Дыхание

Смотрела победоносно. Он улыбался.

– Думаю, Вы и правы. Видимо, так и есть… Я по этому поводу расскажу Вам ещё одну историю. Сижу я в аудитории…

Они шли сейчас по Парковой улице, по направлению от парка, и проходили как раз мимо тех трёхэтажных жёлтых домов. Сейчас как раз открылись его любимые вишни, и он направился к ним, за ягодами. Она стояла на дорожке, и идти не решалась.

– Пойдёмте, что Вы?

– Вы за вишнями?

– Да. Пойдёмте, их на всех хватит. Всего несколько вишенок съедим.

– Но ведь это же чьи-то. Может, не стоит?

– Всего пару вишен. А потом уже поздно будет, всё червячки съедят. Их же никто не собирает, сами видите… Пойдёмте.

Она наконец решилась.

– Вы меня этими вишнями соблазняете… Вы искуситель.

Он сорвал несколько вишен и протянул все ей. Вишни были кислые, она по кусочкам откусывала, по рукам потёк сок.

– Вкусные?

– Очень. Всё, больше не стоит.

В окне появилась бабушка. Она стояла к ней спиной и не видела её, а он зорко следил. Бабушка готовилась рассвирепеть.

– Пойдёмте, надо идти. Мы в опасности, – он спешно пошёл к дорожке, она пошла за ним.

– Что случилось?

– Да ничего, нас просто могли заметить.

– Опять надо мной смеётесь! Обижусь на Вас и больше никуда не пойду. Искусили меня и радуетесь… – он смеялся, она тоже. Пошли дальше. – Вы заметили, что мы одинаковые слова употребляем? Слово пойдёмте – моё.

– Я у Вас украл. Теперь моё.

– Это ещё не всё. Слово под сенью – тоже моё.

– Неправда, я его и до Вас употреблял. А вот слово крошки от серёжек Вы у меня утащили, и наверняка раньше не знали.

– Признаю. Это ещё ни о чём не говорит. Я на чужие слова спокойно никогда смотреть не могла. Слово напрасно мне хорошо известно, как и слово простыня. Вы же не претендуете, что они Вам одному известны?

– Не претендую.

– Дальше пойдёмте. Слово нелепо мне тоже известно, как и слово коромысло.

– Вы употребляли их в ином смысле.

– Ни один человек не догадается использовать понятие коромысло мыслей. Это лингвистическая анархия. Вы издеваетесь над языком, а придумали его, чтобы пощекотать меня. Только ненормальный может утверждать, что слово коромысло имеет корень мысль. Это противоречит всему, чему меня когда-либо учили.

– Вы ещё не слышали, как я с собой разговариваю.

– Уже слышала, с меня хватило. Я сегодня не засну после Ваших рассказов. Вы меня запутали полностью. Я не понимаю половины из того, что Вы говорите, – она чихнула.

– Будьте здоровы.

– Спасибо, – она чихнула ещё раз.

– Будьте здоровы.

– Спасибо.

– Вы когда чихаете, у Вас очень счастливый вид.

– Получше комплимента не смогли подобрать?

Вернулась домой и успокоиться не могла, всё вспоминала этот день, все дорожки на участке исходила. Наконец, пошла в дом, на веранде сидела в кресле-качалке, качалась легонько, словно в песне себя чувствовала, казалось, эти дни никогда не пройдут, и целая жизнь таких дней будет. А если летом такое счастье – что же будет весной? Как синичка маленькая буду, светом засвечусь. Хочу по губам научиться читать, сегодня родилось. Он слегка губами шевелит, и мне кажется, это слова. Шутит, конечно. Думала, сегодня расцелую, когда мы прощались. Как же он красиво сказал, Господи! “А Вы знаете, что Утренняя Звезда и Вечерняя Звезда – это одна и та же звезда?” Какие слова прелестные… А какая я смешливая – и уже понял это, стоит мне увидеть, как он улыбается, и сразу смеяться хочется. Думала, не выберусь из этого смеха, еле собралась, чтоб серьёзней быть. Какие же у него искорки в глазах бывают – я не могу… А ещё думала, что очень серьёзный человек, в первый день так и казалось, и в голову не приходило, что такой весельчак. До упаду хохотала… И так просто говорит, так свободно, словно оттолкнулся от земли и летит, как прыгун в длину умелый, и в воздухе шаги делает, и меня с собой зовёт. Хвалю его без конца, сдержаться не могу. Совсем голову потеряла и радуюсь. Но я его чувствую, ему интересно как я говорю, он про часы внимательно слушал, неспроста меня навёл. Мысли мои выведываешь, как на мир смотрю хочешь знать. Красиво смотрю, и ещё открою. Словно сто лет друг друга знаем, а ничего ещё и не знаем, о себе почти не говорили. И не хочется, лишь бы смеяться да о часах и стихах говорить, да о словечках разных. Почувствовал моя слабость, игру мою. Обобрал меня до нитки словами своими, вся в щекотке его, синонимов подыскать не могла. И говорит неторопливо, а ощущение, будто паровоз на всех парах мчится и темами дымит, не задерживается. И помнит каждое слово моё, или кажется только, просто впечатления такие? Словно с неба свалился, сорокаум целый. И всё мне “Вы” да “Вы”, не понимаю, зачем. Нравится будто, и не знаю, как понять. Шутит по-своему… Какие же дни сумасшедшие, завтра опять встречаемся, неужели весь август будем? Завёл меня в свои фантазии, выбраться не могу, как катавасия себя чувствую, словно воду мне в ладони нальёт и скажет: Ира, несите бережно, – и буду нести и стараться, и до дома донесу. Ещё и обратно на следующий день принесу, поить из своих ладоней стану. Кажется, завтра предложит в мешках по улице бежать, и побегу, и выиграю ещё. Всё, рисовать, не могу так сидеть. Так и нарисую, Бег в мешках, назову. Себя ещё с веткой сливы. А его с решетом на голове. У меня на участке можно было б. И мешки большие есть…

