Страница 11 из 12
На следующий день с утра Анна Андреевна уехала за покупками. Стеша, занявшись обедом (она же была и кухаркой), приглядывала за детьми через окно.
Она видела, что первым собрался и вышел на крыльцо Андрей. Он стоял, поджидая братьев, и от нечего делать принялся поддразнивать дворовую собаку, привязанную на веревке около будки. Бедный пес, не понимая, где же противник, рычал, поднимая шерсть дыбом.
– На, на! Кармешка, возьми косточки. – На крыльце появился Алеша и бросил в собаку горсть песку.
– Ой, не дело затеяли, – забеспокоилась Стеша, не имея возможности оторваться от печи, – пойти предупредить?
Появился Миша и, продолжая игру братьев, загавкал еще громче собаки. Кармешка в сильном рывке оборвала веревку и бросилась к обидчикам. Мгновенно они вскарабкались на забор и повисли на локтях, как воробышки. Стеша видела их макушки, круглые шапки с якорями на боку валялись в пыли. Собака злобно лаяла, не давая обидчикам пошевелиться.
– Няня! Маменька! – вопили они в три голоса, а жальче всех Алеша.
Стеша заспешила на крыльцо:
– Что, озорники? Сколько раз торочила – не беспокойте собаку, до добра не доведет… Просите у Кармешки прощения.
Няня видела, что Андрей и Миша еще держатся, перестав орать при ее появлении, а младший вот-вот свалится.
– Просите, просите, – повторила няня, – а то так и будете висеть на заборе…
– Прости, Кармешка, я больше не буду, – с ревом протянул Алеша и сполз по доскам, размазывая по пыльному лицу слезы.
– И меня прости-и-и, – Миша на вытянутых руках спустился на землю. Поднял шапку, отряхивая ее от пыли и утирая слезы.
– Я больше не буду, Кармешка, – спрыгнул последним Андрей.
Кармешка перестала лаять и затрусила к будке. Легла, окрутив себя пушистым хвостом, и, облизнувшись, прикрыл глаза. Стеша всплеснула руками: «Пес, а человеческий язык понимает – простила озорников».
Мальчики юркнули в калитку, за которой начинался сад. Собрались за сараем у старого дуба.
– Ну тебя, Алешка! – Андрей, отряхивая брата, подшлепнул сзади. – Тебе бы песок в лицо – понравилось бы?
– Я и не метился, – оправдывался братец.
– Давайте устроим палубу на дубу, вон там, на развилке, – показал наверх Миша, – и Кармешку с собой возьмем.
– Т-с-с! Чтобы никто не догадался, – предупредил Андрей.
Веревка крученая была признана вполне подходящей. Андрей вскарабкался первый и перекинул ее через сук. Миша и Алеша подтаскивали подходящие по размеру доски. Андрей втягивал их наверх, приколачивал молотком между крепких ветвей дуба, и настил продвигался. Наконец на нем вполне могли поместиться трое. Андрей втащил Алексея. Миша сбегал за Кармешкой. Окрутив собаку веревкой, махнул брату рукой. Собака затеребила по воздуху ногами, но не издала ни звука. Завершил подъем Миша, которого Андрей тоже подтянул до верхнего сучка. Дальше нога сама нащупала край дупла, а через него был проход на «палубу».
Когда Анна Андреевна вернулась из города, дома ее встретила подозрительная тишина. Приготовив обед, Стеша мирно дремала на кухне, положив голову на согнутые руки на подоконнике.
– Няня, где дети?
Старушка встрепенулась, крестясь, бросилась навстречу:
– Здесь были, матушка, во дворе играли. Сама видела.
Анна Андреевна поставила коробки с покупками и вышла во двор вместе со Стешей. Груша, яблоня, ветвистый тополь шелестели листвой. Кругом ни души. Няня торопилась в дом, оглядела комнаты – не притаились ли? Мать поспешила в сад, полагая, что где-то за кустами сирени или шиповника спрятались и сейчас выпрыгнут, закружатся подле нее, как бывало. Но нет, сирень не качнула веточкой, малиновоглазый шиповник тоже промолчал. Анна убыстрила шаги, вроде бы шорох в конце аллеи. Остановилась, прислушалась… Это стучало собственное сердце. Бегом (ленты на шляпке развевались) пустилась к дому. Навстречу двигалась Стеша, разводя руками: «Нетути», – и виновато кинулась за ворота: может, на улице загулялись?
