тут лишнее, так как нет внешних представлений. Во-вторых, что такое здесь «представление» и «образ»? Если под представлением здесь понимать существительное (а это так и есть), то это по сути синонимы. Представление – это и есть образ, который мы представляем, только в более широком смысле, так как в представлении может быть несколько образов. Тем не менее сам внутренний образ предмета не что иное как представление его? Это не разные смысловые явления, а разные названия одного смыслового явления. Нельзя иметь образ не представляя его, и нельзя иметь представление, не имея образа того, что представляешь.
Если же понимать «представление» как действие, процесс, а не как образ, то без мышления этот процесс невозможен, так как здесь представление и есть акт мышления. То есть, слова «образ» и «представление» тогда будут обозначением существующего предмета и действия по отношению к этому предмету. Проще и вернее здесь было бы сказать: в уме «формируются образы предметов», но Труфанову нужно было использовать слово «представление», и он его употребил. Далее он пишет:
«С помощью слов-имён наш интеллект восходит на третью ступень своей деятельности – мышления. Мышление осуществляется посредством слов».
Как мы уже поняли, мышление участвовало и до того, как возникли образы и слова. Они просто не могли бы возникнуть без мышления. К тому же «мышление осуществляется» не «посредством слов», а как раз посредством образов и чувств, впечатлений.
Далее идут утверждения Труфанова в том же духе:
«Связывая слова между собой, мы создаём мысли. Слова составляют ткань мысли, а человеческий язык в целом является телом мышления. Только на ступени мышления мы постигаем понятия предметов».
Тут автор хотел сказать, что, связывая слова, мы стараемся выразить мысль, отобразить её, а не создаём её, как он выразился. Потому что если бы изначально не было мысли, то мы бы не знали, какие слова «связывать между собой». Точно так же не «слова составляют ткань мысли», а наоборот: мысль составляет ткань слов. Часто бывает, что мы знаем, что хотим сказать, знаем свою мысль, а вот слов подобрать не можем, или забыли слово; наша мысль ясна, но выразить её мы не можем. Но никогда не бывает такого, чтобы слов было полно, и мы из них старались «составить» ещё не существующую мысль. Так что нельзя сказать, что слова «создают» мысль, всё как раз наоборот.
Возможно, здесь автор хотел перефразировать известное выражение: «мысль облекается в слова», но это выражение имеет совсем иное понятие, в нём первопричиной является мысль, а не слова, хотя слова тоже как бы выступают «тканью» для мысли. Автор хотел выразиться красиво, изящно, но всё перевернул с ног на голову. Труфанов идеализирует Гегеля и повторяет за ним как верные мысли, так и ошибочные.
В целом у автора получилось следующее. «На первой ступени мы только созерцаем предметы», допустим, мы видим что-то с четырьмя ножками и спинкой. На второй ступени «в нашем представлении формируются образы предметов». То есть, мы ушли домой и представили образ предмета с четырьмя ножками и спинкой. «Далее мы обозначаем данные образы словами. Слово, закреплённое за образом предмета, становится его именем». То есть, мы дали предмету название, обозначили его словом-именем «стул». И только на «третьей ступени мышления» «с помощью слов-имён» «мы постигаем понятия предметов». То есть только потом, как назвали, до нас допёрло: ба, да это же стул! На нём сидеть можно!
Понятно, что такой подход ложен сам по себе. Но на основе такого «перевёрнутого» представления об интеллекте Труфанов строит и дальнейшие свои рассуждения:
«В соответствии с тремя названными ступенями деятельности интеллекта происходит обобщение знаний о мире. На первой ступени этим занимается искусство. (…)
На второй ступени обобщением знаний о мире занимается религия. Она выстраивает все находящиеся в нашем представлении образы предметов в единую картину мироздания. (…)
На третьей ступени обобщением накопленных знаний занимается философия. Она работает напрямую с понятиями предметов, из которых посредством мышления выстраивает единую научную картину мира».
Весь этот надуманный огород городился только для того, чтобы объяснить в общем-то довольно простую и доступную для понимания цель философии: создание объективной картины мира. Если бы Труфанов сразу понял и заявил о том, что цель философии – создание «научной картины мира», именно научной, а, следовательно, объективной, то ему не нужно было бы городить весь этот огород с «тремя ступенями интеллекта». Понятно, что ни искусство, ни религия не могут претендовать на научность в познании мира. Это, во-первых.