Саперы

– Ничего, ребята. Сейчас там будут избушки, поужинаете.

А там не избушки, а плащ-палатки. Вот в них нас положили…

Утром покормили, и в Торопец. Там еще рядом был аэродром. А это, считай, тридцать километров опять. Вот уже только тогда обработали, обстригли с нас всю эту рвань – и пошло кровотечение. О, божья воля, вот тогда я крепко похудел – никак не могут остановить кровь, приглушить. Потом чем-то прижгли, и я заснул. Дальше плохо помню. Разбудили к ужину. Сил нет, говорю им:

– Ну, давайте приносите, что там у вас есть. Сам не смогу.

– Вам двойная порция. Сегодня много крови потеряли.

Пятнадцать дней мы пробыли в Торопце. Дальше, значит, в Осташков. Оттуда в Нелидово. Там около месяца пролежал. Остатки долечивал в Якушино, в школе рядом с церковью, до октября месяца. А в ноябре меня выписали, отправили в 126-й батальон.

Какой-то капитан выбрал меня и еще пару человек и направляет в Бологое. А там бомбят регулярно, как по расписанию, с восьми до трех. Спрашиваю капитана:

– Зачем мне в Бологое-то? Я один не пойду.

– Нет, три человека вас. Чем заниматься будете, в курсе дела?

– Нет.

– Неразорвавшиеся бомбы искать.

– Капитан, ты чуешь, что ты городишь? Они же на четыре метра уходят вглубь! Надо щуп делать. А может, там плавун. Ты ее в этом случае не ущупаешь. Надо сначала найти дырку, записать, когда она упала, взорвалась или нет…

– Тогда вам второе задание.

– Какое еще?

– Там должна быть банда, которая вызывает самолеты.

– Так ты попробуй, найди эту банду…

– Это приказание!

Ну, трое суток мы были там, ходили день и ночь. И показался нам подозрительным один старичок с бородой, в белой шубе – и это в октябре-то месяце! Потом выяснилось, что он еще и никакой не старичок. Я своим говорю: «Смотрите-ка ребята, опять идет, б…!» Мы его за шкирку: «А ну-ка раздевайся!» Смотрим – а он в военном, только шубой покрыт, и форма-то наша.

Давай трясти его:

– Показывай, откуда подают сигналы.

– Какие еще сигналы?

– Сигналы, ракеты. Мы видели вчера. Давай, ну!

Я ему тогда просто объяснил: «Скажешь – будешь жив, не скажешь – мы сейчас тебя за ноги». Тот показал на двухэтажный дом: «Вот туда, метров пятьсот. Там внизу подвал, в нем четыре девки и мужик. Не знаю, немец или наш, вроде бы говорил по-немецки».

Мы прибрали всех – куда им деваться. Все прошло спокойно: они все покидали, руки подняли. Один из нас связывал, а двое стояли, охраняли. Вывели их на улицу, я спросил:

– Что у вас тут есть поближе?

– Вон там милиция.

Пошли, в милицию, сдали их, да и все…

Там как у них было устроено: днем девки тянут провода, прикручивают к столбам ракеты, присоединяют боек, а потом ночью дергают – те взлетают. Вот ведь все как просто было сделано. И сколько они там таким макаром народу загубили…

И что этот дед?

Ничего, больше я его не видел. Мы его отпустили. А зачем, не наше это дело. Пускай вон капитан ловит…

После того в ноябре месяце я попал под Великие Луки в инженерную роту 26-й стрелковой бригады. А в декабре месяце наше отделение направили в разведку с заданием достать языка. Вечерком выдвинулись. Все шло хорошо, спокойно, погранзаставу (передовое охранение?) прошли. Потом деревушку разбитую. Говорю им:

– Ну что, ребята, давайте-ка «поразойдемся».

А нас хоть бы «погранотряд» предупредил, что впереди ловушки есть. Под Луками ведь бои-то шли не один месяц, там чего только не было. Недаром говорится: «Русь, возьмешь Великие Луки – до Берлина дойдешь без муки».

