Страница 3 из 7
Очень хорошо помню похороны Сталина. Как же мы все были тогда оболванены! Насколько затуманен был наш мозг!
У меня тогда была беременная первая жена. Но мы, как и все, пошли смотреть похороны Сталина.
Жуткие толпы народа! Все хотели прорваться к Колонному залу Дома союзов, чтобы отдать дань умершему Сталину Я помню, что самая большая давка была на Трубной площади. Мы дошли до Сретенских ворот, а там уже двигались еле-еле, сдавленные со всех сторон людьми. Честно говоря, стало страшно, в первую очередь за беременную жену. Зачем нам все это надо? Надо быстрее отсюда выбираться. Мы с большим трудом вылезли из этой толпы. И это было наше счастье: как я потом узнал, было очень много человеческих жертв. Людей просто раздавливали… Это очень страшно. Не стоило ради такого зрелища жертвовать жизнями…
Но вернемся к моей деревенской жизни.
Проработал я там не четыре месяца, как рассчитывал, а два года.
И эти годы были одними из лучших в моей жизни.
На старенькой скрипучей машине меня привезли к пункту назначения – в больницу. Я увидел перед собой крепкое, добротное здание бывшей церковно-приходской школы. Одноэтажное здание, но с высокими потолками и большими окнами. Водитель, который меня привез, предложил сначала завезти домой, оставить вещи, передохнуть. Но мне не терпелось приступить к работе.
Внутри я увидел, что больница делится на два крыла: в левом находится стационару а в правом – амбулатория. Между ними – приемная, где ожидали больные. Сейчас в приемной было столько людей, что они стояли вдоль стен, и от их количества, как мне показалось, в помещении было темно. А может быть, это у меня потемнело в глазах от страха.
Оказывается, весть о том, что приезжает новый врач из столицы, мгновенно облетела все близлежащие деревни, и практически весь мой участок пришел на прием. А мой участок – это 15 деревень. В приемной стоит стол, стул. На стуле висит белоснежный выглаженный халатик. Рядом сидят медсестры. Молчат, смотрят на меня, ждут. Я постоял еще несколько минут с чемоданом в руках – просто не знал, как себя надо вести.
А потом решительно задвинул чемодан под стол, надел халат и начал прием. Когда я выполз на улицу, уже было темно. Я кое-как добрел до дома, где для меня сняли комнату, и не раздеваясь рухнул на кровать. Мне казалось, что я только прикрыл глаза, а когда открыл – за окном было светло.
Уже на второй день работы я понял, что через четыре месяца я никуда отсюда не уеду. Я решил для себя, что проработаю здесь год.
Это была потрясающая врачебная и жизненная школа!
Ну сколько мне было, когда я приехал? 24 года! Какой врач? Да никакой. Московский интеллигентный наивный мальчик, комсомолец. Я не знал настоящей жизни. Я не понимал, что и как нужно делать, когда остаешься один на один с пациентом. Это хорошо, когда ты практикант или стажер, ты работаешь под присмотром опытных специалистов. А тут? Тут все смотрят на тебя. И ждут, что ты скажешь. И будут делать то, что ты скажешь. А вот как сказать так, чтобы получилось правильно?
Первое медицинское мероприятие, которое я там организовал, – навел порядок со стерильными инструментами. Я увидел, что перевязочный стол был застлан газетами, а на нем стоял бикс – кастрюля для стерилизации. Внутри лежали салфетки и марлевые шарики, которые когда-то были стерилизованы. Сестры туда лазили руками, доставали необходимые предметы и ими делали перевязки.
Так вот, я немедленно убрал газеты и застелил стол простыней. Рядом с биксом поставил поллитровую банку с дезинфицирующим раствором, горлышко которой затянул марлей. И воткнул туда пинцет. И сказал медсестрам, что в бикс мы теперь залезаем не руками, а только пинцетом. Так и было. Надо сказать, что мой авторитет был непререкаем. Они видели во мне доктора из Москвы.
