Страница 10 из 12
Что написать подруге о детях? Растут. Старшему уже семь с половиной, Мишутке и Алеше – и того меньше. Самой до сих пор странно: жила одна-одинешенька, и вдруг за какие-то три года она, Анна – мать троих сыновей? В материнских бдениях не заметила, как пролетели первые годы замужества.
Сидя за столиком, придирчиво осмотрела себя в круглое, взятое в витую рамку зеркальце. И верно говорят, щеки впали, хоть и с остатками прежнего румянца, волосы поуменынились. Утекла краса ее девичья. В детей перелилась: Андрею достались ее пышные и густые кудри, Мишеньке – глаза – светлые звездочки, Алеша розовощеким бутузом растет.
– Маменька, изволите с нами в волан играть? – просунул голову в дверь старший сын.
– Непременно, Андрюша… переоденусь.
На майской лужайке сигналили весне желтые фонарики одуванчиков. Зелень, еще не запыленная летом, радовала глаз сочностью, чистотой цвета. Анна Андреевна играла в паре с Алешей, потому что братья не видели в нем достойного партнера.
– Держи, сынок! – Пушистый шар из перьев, специально изготовленный отцом для сыновей, ловко направляла к своему неуклюжему партнеру. Алеша бежал навстречу волану, взмахивая деревянной лопаточкой с длинной ручкой (тоже изобретение отца), и… – бац! успевал отбить точно и, довольный, вперевалочку возвращался на исходную позицию. Теперь подача была с его стороны.
Андрей и Миша, как заправские игроки, не давали друг другу спуску, и шар снежком метался от одного к другому. Лица мальчиков разгорячились, движения были спорыми, сноровистыми. Ни один не хотел уступать.
В какой-то миг волан зацепился Мише за хлястик курточки. Мальчик закрутился волчком, не понимая, куда девался шар. Алеша тут же повторил кружение брата (такой уж он был подражалка), держа свой волан в зубах. Мать и старший рассмеялись: потешно вертелись оба!
Смех матери зазвенел серебряным колокольчиком по голубому безоблачному небу, по зарослям орешника на краю поляны.
– Аннушка, душа моя, ты сама ребенок, – Петр Гаврилович, чуть сутуловатый, подошел незаметно, и радостно ему было глядеть на свою семью, эту веселую компанию, беззаботно играющую на лугу. Анна Андреевна смутилась присутствия мужа и остановила подачу, но звенящий возглас Мишутки: «Папенька с нами!» – все переменил.
Забыв игру, сыновья бросились к отцу, повисли на нем гроздью.
– А что, слабо – трое против одного? – раззадорил сыновей отец и, став на одну линию, успевал ловко отбивать их шары, летящие то с одной стороны, то с другой.
Анна Андреевна зарумянилась от воздуха и движения и теперь, еще не остыв, наблюдала за игрой, порывисто дыша и слушая, как счастливо бьется сердце.
После обеда в доме был заведен час тихих занятий. Братья могли читать, рисовать, клеить в своей комнате, где на столе у окна был огромный глобус на серебряной подставке. Морской вид с черным скалистым утесом посередине заполнял простенок между окнами. На стене была подвешена на шелковом шнуре карта России.
Каждый из мальчиков имел свой стол и небольшой стеллажик рядом. В середине комнаты за круглым темного дерева столом, обычно не покрытым скатертью – так было удобнее для шитья и других работ, – сидела нянюшка Стеша. Полноватая добрая старушка души не чаяла в сыночках, как она их называла. Своего сына не уберегла когда-то, доверив подкинуть вверх, на радостях, отцу. Поймать ребенка он не смог, промахнулся, хмельной был – так и не стало Ванечки. С горя сбежал ее муж в бурлаки, а сама она сделалась старушкой в одночасье. И жизнь свою до последнего денечка другим детям посвятила, не жалея себя.
Сейчас, занятая вечной женской работой – когда в доме трое мальчишек, всегда есть кому зашить брючата, заштопать дыру на рубашке, пришить пуговицу, – Стеша с любовью поглядывала, чем заняты ее непоседы. Приоткрыв тихонько дверь, заглянула Анна Андреевна, молча обменявшись взглядами с няней, мол, все в порядке.