Надо ж так было получиться, что попал-таки я в колодец. И ведь столько снегу нанесло, и ловушки-то эти были прикрыты хворостом, и все равно… Какой-то момент начали по нам стрелять. Стал я перебежку делать, и меня автоматом как царапнет, диском-то… и я не могу…

Кругом земля. Что такое? Где я? О, божья воля… Потом стало доходить до меня. «Поодумался» маленько – как вылезать-то. Ухватился за сучок, который смог достать, на автомат встал. Первый обломился, второй – тоже самое. За третий взялся, который покрепче – да и вылез. А автомат-то мой в яме. Считай, надо снова лезть. А как лезть? Обмотки размотал, связал их между собою, прикрутил их к сучку и туда опять спустился. Взял автомат, вылез. Время-то уже одиннадцатый час. Декабрь месяц – темно. Туда-сюда… Опять в деревню пошел. Там стрельнул-свистнул – никого нету. Думаю – пойду дальше. Скрипит что-то. Семь домов, все разбитые. Прошел вдоль них, к крайнему. Свистнул-крикнул – опять никого. И только-только хотел посмотреть, что это скрипит-то… и вдруг меня – хоп. Пуля! Откуда что? Тут у меня повисло, потекло… Что делать? Один ничего не сделаю. Пошел на дорогу, что шла от Великих-то Лук. Опять скрип – по дороге лошадь запряженная идет. Лошадь одна не может ходить, значит, сзади должен быть человек. Подумал – может, он отошел, греется? Нет. Побежал, сел на ту коляску, лошадь дернул – побежала. Вернулся к заставе, ребята окликнули:

– Стой, кто идет?! Куда едешь!?

– Отойдите – сержант Задунаев.

– Где лошадь достал?

– Ранен я, давайте перевяжите.

– Как тебе пришлось?

– Да вот так да этак. Что же вы не предупредили про ловушки?

– А мы забыли…

Ребята, с кем я ходил, все пропали. Сколько я потом ни писал в часть, мне ответа о них так и не было. Может, так получилось, что не мы сходили за языком, а нас взяли тепленькими из-за тех ледяных ловушек. Приходи – забирай. Что ты там сделаешь.

Приехал – деревушка в три домика, «светик» горит. Говорят: «Поезжай. Там круглосуточно сидит врач. А может, сменяются, точно не знаю. Но там тебя точно «обделают» получше. Приехал туда, шапку на «колик» накинул, захожу:

– Не ждали таких?

– Ждал, я все время жду. Что с вами?

– Ничего, давай расстегивай меня, развязывай. Вот рука перебита.

Накалил что-то на свечке, зажег, и туды, в рану полез…

– Так ты что делаешь-то?

– Осколка шукаю…

– Ты, еврей? Какой тут осколок! Ты что, не видишь? Тут же сквозная!

– А, теперь-то я вижу.

Забинтовал он меня, и поехал я к своей части в 26-ю. Была там у нас капитан медицинской службы из Ярославля, с медицинской школы. Ночью разбудил ее, говорю:

– Вот такое дело.

– О, Задунаев!

– Ты, будешь меня лечить?

– Нет, с такой раной не смогу. Завтра я тебя отправлю.

До марта месяца пробыл в госпитале. Потом попал в другой батальон – отдельный инженерный 238-й, под Старую Руссу, на Ленинградском направлении. Это уж был 1943 год. Вот так и жил…

Сколько у вас ранений?

Дважды раненный, и один раз контуженный под Старой Руссой. В тот раз ходили мы с разведкой. Капитан Калинин, Жилин, Чередняк Ванька и Кириллов Сергей Андреевич. Поставили нам задачу: узнать, какая у них техника, живая сила и прочее. Пошли вечером. А Кириллов был с 1908 года, сам родом с тех мест, из села Сергушкино. Это рядом с Рамушево. Так он кого-то там встретил знакомого и узнал, что его стариков и родителей немцы сожгли в сарае, а сына и дочку отправили в Германию. И потом, когда в Венгрии мы взяли человек сто или больше пленных, он подходит:

– Разреши мне их вести!

– Да я бы тебе разрешил, но ты на все семьдесят нажмешь! Ты меня понял?

– Да я-то понял. Паша, честное слово…

Метров триста, наверное, они отошли – застрекотало. Я говорю: «Ну, все…»

Отговорил я его перед начальством. Каталажка бы была точно. Разные были на войне люди. Были и узбеки, были и татары. Командир роты был татарин Хабибуллин, Герой Советского Союза. Он дурь захотел показать, так его сразу сняли – снайпер. А он как хотел…

Под Старой Руссой что еще запомнилось?

Под Старой Руссой первый бой сорвался по причине того, что наш майор перешел на сторону немцев.

Даже так?

Да, еще и сколько переходило, еще и полковники другой раз. А ведь было все подготовлено там, определено. Столько собрали «катюш»…