Дыхание

– Пафосно писал. Учителя всегда злились, не нравилась им моя манера. Писал в таких, возвышенных тонах. И всегда мне с трудом эти страницы давались, никак не понимал, как можно мыслями целую страницу исписать. И сколько себя помню, никак не понимал, почему считается, что писатель в каждой строчке и в каждом поступке какую-то глубокую мысль отражает – мне всегда казалось, что всё это совершенно спонтанно получается, почесался у него правый бок – он и написал, что у героя правый бок почесался, и нет в этом никакой глубокой мысли, что ты мне ни говори, – он глянул на неё – она слушала с улыбкой. – Мне в школе эссе удавались, особенно на свободную тему. Например, про метаморфозы. Тоже пафосно звучит, да? А Вы как писали?

– О, как я писала… Вы что, меня было не остановить, могла страниц пятнадцать написать вместо пяти. Я очень любила описания, предположения, детали подмечать старалась, незаметные на первый взгляд. Очень плавно писала, меня хвалили учителя. А манера у меня была лиричная, очень для русской литературы подходящая, любила разные переходы прописывать, скажем, от основной части сочинения к заключению, чтобы резкости не было, и на первый взгляд догадаться нельзя было, что это уже и заключение началось. Очень любила про лирического героя писать, какие я чувствую в нём черты, что за человек может за ним скрываться, что за характер, портреты его пыталась рисовать. Я очень любила выдуманных лирических героев, которые сами выступают как персонажи книги и не имеют с автором ничего общего, это, мне кажется, всего изящнее, и большого требует мастерства. Скажем, когда от лица сердитого человека описан человек меланхолический, это меня в восторг приводило. Или наоборот, от лица меланхоличного – сердитый. Я так не смогла бы. Зато, мне кажется, я могла бы от лица мужчины написать, и от лица ребёнка. От лица ребёнка лучше, сколько я детских сочинений прочла… А разве это не удивительно, мы все были детьми, а мыслить как ребёнок уже не умеем, и удивляемся детям. А ведь недавно такие же были, помню, маленькая, любила себя рисовать, и теперь смотрю на свои рисунки, и поверить не могу, что это я. И сколько было мыслей разных, и сколько всего хотелось узнать и увидеть, а нынче смотрим на детей, и любуемся какие они чудесные и на нас непохожие, а ведь и сами такие были. Я знаете как люблю с ними поиграть в слова разные, иногда целыми уроками играю, и сколько они всяких детских слов знают, которые я уж и позабыла, и совсем им всё не таким кажется как нам, и мне кажется, что у них и вернее взгляд. И чувства у них очень искренние, и любовь детская, и дружба, они очень живые, очень верные. А как они друг за друга заступаются и поддерживают друг друга в трудную минуту… Чистые они. И доверчивые очень. Знаете, как в сочинениях душу открывают? Они уже и забыли, а я помню, и очень они мне этим дороги. Ко мне некоторые ребята в гости заходят, и я им всегда рада, девочка одна на каникулах приходила, мы с ней немножко вдвоём поиграли. Мы с ней в аллегории играли, вместе их искали. И знаете, как она мне сказала? Доверчивость – это когда ты улыбки своей с человеком не стесняешься, и слёз не стыдишься. Представляете, какая она в душе красивая?