Мать устроилась в своем кресле с любимым вышиванием бисером. Нынче она задумала изобразить вишневую веточку – уж и колер нежно-розовый подобрала.
Незаметно глянула – Алеша весь погружен в работу: пытается акварелью изобразить человека с надутыми щеками и изо всех сил выпускающего струю воздуха на зрителя…
– Что ты задумал, сынок?
– Это Норд, маменька. Когда он разозлится, дует на людей холодом. Папенька нам давеча говорил, что на дворе вьюжно – Норд рассвирепел!
Андрей и Михаил ползали в своем углу по полу – по голубым разводам портолана[2]. Все названия на английском – почему? Когда по-русски на картах писать будут? Андрей заглянул в толстенный словарь, отыскивая название мыса в Южной Америке. Миша сменил брата; они искали слова по очереди, и это «замедляло» их плавание по бумажному пока океану.
Няня Стеша, наклонив седую голову к светлому кругу абажура, вязала носок, считая петли и беззвучно шевеля губами. Выводишь пятку – не вздумай отвлечься.
Анна Андреевна нанизывала бисер, и перед ее мысленным взором вставала их первая с Петром Гавриловичем весна. Цветущие вишни заполняли тогда все окрестные овраги, и белое половодье счастья затопляло ее душу. Они шли с мужем по саду, он что-то говорил, будто не замечая, как бушевала весна. Человек не должен быть таким, подумалось ей тогда. Скован, любит умственные материи, рассказывает о новой книге. Наверное, она интересная, но разве можно в эти минуты говорить? Хочется тишины, хочется пить этот настоянный на ароматах воздух, любоваться изумрудом росистой травы и восхищаться этой акварелью, написанной Самим Творцом.
Погруженная в свои мысли, она не сразу услышала, что он замолчал и внимательно посмотрел на нее.
Они подошли к огромному кусту сирени, что разросся привольно, пышно и стал почти деревом. Сирень источала аромат, от которого кружилась голова. Петр Гаврилович остановился, осторожно нагнул голову, они шагнули под куст, он тронул ветку, и на песок полетели бледно-розовые звездочки цветков. Лепестки легли полукругом – настоящий сиреневый дождь!
Сердце ее наполнилось благодарностью. Он понял ее настроение, взял именно ту ноту, на которой звенела ее душа… Взявшись за руки, они продолжали путь по утреннему, полному свежести парку…
Причем здесь книги, мысли, проблемы, когда они идут по напоенному свежестью саду, когда солнечный луч робко прильнул к влажным блестящим листьям сирени… когда вся жизнь впереди?
Анна Андреевна улыбнулась – их взаимопонимание в тот сиреневый день было радостным началом их семейного счастья.
Покойно сидя в своем высоком кресле, она не торопясь нанизывала бисер, и уже розовато-белый лепесток вишни проклюнулся на холсте.
– Маменька, – прервал ход ее мыслей Андрей, – смотри, что мы нашли. Мы не ошиблись, на портолане указана дорога в рай?
– Что такое? – мать оставила рукоделие. – Куда-куда?
– В рай, мы правильно перевели?
Она склонилась над старинным фолиантом. Все верно, вместе с детьми удивилась надписи на карте.
– Ты перевел как есть, – в раздумье пояснила мать, – но… но такого не может быть… такого указателя, такой дороги. Понимаете, рай – это место для людей с добрыми поступками. Впрочем, спросим у отца. Где вы взяли эту книгу? Из его библиотеки… Сам дал? Я спрошу.
Занявшись другим делом, мальчики, кажется, отвлеклись и через минуту уже с интересом рассматривали план своего города в древности. Надписи были понятны: Иринины ворота, Серебряные ворота, Золотые ворота, вал окружает старый город. К северу от Золотых – озеро, на юг – река колесит. А где их дом? Где-то здесь, на бугре…
Прошло столько веков, а этот листок хранит старинный облик, названия, которые звучат, как сказка, как заклинание. Лыбедь, Рпень, Ярилова долина, Годова гора, Пловучее озеро… Клязьма-Колязьма. Колесящая, что ли, по лугам и лесам? Поди, спроси у пред ков…
2
Старинное название карты.