Год Ворона

Как выяснилось, главное здание комплекса представляло собой огромный квадрат, каждая сторона которого была разделена на две части, образуя восемь автономных секторов. В каждый сектор можно попасть только из внушительного внутреннего двора, укрытого целиком под стеклянный купол и превращенного в зимний сад. Двор, в свою очередь, соединяла с внешней охраняемой территорией сквозная арка, оборудованная, точь-в-точь как въезд в "исправительно-трудовое учреждение", шлюзом из двух глухих массивных ворот, которые не посрамили бы, наверное, и знаменитый Форт-Нокс. Часть персонала жила тут же, на территории в многоквартирных жилых коттеджах, часть прибывала каждое утро на машинах или в автобусе с тонированными стеклами, который возил их на электричку.

На первом этаже сектора располагались диагностические лечебные кабинеты, а также полный общегражданский номенклатурный набор - тренажерный зал, спортивный бассейн и сауна, на втором находились жилые боксы-палаты (единственным обитателем которых был я) и процедурные, а на третьем, последнем, располагались врачи и администрация.

Выдали мне и нормальную человеческую одежду. Здешняя больничная пижама представляла собой камуфляжный комбинезон без знаков различия, тельник, две пары носков - тонкие, на кулмаксе для помещений, толстые, на прималофте для прогулок по территории, и берцы из отлично выделанной, толстой и мягкой воловьей кожи. Головной убор - деталь обмундирования, которая больше всего говорит о статусе и роде занятий хозяина, выдан не был.

Заглянув в ванную, где было большое ростовое зеркало, я остался вполне доволен. Все вещи, вплоть до обуви, оказались точно по мерке.

Однако расконвоирование и переодевание никак не повлияло на разговорчивость моих белохалатных вертухаев. От вопросов по поводу того, в чьем я распоряжении нахожусь - все, от санитарки и до профессора - морозились, словно абстинентные наркоманы. Отчаявшись прояснить свою судьбу, я плюнул на рефлексии с самокопаниями и пришел к выводу, что в деле освобождения надеяться на неведомые мне заоблачные силы смысла нет, а единственная возможность отсюда выбраться - это в кратчайшие сроки добиться полного и окончательного выздоровления. Ну, в самом деле, не будут же они держать в этих продвинутых медицинских хоромах совершенно здорового человека? Отпустить, конечно, не отпустят, так хоть переведут в другое место, с нормальными следаками и конвоирами, а это уже прогресс.

К счастью, для исполнения моего плана здесь было все, что только могла пожелать душа. Уже недели через две я, превозмогая боль, заметно оправился, набрал пять килограмм мышечной массы и вернул вкус к жизни. Правда не мог без содрогания смотреть на блины от штанги, страусиный бульон и прочую черную икру...

За каких-то полтора месяца, пройдя через ад бесконечных изнурительных процедур и тренировок, я в целом восстановил физическую форму, которую имел, когда служил в Управлении Госохраны. Странные и тревожные сны больше не доставали.

* * *

Я как раз начинал утренний комплекс "жим штанги лежа - велотренажер - плаванье вольным стилем" как в зале объявился комендант объекта, полковник Геращенко. Выискав меня среди леса бесчисленных хитроумных снарядов, позволяющих разрабатывать по отдельности чуть не любую из имеющихся у человека шестисот пятидесяти мышц, он оправил китель, зачем-то прокашлялся и, цепляясь за выступающие детали спортивных железок, направился в мою сторону:

- Товарищ... ну, в смысле, Виктор Сергеевич! Прекращайте тренировку, приводите себя в порядок!

- Слухаюсь, пане полковнику! - я по-польски поднес два пальца к виску. В обращении с комендантом, в пику его подчеркнутой официальности, я принял сразу же принял стиль "хохобандеровца", каким его обычно представляют русские, никогда в жизни не бывавшие на Украине. Ему все равно, а мне приятно ...

Геращенко шутку юмора проигнорировал. Нахмурил брежневские брови, сказал:

- Времени вам - тридцать четыре минуты. К одиннадцати ровно спускайтесь в вестибюль и ждите у центрального входа.

- С вещами?

- Без вещей.

Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять - наконец-то в моей жизни наступают серьезные изменения. Я принял душ и чуть не бегом ринулся наверх в жилой бокс. В назначенное время уже стоял внизу, то и дело поглядывая на стенные часы и, волнуясь, как первоклашка перед первым звонком, переминался с ноги на ногу.

