Страница 3 из 9
А прохожие тем временем интересуются шепотом: "Скажите, а Вы точно не сумасшедшая? Почему у Вас вдруг оранжевые волосы и зеленый шарф?". А ты отвечаешь сквозь зубы: "Сами вы – дураки! Потому что красных шарфов в тот день в продаже не было! А так хочется новенького. Весна".
А потом ты думаешь: "Наверное, я вела себя недостаточно искренне, и поэтому он не полюбил". Или: "Я сразу же дала понять, что – по уши, и поэтому он не полюбил". Или: "Я надела слишком скучное платье, и поэтому он не полюбил…Я похудела/Подурнела/Поправилась/Подстриглась/Отрастила волосы/Много смеялась/Молчала как рыба/Трещала без умолку/И поэтому он не полюбил…/Ну, и зачем он тебе?
Бросить женщину, которая влюблена в тебя как кошка – это поступок. И все остальные твои поступки – уже не в счет! Потому что ты на своей шкуре прочувствовал, каково это – отказать. Когда она выгнула спину, а ты не стал. Или она свернулась клубочком, а ты не смог. А она дотянулась до тебя – и смогла. А ты ее за шкирку – и за дверь! И "чуть-чуть не считается" – мелом на стене. И "как ты мог, сволочь?" – помадой на дверях. И ты выходишь – и слухи за тобой. И она заходит – и сплетни за ней. Она в тебя – когти, а ты в нее – зубы! А ночами ты вспоминаешь, как она мурлыкала тебе в ухо, и тихонько воешь на Луну.
И только с возрастом понимаешь, что за все эти годы в тебе скопился такой нерастраченный запас нежности и любви, что, если добавлять их по чайной ложечке в вишневое, яблочное или клубничное варенье, каждая баночка будет светиться под крышкой и тихонечко потрескивать в темноте. А особенно – варенье из лепестков роз.
А еще мне очень нравится фраза НАДО УМЕТЬ СТАРЕТЬ КРАСИВО. Сразу видишь себя в платье в узорах, на голове – кокошник, в руках – платок! Выплываешь белым лебедем в центр зала, а по бокам – друзья, родственники, отдел кадров, профсоюз. Сидят, между собой шепчутся, мол, глядите-ка! Красиво пошла! Может, и хорошо, что на пенсию.
И потом…Да, какая, в сущности, разница, что он не звонит? Зато, согласно сентенции о не терпящей пустоты природе, звонят другие. Менее нужные, согласна, а чаще всего – не нужные совсем. Но звонят, надеются! Заполняют собой все пространства и пробелы. Все впадины и пустоты. Все твои личные провалы и прочерки.
Это только поначалу не верится, что все пройдет…А спустя год щеки от стыда будет жечь, что ревела по какому-то невнятному негодяю так, что у Боженьки уши закладывало. И будешь после ночами перед зеркалом сидеть, уговаривать свои щеки, чтобы Боженька тебе свои уши простил.
– Выпустишь ее по дороге, – сказала я, провожая его до дверей. – Кого? – удивился он, оборачиваясь на пороге. – Мою душу, – ответила я, поворачивая ключ в замке. – Она опять, дуреха, за тобой увязалась.
А плачешь-то еще, почему? Потому что, ежели ему от тебя что-то надо – он душу твою целиком из сердца вынет! А не надо – обратно затолкает впопыхах как есть! И сидишь ты, зареванная, встревоженная, и за ребрами – какое-то неудобство чувствуешь! То ли сквозняком продуло. То ли кусок измятой души наружу торчит.
Одиночество вдвоем – это страшно…Ты возвращаешься в ваш мертвый дом, оставляешь на вешалке мокрый плащ. "Где ты была? Где?!" – спрашивает он из полумрака гостиной.
А ты молчишь. Потому что "на Кудыкиной горе" – будет не в рифму. Ответить в рифму – слишком пошло. Сказать правду – слишком рано. Поэтому… "За хлебом ходила", – говоришь ты и проходишь мимо кухни.
