Страница 9 из 12
– Э, ты и вправду «с-гор-вода», – отец бережно передал ребенка няне – Храни пуще глаза. Без такого богатыря заставы нет.
– Вестимо, батюшка, Петр Гаврилович, чай, не первого ростить буду.
После кормления младенец, довольный, засопел. Стеша присела рядом с колыбелью. Мать в соседней комнате прислушалась: опять у няни новое, свое для каждого ее сынишки придуманное:
Анна, прислушиваясь к песне, творила молитву Пресвятой Богородице за благополучное разрешение от бремени и тихо радовалась.
Утром старшие, Андрюша и Мишенька, с любопытством вошли в нянину комнату. Андрей был уже на голову выше стола, а Миша как раз вровень со столом, где пеленали Алешу.
Интересно посмотреть на братика, которого вчера еще не было, а сегодня вот он… Андрей молча смотрел на красненькие ножки малыша. Ишь, дрыгунчик, так бы и побежал, а сам лежит на спине и ни шагу… Миша разглядывал тоненькие пальчики, сжатые в кулачки. Драться, что ли, собрался? Кулачишки-то легонькие…
…Золотые луковки церквей загорелись розовым восходом, когда вся семья Лазаревых собралась на крещение третьего сына. Впереди нянюшка Стеша в белом платке ведет за руки Андрея и Мишу в кафтанчиках из синего сукна. Малыши еле перебирают ногами, а любопытные глазенки цепляются за все необычное: папенька на руках несет братика в церковь, маменька в белых кружевах, такая веселая.
– Наша маменька – самая красивая, – шепчет Андрей брату за спиной нянюшки, чуть поотстав.
– Я – вам, я – вам, шалуны, – тянет их за собой Стеша, уговаривая идти побыстрее: их ждут.
Восприемники из купели – адъютант Петра Гавриловича Николай Николаевич и супруга предводителя дворянства Юлия Ивановна в новейшей, из Вены, шляпке с высокой тульей.
Отец Виктор благословил всех пришедших и начал читать молитву над купелью. Все притихли, вслушиваясь в слова, отлитые веками в молитву.
Святая вода трижды омыла младшенького, а он и пикнуть не успел, как был окутан пеленками. Юлия Ивановна держала младенца как священный сосуд. Николай Николаевич передал батюшке серебряный крестик для новорожденного.
…Священник закончил совершение Таинства. Виновник торжества получил первое в своей жизни причастие, а теперь тихонько посапывал в пышных одеяльцах. Можно и взрослым за трапезу сесть, а Андрей и Миша, довольные, уже уплетали просфорки, подаренные заботливой Стешей.
…Нежная апрельская листва, словно зеленая кисея, покрывала березки, и Анна Андреевна верила всем сердцем, что с этого дня и младшенький сыночек ее под защитой Бога. Материнская молитва, соединенная с помощью Божией, со дна моря подымет, не раз говаривала ее маменька. И Анна шептала свою молитву, отгоняя от деток милых своих дух прелести, дух лукавства, дух идолопоклонничества и всякого сребролюбия, лжи и нечистоты.
Задумчивый, вернулся из церкви и Петр Гаврилович: вот уж он отец трех сыновей, а вроде и жить-то только начинает. Помнил, по рассказам родной матушки, и о своем крещении, но сегодня по-новому осмыслил Таинство, как бы проникая в его глубину, первозданность и вечность.
Когда отца не было допоздна дома, а матушка была занята, Стеша охотно «усыпляла», как она говорила, деток, рассказывая сказки, но с непременным условием – не баловать.
– Нянюшка, пошли завтра в лес, – просит Алеша.
– Что ты, ангельчик, какой ноне лес? На Ерофея одни лешие в лесу бродят, ветры листья ощипали, холод в лесу.
– Как от лешего отвязаться, нянь? – Все Андрей хотел знать.
– Само собой, перекреститься надо и творить молитву «Отче наш»… Ну да хватит на сегодня, совсем я вас застращала. Давайте-ка напоследок загадку, отгадаете?
Это мальчики любили и тут же вынырнули из-под одеял:
– Шитовило-битовило, по-немецки говорило, спереди – шильце, сзади – вильце, сверху – серенько суконце, с исподу – бело полотенце. Что такое?
Думали-думали, никак.
– Скажи, нянюшка, – взмолился Миша.
– Да это собака, – подсказала Стеша.
– Эх, как же мы не догадались! – вздох в ответ.
– Слушайте еще: золот-хозяин на поле, серебрян-пастух с поля.
«Гм-гм», – опять в спальне тишина.
– Скажи, Стеша, – просит Алеша.
– Солнце и Луна! Тогда и еще одну, ладно? Голубое поле серебром усыпано.
– Знаю, знаю! – Андрей тут же отозвался. – Ночное небо.
– Правильно, помалу подумал и легонько отгадал.
– Стеша, а ты с нами всегда будешь? И когда вырастем? – пробормотал Алеша, уже засыпая.
– Само собой, ангельчик мой, разве что ненамного отлучуся – зеленым лучом пройдуся, на синее небо нагляжуся, алой зоренькой ворочуся.
– Алешке, когда родился, колыбельную придумала, а мне нет, обещала ведь, – пожаловался средний братик.
Стеша улыбнулась, ласково погладила вихрастую голову:
– Ну, слушай и тебе!
Она тихонько запела:
– Спите, Ангела Хранителя вам на ночь. – Няня перекрестила детей и, осторожно притворив дверь, поднялась к себе в полусветелку.
Глава третья
Три сына – сын
Проснулась Анна Андреевна от песни зяблика: рю-рю-рю… Вышла на балкон и залюбовалась картиной природы.
Жаркие лучи солнца играют на половине неба, а другую – затягивает серым пологом туча. Серенькая птичка попыталась мести дорожку в саду хвостиком-веником, но, махнув два раза, скрылась. У столетней березы замерли листочки от волнения – что-то сейчас будет? Серое полотнище тучи наползало грозно и уже цеплялось за макушки могучих ближних сосен. Предупреждающе каркнула ворона. Листья кустов сирени затрепетали в ожидании первого порыва… Пискнула пичужка, и как будто дирижерской палочкой постучали по доске: та… ту… та… Природа словно затаила дыхание в ожидании взмаха Творца. Т-с-с! Дождик подкрался на цыпочках, шелестящий, блестящий струями на солнце, зашептался с сердцевидными листьями сирени молитвенно и нежно. Посыпал прозрачными бисеринками сквозь горячие лучи, а они, искрясь, не давали затенять серостью небесный свод. Дождь потоптался на месте, рассыпая свое пшено, и отступил… Дымчато-серую завесу вновь пронзили солнечные лучи, да такие горячие – подставила ладонь.
– Всему-то у Господа хватает места, – вздохнула Анна Андреевна, – свет и тьма, радость и тревога, как сегодняшние дождь и солнце. Как будто Бог дает людям урок через природу – учитесь, человеки! Нет, не слышат… воюют наотмашь!
Длинные черные локоны лежали свободно по плечам… Анна Андреевна, как была в утреннем платье, так и села за столик, вернее, это было канцелярское бюро с множеством ящичков поверху и с выдвигаемой в случае надобности крышкой. Пышные пряди закрывали щеки, лицо светилось перламутровым лепестком. Любила она эти ранние мгновения, еще не спугнутые повседневными хлопотами, любила побыть наедине с собой.