Пару минут спустя в вестибюле появилось два человека - рядом с Геращенко шел невысокий щуплый мужчина неопределенного возраста в идеально начищенных туфлях, сером, неброском, но исключительно хорошо пошитом костюме с озабоченным и несколько подозрительным выражением на лице.

- Здравствуйте, Виктор Сергеевич, - он протянул мне руку, не дожидаясь представления. - Я Сергей Никифорович, референт ... лица, которое назначило вам встречу. Сделанная им пауза была вроде бы и не нарочитой, но прозвучала очень красноречиво.

Стараясь не выказать волнения, я протянул руку в ответ.

- Добрый день!

Пожатие у референта поставлено, как голос у оперного певца - в выверенном до миллиметра жесте не ощущалось ни излишнего официоза, ни фамильярности, что выдавало многолетнюю дипломатическую школу.

- Мой ... руководитель будет беседовать с вами в саду.

Хмыкнув в ответ нечто неопределенно-согласительное, я обернулся к выходу, где комендант уже заталкивал свою карточку-"вездеход" в приемную щель электронного замка. Раздвижные двери поехали в стороны. Геращенко отодвинулся, освобождая проход.

- Прошу! Виктор, когда освободитесь, возвращайтесь к этим же дверям. Там снаружи есть звонок - нажмете, подождете минут пять, я спущусь и открою...

Заинтригованный всеми этими шманцами по самое небалуйся я, вслед за Сергеем Никифоровичем, принявшим меня у коменданта, словно эстафетную палочку, ступил на выложенную цветной фигурной плиткой дорожку и оказался в тропическом лесу.

По всему периметру здания, там, где стены переходили в прозрачный купол, горели мощные галогенные лампы. Все пространство выше верхушек пальм, а также других, укрытых лианами и незнакомых, но очень южных деревьев, из которых я, сконцентрировав все свои познания в ботанике, опознал, да и то неуверенно, одни лишь магнолии, было залито ярким веселым светом. Щуря глаза, я задрал подбородок и завертел головой, в надежде разглядеть на ветках попугаев и обезьян. Но их там не было - из живности внутри купола обнаружились только откормленные горластые воробьи. Хотя, если бы в тылах розового куста, мимо которого мы как раз проходили, обнаружился концертный рояль цвета слоновой кости, я бы ни капли не удивился.

Помнится, читал когда-то про Данте, которого провожал в ад Вергилий. Интересно, а кто же в таком случае этот референт, ведущий меня в самый настоящий, пусть и искусственный рай? Спина деловито шагающего "антивергилия" уже скрывалась за поворотом, и я поспешил за ним вслед.

Преграждая путь, из-за волосатого пальмового ствола, вальяжно вышел рыжий холеный кот. Увидев нас, он выгнул спину и по-хозяйски сверкнул сытыми зелеными глазами, мол, ходют тут всякие, а потом орхидеи пропадают. Кот остановился посреди дорожки, сел, задрал заднюю лапу и, помножив нас с Сергеем Никифоровичем на ноль, стал вылизывать гениталии. Мой провожатый осторожно переступил через наглеца. Удержавшись от соблазна слегка пнуть оборзевшего котяру, я повторил его маневр.

После очередного - третьего по счету заворота, дорожка вывела к центру "райского сада" где обнаружился круглый бассейн с листьями кувшинок, мокрой каменной горкой и деловито журчащим ручейком-фонтаном.

От площадки вокруг бассейна куда, похоже, сходились все дорожки удивительного сада, в сторону противоположную от нас шла прямая и широкая аллея. Не говоря ни слова, Сергей Никифорович ловко нырнул в боковой проход и скрылся в лианах.

Собранной, чуть пружинящей походкой, неловко, по-борцовски двигая руками, ко мне подходил невысокий худощавый человек. Невзирая на дорогой гражданский костюм с первого же взгляда у меня не осталось ни малейших сомнений, что перед мной боевой генерал. Лет пятьдесят-шестьдесят пять - фигура спортивная, лицо волевое. У человека, который имеет желание и возможности следить за своим здоровьем, точнее возраст не определить. Ну а боевой - потому что это особой породы люди. Деляга или чиновник с лампасами отличается от настоящего генерала как курица от орла. Тот, кто хоть раз принимал решение, которое обрекает на смерть людей, знает, о чем я ...