Страница 5 из 10
И тогда опять, строгим каким-то голосом, как будто приказ отдавая, сказал он этому задержанному, именно так он его про себя и назвал: «Багаж свой возьмите!» И остановился мужчина, опять как-то обреченно головой мотнув, и по сторонам посмотрел, как бы осознавая, что другого пути у него нет – только за милиционером идти, – взял сумку свою и показалось что даже как-то сразу отяжелел, постарел, что ли, с этим своим багажом в руке.
…Он смотрел со стороны на происходящее, не придавая этому никакого значения. Просто вышел в зал ожидания дежурный милиционер. Подошел к мужчине, сидевшему в центре зала, попросил документы. Ничего необычного не было в самой ситуации. Непонятно было только, почему именно к нему подошел милиционер, к нему, а не к другим мужчинам. Не к тем смуглым южным парням, к которым чаще всего и подходили милиционеры проверять документы.
Но его это не касалось. И некогда было ему думать о таких мелочах.
Он мечтал. Мечтал о том, что когда-нибудь в его руки попадет миллион долларов. Что испытывает он волшебное чувство: столько денег – и в его руках… Столько денег – и принадлежат они…
Мечты его оборвались. Потому что уже перед ним стоял все тот же милиционер, и лицо его было каким-то шальным, что ли. И не сразу понял он, Веня, что тот от него хочет. А милиционер этот, горя глазами, в каком-то волнении повторил нетерпеливо:
– Гражданин, пройдемте со мной. Будете понятым…
И он пошел, чертыхнувшись про себя, что вот, мол, угораздило его подвернуться под руку этому милиционеру. Еще неизвестно, во что можно вляпаться, став понятым. Понятым – при чем? При ком?
В дежурке стояла тишина. Мертвая какая-то тишина стояла в дежурке. И сержант Нечипоренко, крепкий, здоровый мужик, дышащий всегда громко, как паровоз, – так шутили над ними товарищи, – казалось, не дышал. Стоял он в дверях дежурной части, загородив собой вход, как будто бы амбразуру собой загораживал. И смотрел в упор на задержанного, будто бы даже взглядом ему говорил: «Даже не надейся, что сбежишь… У меня не забалуешь…»
Он только покосился на входящих, отодвинулся, давая им пройти, и опять занял свой пост, цепко смотря на задержанного, хотя – чего уже было на него смотреть? Чего сторожить?
Сидел тот сникший, потерянный какой-то, как будто бы – сдувшийся воздушный шар. И никуда он бежать не собирался. Вообще, ничего он уже не собирался делать, все, что мог, он уже сделал. Он попался. И это был факт.
И подумалось ему тоскливо: ведь чувствовал же, чувствовал, что что-то будет не так. Было у него предчувствие на этот раз, ныло как-то сердце, и внизу живота был какой-то холодок, когда выходил он на этой станции. Хотя – был это уже привычный маршрут. Раз в два месяца вез он по нему деньги. Был он наркокурьером. И работа у него, что называется, была не пыльная, – деньги привез, товар забрал. И был он обычный мужичок, неброский, невидный, каких миллионы. Один из множества в безликой массе пассажиров. И всегда удавалось ему оставаться таким незаметным, не привлекающим внимания. Но сегодня – не удалось.
И непонятно было – почему. Почему? Где он прокололся? И подумал он даже – может, его подставили? Ведь к нему, именно к нему вышел из дежурки милиционер. У него одного проверил документы. Просто невозможно было представить, что было это такое вот – точечное! – случайное попадание. Просто невозможно… И сидел он и думал, думал об этом как-то вяло, потому – что уж тут было думать…
– Ну что же, – бодрым голосом проговорил милиционер, приведший в дежурку в качестве понятых Вениамина и пожилого мужчину, из супружеской четы, которой тот оставлял под присмотр свой чемодан, когда ходил обедать. – Будем оформлять протокол!..
Сказал он это радостно, и что-то мальчишеское было в его голосе. Что-то молодое, щенячье прорвалось в нем, как будто действительно был он служебной собакой – и – вот счастье! – взял след и задержал опасного преступника.