Видите, там вдали роща берёзовая? Пойдёмте туда, я люблю берёзы. Знаете, я тут с самого раннего детства живу и почти никогда на лето не уезжаю, мне кажется, нет лучше места для отдыха, чем свой дом и наша природа. Я вчера вечером у окна стояла и любовалась, небо в звёздах, и всюду чёрные силуэты деревьев, и ветер листьями шевелит… И тишина такая – удивительная, один раз увидишь, и уже чувствуешь, что отдохнула, и силы новые рождаются. И вправду живёт в человеке что-то от дерева, мы летом соками Солнца напитаемся, чтобы к осени приготовиться, и на природе этих соков больше всего бывает, особенно среди своей, родной природы. Вы замечали, что когда долго на природе находишься, совсем иначе себя начинаешь чувствовать – и мысли другие приходят, и видишь больше, и многое начинаешь замечать вокруг, хотя бы среди цветов в поле. И слышишь лучше, и как будто дышишь глубже. Я об этом раньше не задумывалась, я же тут выросла, и мне казалось, что так у всех, а потом я поняла, что совсем не так. Я по людям сужу – они приезжают на лето к нам, на дачи, и чувствуют себя совсем другими людьми, словно мир для себя открыли. И они часто об этом говорят, и я их поняла. Вот в лес когда приходишь, сразу же тише становишься и осторожнее, и говоришь чуть ли не шёпотом. А почему так? В лесу людей нет, и на тебя эта тишина обрушивается, и словно боишься кого-то вспугнуть, а кроме тебя на всю округу и нет никого. На природе и усталости почти не чувствуешь, мне кажется, я и рисую на природе лучше, а может, это и обман, и просто настроение такое. Вы знаете, я влюблена в нашу природу, настолько она чудесная. Знаете нашу речку? Я прихожу на берег и вспоминаю, как с родителями купалась, маленькая, и как меня папа плавать учил, и тепло внутри становится… А мама боялась, вода-то холодная, она на берегу сидела и на нас смотрела, и на Солнышке загорала, а я ложилась, и мы с ней рядом загорали, и очень это любили… И всюду так, скажем, в том лесу, – она указала на еловый лес вдали, – мы с родителями землянику собирали, и соревновались, кто больше наберёт, и мама всегда выигрывала. А я изо всех сил старалась, и никак не могла столько же собрать, хотя везде заглядывала. Мы вместе с папой вдвоём столько не могли собрать, сколько она одна, знаете, какая мастерица, – она нагнулась и сорвала фиолетовый клевер, провела им по губам, вдохнула и передала ему, – попробуйте почувствовать, как он хорош. – Он поднёс к губам и тоже вдохнул, и ему даже что-то показалось в этом цветке. – Видите? Разве человек может такое создать? И никакой художник не создаст, сколько бы ни старался. А вообразить себе клевер можете? Я могу широкое-широкое поле клеверов вообразить, и бродить среди него, и ни одного похожего цветка не будет, верите? Я ещё с детства этим увлекалась, нагуляюсь с родителями, приду домой и воображаю, как я ещё гуляю, и в рощу берёзовую захожу, и на берег речки. Знаете, какое удовольствие получала? Одна из моих любимых игр была. И небо представляла, как облака по нему плывут – лежу на кровати, а вокруг облака плывут, и бабочки со шмелями летают, и птицы поют. И с мамой мы играли, картины загадывали, и рядышком лежали и воображали, или местами менялись, и я как мама воображала, а мама как я, и мы друг другу помогали. А папа рядом присаживался, и всегда смеялся, и говорил, что мы обманщицы. Закройте глаза. Можете представить себе хоровод из девушек деревенских, как они вокруг Вас водят и песни поют? Дайте Вашу руку, никуда Вы не упадёте. Стойте, я буду вокруг Вас хоровод водить. Как на наши именины принесли нам каравай, каравай, каравай, кого хочешь выбирай… Понравилось?

Он открыл глаза.

– Спасибо, Ирина.

– Можете меня Ирой звать, мы теперь совсем близко познакомились.

– Ира, Вы чудесная.

– Спасибо, я знаю. Пойдёмте, роща уже недалеко.

– А вот Вы знаете, сколько чертей помещается на кончике иглы?

– В каком это смысле?

– А в каком угодно.

– Не знаю. Один?

– Неправильно.

– Два?

– Опять неправильно.

– Прекратите, – растерялась даже. Потом нашлась. – Это же не Вы, наверное, придумали?

– Да, не я. Это средневековые схоласты. Там была ещё одна задача, про буриданова осла. Рассказать?

– Давайте, – уже взяла себя в руки и была готова играть.

– Задача такая. Есть две абсолютно одинаковые охапки сена и буриданов осёл. Вопрос: как он поступит с ними?

– По-моему, здесь всё просто. Он выберет одну из них, – больше не боялась подвоха, ответ был ясен.

– Но какую, они же одинаковые?

– Любую.

– Обычно считается, что осёл умрёт с голода, в бессилии сделать выбор.

– Да что Вы?

– Да.

– Я не согласна. Я в своей жизни видела довольно много ослов, и ни один из них не затруднял себя философскими вопросами настолько сильно.