Страница 3 из 30
По обочине дороги брёл, качаясь, мужичонка – весь грязно-серый, жёваный, пугало в огороде и то краше. Завидев машину, он сделал шаг в сторону, взмахнул руками и шлёпнулся в лужу. Марина ойкнула. Надо было остановиться, помочь.
– Да что ему, алкашу, сделается, – зло сказал водитель, подбавляя газу.
Марина оглянулась. Упавший сидел в грязи и грозил микроавтобусу кулаком.
Глава 1. "Они здесь"
Синий форд тронулся плавно, неслышно. Грязь липкой лентой наматывалась на колёса, но лакового бока не пачкала. Брызги мелкие, может, и летели – из окна не разглядеть.
Всё, укатил.
Кешка зажмурился и увидел внутри себя: микроавтобус выбрался на асфальт, оставляя позади двойной чёрный след – поверх других таких же, только подсохших, посеревших. Огибая выбоины, поковылял к трассе. А там, будто застоявшийся конь, взял в галоп и помчался, легко обходя фуры, дребезжащие жигули и боязливые малолитражки.
Час, полтора – как на крыльях.
Впереди рос каменно-бетонный кряж города – многоквартирные утёсы, сверкающие пики офисных высоток, улицы-седловины, облепленные зудящим человеческим роем. Чуть на отшибе, диссонансом, Эйфелева башня телецентра. Для людей в микроавтобусе – конец пути. Дом. Но в Кешкином воображении форд пропорол город насквозь, будто нож парусину, вырвался из столпотворения машин на тракт и синей птицей полетел навстречу горизонту. Ветер со свистом обтекал его кузов.
Не сбавляя прыти, форд перевалил Урал. Не по туннелю, в свете тусклых фонарей, под толщей горных пород, а поверху, через старые, крошащиеся скалы. Вперёд! За окном исчезали захудалые деревушки и коттеджные посёлки, сонные городки и сияющие огнями миллионники. Призрачная дорога стрелой шла на запад. Пронеслась Москва лабиринтом улиц и проспектов. Мелькнули полосатые столбы – граница. Форд ехал через европейские столицы с их дворцами, памятниками, музеями, парками, кафе, магазинами, толпами народа – порой замедляя ход, но нигде не останавливаясь.
А дорога летела к кромке континента и, долетев, продолжилась на мосту, который вырастал из ниоткуда на Кешкиных глазах, блестя стальными опорами. Мост нёс Кешку над океаном…
Толчок – и он стукнулся лбом о стекло.
– Ты чё, заснул?
Оборачиваться не хотелось, а хотелось – остро, до ломоты в скулах – вернуться в сон наяву и мчаться, мчаться к ускользающему горизонту по шоссе без конца.
С Кешкой иногда такое бывало: заглядится на источенную колеями дорогу, и увидит себя, с котомкой за спиной и с посохом в руке, уходящим вдаль. Вроде странника из старых книжек. И следит сам за собой, легконогим, неутомимым – и развилки разбегаются перед ним, и каждая сулит жизнь, полную чудес. Сердце замирает от предвкушения. Но идти вперёд, просто идти, так здорово, а поворотов впереди так много… Может человек хоть помечтать! Но Райка не отстанет. И цыкать на неё без толку. Только в лоб дать.
– Чё зыришь? – Райка упёрла руки в боки, выпятила живот. – Втрюхался по уши в эту городскую. Пёхом готов за ней чапать!
– Что? – не понял Кешка. Нет, понял: пешком, в город… Да хоть сейчас!
– В корреспондентшу втюрился, говорю. Совсем крышу снесло.
– Дура ты, – сказал Кешка. – Ей же тридцатник, не меньше.
– А что, – ухмыльнулся дядя Вадим. – Для молодого пацана опытная баба – самый то.
Кешку взяла злость:
– Да она уже забыла, как нас зовут! Мы для неё зоопарк. Обезьяны ручные. Живём в дерьме… – Кешка зажал двумя пальцами нос, отставил мизинец и пропищал: – Ой, тут свиньи у вас! Ой, тут навоза нет, я не наступлю?
Он изогнулся, балансируя на одной ноге и заглядывая в воображаемую дверь.
Все засмеялись.
Дядя Вадим хлопнул в ладоши.
– Кончай базар! Что было, то прошло. Главное, на всю область нас покажут.
– Чумачиху от зависти кондрат хватит! – хохотнула тётя Люба.
– Вот я и говорю. Надо это дело спрыснуть. Не пропадать же такой закуси? Колька, тащи водку!
– Я сбегаю, дядя Вадим! – вызвался Борька.