А потом он, насмотревшись фильмов о любви, принесет тебе в подарок крылья. Беленькие, всамделишные. Только надевай и лети! Ты примеришь, в зеркало на себя посмотришь, подружке позвонишь – похвастаешься! Та позавидует, мол, сильно он тебя!Пару фото на память сделаешь. На подоконнике посидишь – всем покажешь. На балконе постоишь – помашешь. Подпрыгнешь, покачнешься, испугаешься. В комнату вернешься, снимешь, сложишь, под кровать затолкаешь. Ну, и поплачешь, конечно, что какие-то дурацкие крылья, а не кольцо.
Веселая наука
Ах, как было бы замечательно, если бы проблема выбора решалась его отсутствием! Не ковырялась бы в женихах, недостатки с достоинствами в граммах не взвешивала, а первому встречному-поперечному, не задумываясь, руку и сердце отдала! Порадовалась пару часов легкости такого решения, ночью до соплей наревелась, руку высвободила, сердце выкрала и – все! Страница перевернута, "галка" поставлена! Можно посвятить свою бесценную жизнь чему-то более значимому. Спасению китов.
В юности очень хотелось, чтобы все у тебя было по-взрослому. По-настоящему. Без дураков. Настоящие синяки на коленках после похода на каток. – Ты очень старалась, падала, и тебе есть чем это доказать. Настоящие друзья. – Ты очень старалась, а если и падала…В общем, вы с ними дружите до сих пор. Настоящая любовь…Ты знаешь, ты очень старалась.
А потом думаешь…Может, слукавил, может, не все рассказал нам про Аленушку и ее братца великий русский народ? Может, не было потом, после копытца, никакого чудесного превращения? Торжества эмпирического над трансцендентальным не было? Иначе, как объяснить, что столько веков уже в Лету кануло, а страждущим и жаждущим любви красным девицам попадаются во всех уголках земного шара одни козлы!
И не надо тешить себя иллюзиями! Дескать, так ему, твоему бывшему, плохо с другой, что он – втайне от нее!– твое фото к груди, как подорожник, прикладывает, и по его щетинистой впалой щеке скупая мужская слеза ползет. Не надо придумывать, мол, он так по тебе страдает, что кусок мимо горла проносит, по две пачки сигарет в день выкуривает и мозгам, тобою сверх меры, забитым, ни днем ни ночью покоя не дает. Не надо метаться от двери к телефону, дескать, вдруг мимо проходить будет и – заглянет по старой привычке или – больше по той же привычке! – позвонит. РАЗРЕШИ СЕБЕ ЖИТЬ.
Гадала на суженого. Как обычно приснился Президент Путин – без ботокса, в дорогом твидовом костюме, с букетом подсолнухов в сильных руках. Я стояла перед ним в белых гольфах, которые носила в садике, и красном плаще, made in Poland, купленном мамой в ГУМе, когда я училась в 7-м классе. – Зачем Вы мне снитесь? – шепотом спросила я, поправляя гольфы. – Мы же никогда не будем вместе! – Это еще как посмотреть, – ответил Президент, пряча в подсолнухах загадочную улыбку и стальной взгляд. – У меня больше не осталось подходящей шпионской одежды, – вздохнула я. – Разве только хранимые мамой ползунки и школьная форма. – Не беда, – приободрил Президент, осторожно оглядываясь. – В следующий раз я приснюсь тебе в стеганом таджикском халате и с окладистой бородой. Нас никто не заметит…(Он вручил мне букет, вынул из кармана рацию и "запищал" морзянкой).(…) – Тебе не кажется, что вчерашнее шампанское было паленым? – растворяя в бокале аспирин, спросила сестра.
А потом все заканчивается, ты отпускаешь его с миром. И ждешь нового "ты", и придумываешь для себя новый мир.
А доброжелатели тебе и говорят, мол, никогда ты, девка, новую жизнь не начнешь, пока над старой жизнью не все точки расставлены! Ты весь вечер эти самые точки добросовестно к отношениям приклеиваешь. Они, собаки, падают на твою карму как конфетти! А наутро, устав от усердных хлопот, выходишь во двор – свежего снежку зачерпнуть, разгоряченную голову остудить, а соседи из окон тебе – театральным шепотом! В парадной, конечно, бардак после ее «последнего прости». Но подумать только – все с нуля! Какая героическая женщина! И ты под этим свежим снежком со стыда уже не горишь, а всего лишь медленно плавишься.