Анна Андреевна присела на ступеньку крыльца.
Воспаленный глаз закатного солнца безмолвно следил за ее переживаниями. Ветвистый могучий дуб у дальнего сарая застыл, раскинул ветви, тоже словно раздвинул руки в большом недоумении. Волоча за собой шляпу, совершенно без сил, она решила обойти все сначала. Собачья будка была пуста. С чего бы? Кармешка – верный их друг. Куда она-то могла запропаститься?
Убыстряя шаги, мать снова пустилась по садовым дорожкам. Добежала до хозяйственных построек. Чу!
Детские всхлипывания послышались ей… Или уже мерещится?
– Гы-гы-гы, – неслось откуда-то сверху, – а мне маменьку жалко…
Голос Алеши несся с верхушки дуба! Анна Андреевна подняла глаза и ахнула – три вихрастые головы свесились с дерева! Целы! Здоровы! Как они туда попали?
– Дети, что с вами?
– Очень просто, – раздался разочарованный голос Андрея, недовольного, что их обнаружили, – все из-за тебя, Алешка! Хныкалка!
– Андрей, Миша, какие совестно, слезайте немедленно, сейчас отец подойдет!
– Ах, озорники, ужо будет вам на орехи, – запричитала Стеша, вернувшись после пустой беготни по кварталу. – Чего удумали, а? Уж и земли им мало, на небеса вознеслись.
– Гав, гав, – подала голос Кармешка.
– О, Господи! – присели от страха обе женщины. – И собака там! Чего теперь-то? Как назад?
Они беспомощно ходили вокруг дерева. Алеша плакал наверху. Пес радостно лаял…
– Что здесь происходит? – Петр Гаврилович появился со службы раньше обычного.
– Ах, друг мой! – Анна Андреевна чуть живая, кинулась к мужу. – Мы сами ничего не понимаем. Еле нашли.
Петр Гаврилович быстро оценил обстановку и порекомендовал сыновьям немедленно спуститься. Андрей свесил веревку, уцепился и съехал вниз, оставив две ссадины на ладонях. Спускаться-то оказалось труднее, чем подниматься. Но кто же знал! Миша последовал за братом – у него ссадины получились поглубже (был тяжелее), но он не ойкнул, а спрятав обожженные руки за спину, закусил губу от боли и скрылся с места происшествия.
Алеша и Кармешка остались наверху, они были не в состоянии слезть сами. Пришлось Петру Гавриловичу подставить лестницу и достать «героев».
Когда августовская ночь накинула звездный платок на город, в доме угомонились.
Петр Гаврилович долго ходил по кабинету в раздумье. Вспомнилось, что при рождении Андрея кто-то из родичей сказал ему: один сын – не сын, два сына – полсына, три сына – сын. Так-то так, но растить троих – дело нелегкое. Первый сын – Богу, второй сын – царю, третий сын – себе на пропитание, – говорили в старину.
Богат сыновьями Петр Гаврилович, а будет ли славен?
Глава четвертая
Земляничка-ягодка
Анна Андреевна сидела в «классе» у мальчиков за рукоделием и поглядывала, как занимаются дети. Андрей строил верхнюю палубу, прорубая чуть пониже ее маленькие отверстия.
– Зачем тебе столько дырочек в палубе? – тихонько подошла она к Андрею.
– Ах, маменька, это не дырочки вовсе, – отвечал, несколько досадуя, сын, – это люки, по-морскому называются, в каждом скрыта пушка, видите? Это будет 8 8-пушечный корабль.
– И ты все пушки отольешь? – мать представила этот нелегкий ювелирный труд, требующий большой выдержки, и, услышав утвердительный ответ, поцеловала вихрастую макушку сына: – Дай Бог тебе терпения, Андрейка.
Михаил, по обыкновению, был погружен в чтение толстой древней книги в кожаном переплете. Мать знала: он не любит, чтобы его отвлекали. Зато вечером, после чая, готов охотно поведать обо всем, что постиг за день, пристраиваясь на низенькой скамеечке у ее ног.
Дневные «изыскания» Миши с удовольствием слушали братья, потому что он умел ярко рассказать прочитанное.
«На Мишутку у меня большая надежда», – обычно думал Петр Гаврилович, но редко произносил это вслух. Разве с Анной Андреевной поделится.