Но сложности возникали в отношениях со старшей фельдшерицей. Немолодой уже дамой, которая несколько месяцев до моего приезда заведовала этой больницей. Она была не новичок, почти пятнадцать лет работала в больнице и, конечно, много чего знала и умела. А я-то только после института. И учился исключительно на хирурга. Но здесь мне пришлось заниматься и ушами, и глазами, и гинекологией, и позвоночниками. И детьми!
Основные инструменты настоящего доктора: глаза, уши и руки. Если врач не способен поставить предварительный диагноз, руководствуясь только своими знаниями и ощущениями, полученными во время осмотра, это не врач.
В общем, честно скажу, было страшновато. И я искренне хотел, чтобы она была другом и помощником. Я стал ее привлекать к работе активнее: спрашивал совета в каких-то сложных случаях. Она подсказывала мне, а потом… рассказывала всем, что я ничего не понимаю в лечении, поэтому и зову ее. И на этом мое привлечение ее к лечебным делам ограничилось.
Потом мы, конечно, наладили отношения, и я нашел для нее занятие. У нас не было лаборанта, поэтому я отправил ее на курсы, где она научилась лабораторным исследованиям – считать лейкоциты, эритроциты. Она с удовольствием стала этим заниматься.
Гораздо сложнее мне было даже не с медицинскими, а с хозяйственными делами. Это и заготовка дров, и продукты для больных, и многое другое.
С дровами был такой эпизод.
Выписали нам на больницу 100 кубометров дров.
Но деревья надо сначала срубить, а потом напилить. Как меня научили, нанимаю бригаду рабочих из местных работяг. И вот, когда они напилили, позвали меня принимать работу. Я поехал не один – что я понимаю в дровах? К тому времени я одну медсестру – Клаву – назначил завхозом. Это была такая боевая, румяная и очень деловая девушка, у которой все горело в руках. И когда мы сделали ее завхозом, то оба поняли, что теперь она на своем месте. Следить за хозяйством больницы ей нравилось больше, чем делать уколы.
И вот мы едем с Клавой в санях с лошадкой. Зима, снега навалило по колено. Мороз щипал за щеки. Мы увидели поляну, на которой лежали напиленные дрова. Меня научили, что надо обязательно пересчитывать дрова, прежде чем перегружать их в машину. Я честно пересчитал – получилось ровно 100 кубов.
Но когда мы стали перегружать поленья в машину, чтобы вывозить, выяснилось, что в середине куба – пусто. Там воздух, а не дрова. Я понял, что меня обвели вокруг пальца, как мальчишку и спрашиваю у мужиков: что же вы делаете, это же обман! Они так откровенно отвечают:
«А мы, Михалыч, для государства всегда так пилим». Я был в шоке. У меня не хватало слов и аргументов, чтобы объяснить им, как они не правы.
В тот раз мне пришлось принять работу. Но в следующий раз я все переворошил, перебрал каждое полено, сложил заново так, как должно быть и стало видно, что там много дров не хватает. И сказало мужикам, что работу не приму, пока они не напилят необходимое количество. Деваться им было некуда, поэтому они допилили и сложили, как надо.
Вот так мне приходилось на практике узнавать правду жизни и, если я чего-то не понимал, на ходу ориентироваться в непривычных для меня ситуациях. Я никогда не стеснялся спросить совета или посмотреть в профессиональную литературу.
В моем кабинете лежали два толстенных справочника – «Справочник практического врача» и «Очерки оперативного акушерства». Когда у меня возникали затруднения с принятием решения по тому или иному диагнозу, я открывал справочник и искал недостающую информацию.
Когда к нам в больницу приезжали обычные роженицы, я не волновался. У нас работала замечательная акушерка, которая с легкостью принимала роды. Но когда возникала какая-то нестандартная ситуация, например акушерская патология, то тут уже должен был вмешиваться я. А у меня не было опыта! Я волновался ужасно! Было несколько очень сложных моментов, из которых меня судьба как-то вывозила.