Он замолчал на секунду, как будто соображая, с чего же начать ему этот протокол составлять, как будто бы радость эта его внутренняя даже лишила его на время способности соображать.
Он подошел к столу, на котором стояла сумка задержанного, стояла – приоткрытая, только не видно было Вениамину, что в ней.
– Подержите – скомандовал милиционер и, осторожно, как будто бы в сумке этой был драгоценный дар, передал ее Вениамину.
И тот тоже взял ее осторожно, еще не зная, что в ней. Что там такого, что надо так бережно держать. И что мог этот щуплый, невзрачный мужичок везти…
– Тут – миллион долларов, – почти шепотом сказал милиционер, сказал – сам не зная зачем, просто – сказалось это у него. И повторил уже громко и значительно, строго посмотрев при этом на задержанного, – вот, мол, сейчас мы выясним, откуда, куда и зачем такие деньги в обычной спортивной сумке везут…
Вениамин держал в руках миллион долларов.
Он держал в руках миллион долларов…
Там, в сумке, – действительно лежали пачки долларов, тугие, крепкие, толстые пачки долларов. Лежали невпопад, потеряв правильное расположение, в которое были они уложены чьей-то рукой, чтобы меньше места занимали и не выглядывали из-под обычного махрового полотенца, которое и нужно было в этой сумке, просто чтобы деньги прикрыть. Наверное, не удержался милиционер, открыв сумку и увидев там эти правильные ряды и стопки пачек долларов, порылся. Пересчитал, не дожидаясь понятых, чтобы понять – на что он напал, какую птицу поймал в свои сети…
Вениамин держал в руках миллион долларов.
Он держал в руках миллион долларов…
– Ставьте сюда, – скомандовал милиционер, нашедший на столе то, что искал – бланки протоколов задержания, и, указал Вениамину на подоконник. И, поскольку Вениамин все так же продолжал держать в руках миллион долларов, сказал уже строже: – Гражданин, вы меня слышите? Ставьте сумку сюда!..
Он поставил. Он поставил сумку на подоконник, и в эту секунду с ясностью, с какой-то ужасающей и жуткой ясностью понял, что мечта его осуществилась.
Мечта его осуществилась.
И именно сейчас он понял – какая идиотская это была мечта! Какая кретинская мечта. Он мечтал «подержать в руках» миллион долларов. И вот – подержал…
И глобальная в своей невозможности ее осознать картинка предстала перед ним.
Мечты сбываются.
Они сбываются именно так, как заказываются.
Именно так.
И в эту секунду понеслось в нем осознание того, почему у них все так со Светкой.
– Не люблю я, когда баба – ни рыба ни мясо… Нет, это не про меня. Мне нравятся стервы! – не раз говорил он своим друзьям, говорил серьезно или в шутку. – Чтобы с ней жизнь бурлила, чтобы не соскучиться!..
«Кретин!» – подумал он сам о себе, вспомнив свои разговоры и впервые в жизни подумал, с опаской глядя вверх, туда, в небеса за низким потолком дежурной части, что там – его слышат. Просто слышат и дают желаемое.
– Хочешь стерву? Пожалуйста, детка, получай стерву! Бери на здоровье! Только, чур, потом не обижаться!..
И опять вспомнил тоскливо свое недавнее «подержать в руках миллион долларов…».
И вспомнил вдруг, как в свои денежные времена, когда процветала их торговля видеокассетами и палатка приносила отличный доход, – вдруг стали дела идти плохо. Открылся рядом видеосалон. Потом на палатку наехала братва. В общем, поток денег резко уменьшился, и опять, к стыду своему и изумлению, вспомнил свое, не раз сказанное компаньону Ваньке Козлову:
– Слушай, всех денег не заработаешь!..
И понятно, ослепительно понятно и ясно стало ему теперь, почему так и остались они со Светкой в своей двухкомнатной квартире: потому что – а чего, и так нормально, у других и этого нет. И почему так и не появился у них ребенок, потому что вроде его и хочется, но такая это обуза, такая это несвобода, такая – ответственность, что нет его – и ладно. И понял он в эту секунду, что все его желания или нежелания – и есть заявка, заказ Богу – и все это – сбывается.
Просто все сбывается.