Даже Райка удивилась: когда это Лис перед Козлом угодничал? После прошлогодней драки приёмному отцу слова доброго не сказал, всё собачился. А тут на тебе! Но дура Райка объяснение нашла быстро:
– Трубы, видать, горят.
Кличку Лис Борька взял себе сам. Она ему не шла, несмотря на масть – не было в нём лисьей вёрткости, умения ходить окольными путями, таиться и ждать. Одна злоба. И вот на тебе. Обернулся вмиг. Даже бутылку откупорил, прежде чем поставить на стол перед дядей Вадимом.
Налили всем, кроме самых младших. Лика поартачилась, как всегда, но выпила. От водки она болела. А завтра ни свет ни заря на дойку вставать…
Дядя Вадим отхватил зубами кус пирога, прошамкал:
– Я вот думаю, может, нам кролей завести. А, мать, что скажешь?
– Кролей? Да куда их девать? – с водки голос у тёти Любы стал совсем пронзительным, и она уже не говорила, а верещала. – И так картошку садить негде!
– У Сычихи места вагон. Щас лето будет, тепло, клетки у ней поставим, а к зиме чего-нибудь изладим. Там и трава рядом…
– Да связываться с этой Сычихой! Я ей говорю, куда тебе, старой, травы столько? А она комьями кидаться! И с яблони нашей кору поободрала… Она, она это, точно тебе говорю. Такая яблоня была… Вот бог ведьму старую и наказал!
Соседка Куролововых второй месяц лежала пластом, болела. Ходила за ней Зойка, сноха. Каждый день отиралась в огороде, по-хозяйски поглядывала кругом, а то вдруг пропадала на неделю – видно, в запой срывалась, и тогда тётя Люба посылала к Сычихе кого-нибудь из девочек, вздыхая: "Подлюка, а всё ж душа живая". Теперь стало ясно, что было у неё на уме:
– Слышь, отец, ты бы сходил побалакал с Сенькой наперёд. Чтобы дом материн нам уступил. Пока никто не подсуетился.
– Да на кой тебе её дом? Своего, что ли, мало?
– Как – на кой? – тётя Люба отёрла с губ остатки помады. – Кешка из армии придёт, не успеешь оглянуться – женить надо. Вот их с Райкой пока и поселим. А там Борька с Личкой в года войдут…
Кешка решил, что ослышался. Райка губу отвесила. Борька прищурился. Мелюзга уши навострила. У дяди Вадима солёный огурчик изо рта вывалился.
– Борьку с Личкой? Ты чё, мать?
– А чего, мы их зря рóстили, что ли! Кормили, поили, одевали, учили… Щас они за порог, а мы на старости лет ноги протянем? Нет уж! Пускай при нас будут. Всё равно по крови они друг другу не родня. И мы у них, по бумагам, даже не приёмные родители, а па-тро-нат-ны-е. Дошло? Думаешь, я зря подбирала, чтобы девочка-мальчик, девочка-мальчик… Ваньке только пару нужно, а так полный комплект. Переженим всех, детишки у них пойдут, как бы внуки наши, и все с твоей, Вадька, фамилией. Полдеревни Куролововыми заселим, а!
Дядя Вадим слушал, изумлялся и светлел лицом. Перспектива сделаться патриархом целого клана разожгла под его кустистыми бровями вдохновенный огонь.
– А чего полдеревни! – гаркнул он. – Всю заселим! Старичьё наше перемрёт, кто останется? Куролововы! Деревни как раньше называли? По основателю! Вот и нашу Сорную… А что? Подадим заявку, и будет у нас муниципальное образование Куроловово!
Вот-вот, курам на смех, подумал Кешка.
Ах, как хотелось ему произнести эти слова вслух… Даже про себя он старался приёмных родителей Козлом и Козой не называть. Тётя Люба права: слишком многим он им обязан. Но сейчас эти двое несли такой бред, что окатить бы их ледяной водой, отхлестать по щекам! Чтобы опомнились. Даже если это всего лишь дурная шутка… Они что, не видят, как испуганы, взбудоражены дети? Только Райка-дура гыгыкала и через стол строила Кешке глазки. Лика сидела, понурившись, водила пальцем по столу. Борька нехорошо ухмылялся.
– За Куролововых! – грянул дядя Вадим.
Кешка поймал Райкин взгляд. Жениться на ней? Лучше сдохнуть!
Хорошо, что скоро в армию. Уеду потом, куда глаза глядят.
– Тётя Люба! – громко, как ворона, вскаркнула вдруг Райка. – Личка опять на столе рисует. Прям сметаной!