Рисовала четверть часа. Сама получилась, а он не удался. Кто бы мог подумать? Привыкла себя рисовать, а других и не могу. Что за руки такие? Не такие они, сама знаю. Но я же не видела, он всё в рубашке. Оправдания одни. Не сумела, и всё. А ещё художник. Подумала, и добавила ещё двоих детей в мешках, мальчика и девочку, учеников своих. Дети хорошо получились, все получились кроме него. Недаром на уроках рисую, набила руку. А я и мужчин хорошо рисовала, почему не получился? Давид у меня красавец был, и Аполлон не хуже. И Марат получался… Надо попросить попозировать, в мешке, лучше выйдет. Специально рук не даёт посмотреть, чтоб терзать меня. Сколько сегодня представляла, и всё не то. Нарисовать бы… Как Давида… Попробуем…

Наступил новый день. Сквозь щёлочку в шторах светило Солнце, оставляя золотистую полоску на полу. Сегодня предпоследний день, когда купаться можно. Завтра Илья-пророк, после него уже всё. А сегодня можно, августу навстречу. И не встану, пока не захочу. Птицы поют, умницы мои. Августовские песни самые лучшие. Птица напелась, лето всё украсила, и уже только для радости поёт, август порадовать хочет, и меня впридачу. А я в щёлочку подглядываю, мне всё видно. Я всегда такую щёлочку оставляю, чтоб утро в гости мне заглянуло, песни свои петь. Завтра и вместе споём, а сегодня не хочу. Сегодня купаниям черёд, к речке пойду. Солнышку покажусь в купальнике своём, оно меня уже видело, а радоваться будет. Буду с ним купаться, сил набираться. Вода – ух какая! – знаю её. И не боюсь, пускай меня закалит, сильная буду! Буду всесильная, как речка тихая, зато глубокая и течением извилистая. Я с неё примеры свои беру, какою быть, она учительница моя. А я ученица старательная, слушать уроки её люблю, в неё сильная войдёшь, а выйдешь ещё сильнее, сил девичьих, молодых наберёшься, радостей речных искупаешься. И на Солнышке припечёшься, высушит насухо полотенцем махровым. Любит оно меня вытирать, до самой капельки, нравлюсь я ему, знаю. Ирка, – говорит, – перевернись, я тебя с другой стороны вытирать стану, а я не спешу, терпение люблю. А оно Солнышко молодое, ретивое, раннее. Пойду с ним купаться, умоюсь только.

Пошла к речке. Идти самую малость было, речка по-соседству жила. На пляж не ходила, любила одна купаться. Чтоб никто не мешал глазами своими. Поднималась по течению, город позади оставляла, чтобы была уже одна природа вокруг. Там, где купалась, один берег берёзами порос молодыми, кустами берёзы росли, а под ними – травы и цветы буйные, всех и не знала. А другой берег ивами порос как холмами, и листья по-ивовому на Солнышке блестели. Солнышко за спиной расположилось, плечами любоваться. По речке крошки берёзовых серёжек плыли – столько крошек, целая река! Ещё пух летал – пушинку одну поймала, и себя пощекотала, а после отпустила – и та полетела, свободно так, пока за берёзу прибрежную не зацепилась, запуталась, и сама распуталась, и дальше полетела. Уже не видно было, может, затем и поплыла, как крошки берёзовые. Сама уже переоделась, и сил набиралась, в речку зайти. У берега мелко было, а дальше глубоко становилось, по шею. А течение медленное было, еле-еле вода текла, спешить не желала. Начала. Сперва поближе села и воду стопой попробовала – холодная, зато свежая какая… Осмелела, и в воду вошла. Вскоре по колено уже было. Вот и до бёдер дошла – не отступлю, и не мечтай! Воды на себя поплескала, по коже ладонями поводила, умылась, вдохнула и дальше пошла. Тут по пояс было, вода леденющая, совсем меня не жалеет. Холодная какая – уррр. Всё, поплыву, – поплыла. Ух! Красиво поплыла, кролем, умела красиво плавать. Против течения поплыла, на спине поплавала. Попривыкла. Здорово свежая! Думала, не сумею. Ла-ла-ла, ла-ла-ла, закалилась-уплыла! Водница и модница, солнечная сводница. Дышится как! Ещё поплавала, баттерфляем не умела, а брасом могла, изящно очень. Как лягушка большая, стройная да утренняя. Долго так плыла, всё внутри расслабила, воде отдала. Трудно было, а сумела. Слабость свою отдала, а силами набралась. Ещё на спине поплавала, позагорала капельку. Выбралась, на берегу попрыгала, дрожала, с полотенцем веселей! Столько чувств, столько всего! Хоть в небо лети! Улеглось, одна свежесть осталась, в мыслях даже. Всё, прощай до нового лета. И не жди! Могла бы потеплей быть. Вечно ты леденющая. Всё, буду с Солнышком гулять, а с тобой не буду. И не проси! Знаю, о чём мечтаешь. Наготу мою ощутить хочешь, всю меня осязаниями чувствовать. И не мечтай! Солнышку себя не показываю, а тебе и подавно. Всё вам покажи да расскажи. И не надейтесь! Нагота моя скромная, взглядам неподступная. Всё, теперь сушиться…