Одиссея

Всё рассказал ей Медонт, славный вестник; он был за оградой,

Рядом, когда женихи совещались, и речи их слышал.

С вестью такой он скорей в дом пошёл, чтоб сказать Пенелопе,

[680] И на пороге её повстречал. Пенелопа спросила:

«Ты ни наказ ли какой женихов благородных несёшь мне?

Может, рабыням царя Одиссея, подобного богу,

Бросить дела повелеть, чтоб обед женихам приготовить?

Лучше б не свататься им! Отступились бы, не приходили!

[685] О, если б этот обед в доме нашем для них был последним!

Часты как ваши пиры! Вы наш дом разорили! Сгубили

Все достояние в нём Телемаха! Неужто ни разу

В детстве не слышали вы от разумных отцов благородных,

Как относился всегда к ним мой муж, Одиссей богоравный?

[690] Не обижал никого никогда он ни словом, ни делом,

В нашем народе; хотя многосильным царям и обычно

Лаской любимцев ласкать, и обиды нести нелюбимцам.

Он же за всю свою жизнь никого не обидел из смертных.

Вы же бесстыдство своё всем являете в ваших поступках!

[695] Нет благодарности в вас за добро и былые заслуги!»

Так ей ответил Медонт, много мыслей разумных имевший:

«О, если б только всё зло заключалось лишь в этом, царица!

Но куда большей бедой женихи нам теперь угрожают,

Худшей гораздо! Не дай им исполнить то дело, Кронион!

[700] Ведь Телемаха убить порешили они острой медью

В день возвращенья его. Он искать об отце своём вести

В Пилос священный отбыл и в божественный град Лакедемон».

Так он сказал. У неё ослабели тут ноги и сердце.

Долго ни слова сказать не могла она: голос цветущий

[705] Вдруг онемел, а глаза переполнились сразу слезами.

С духом собравшись, она, наконец, так ему отвечала:

«Вестник, но что же его побудило отбыть? Для чего же

Вверился он кораблям быстроходным (конями морскими,

Что по великой воде пробегают, зовут их мужчины)?

[710] Хочет ли он, чтоб совсем его имя исчезло в народе?»

Так ей ответил Медонт, много мыслей разумных имевший:

«Мне неизвестно, внушил это бог ли какой ему, или

Сам он то в сердце решил, чтобы в Пилос отплыть, дабы лучше

Всё об отце разузнать: где он, что с ним, вернётся ли, нет ли».

[715] Так он сказал, и затем удалился из царского дома.

Сердцегубящая скорбь охватила царицу; и стало

Невмоготу ей сидеть в мягком кресле; и пусть в доме кресел

Было в достатке других, на порог опустилась царица,

Горько рыдая. Вокруг собрались все рабыни с рыданьем,

[720] Сколько их было всего в царском доме, и юных, и старых.

Сильно скорбя среди них, говорила им так Пенелопа:

«Слушайте, милые! Дал Олимпиец мне столько несчастий,

Сколько не знает никто среди женщин, со мною ровесниц!

Прежде погиб мой супруг, обладавший отвагою львиной,

[725] Множеством доблестных свойств отличавшийся между данайцев.

Полнятся славой его вся Эллада и Аргос просторный!

Нынче ж и милый мой сын… где, не знаю… бесславно умчали

Бури из дома его. И о сборах его я не знала…

Подлые! Ясно, что вы, знали всё! Но никто из вас даже

[730] Не соизволил меня разбудить, – ни одна! – как узнали,

Что он из дома пошёл к быстроходному судну, на пристань!

Если б тогда кто-нибудь мне сказал, что он хочет уехать, –

Он отложил бы отъезд, как ни рвался, со мной бы остался,

Или б оставил меня бездыханную здесь, в отчем доме.

[735] Но позовите ко мне старика Долиона скорее!

Верный слуга, он отцом был мне дан, как сюда меня взяли.

Здесь он за садом моим плодоносным с усердием смотрит.

Пусть он к Лаэрту идёт сей же час, старцу пусть всё расскажет.

И мудрым сердцем своим тот решит, как нам быть. Он, быть может,

[740] С жалобой выйдет в народ, допускающий смерть его внука,

Что Одиссею царю – сын единственный богоподобный».

Няня усердная тут, Евриклея, сказала царице:

«Милая дочь! Повелишь ты казнить меня медью жестокой,

Или помилуешь, но ничего от тебя я не скрою.

[745] Было известно мне всё. По приказу его принесла я

Хлеб на дорогу, вина… Взял с меня он великую клятву:

Не разглашать, пока срок до двенадцати дней не наступит,

Или не спросишь сама, или всё от других не узнаешь.

Свежесть лица твоего, он боялся, от плача поблекнет.

[750] Вот что: омойся теперь, облеки тело чистой одеждой,

В верхний покой свой пойди и молитву с рабынями вместе

Перед Афиною там сотвори, Зевса дочерью мудрой.

Сына тебе сохранить и от смерти спасти она может.

Но не печаль старика, без того уж печального. Верь мне:

[755] Боги ещё не совсем отвернулись от славных потомков

Аркесиада; они обладать ещё будут высоким

Домом царя и его плодоносной землёю обширной».

Так ей сказав, уняла она скорбь её, слёзы сдержала.

После, омывшись водой и облекшись одеждою чистой,

[760] В верхний покой свой пошла Пенелопа с рабынями вместе.

Всыпав в корзинку ячмень, так царица молилась Афине:

«Непобедимая дочь щитодержца Зевеса, внемли мне!

Если когда Одиссей многоумный сжигал пред тобою

Тучные бедра быков и овец в своём доме высоком, –

[765] Вспомни об этом теперь и спаси для меня его сына,

Козни моих женихов злонамеренных нынче ж разрушив!»

Стон испустила в конце. И услышала просьбу богиня.

А женихи той порой в пышном зале тенистом шумели.

Так говорил не один среди них, безрассуднонадменных:

[770] «Верно, желанная всем Пенелопа готовит нам свадьбу,

Даже не мысля о том, что готовим мы смерть её сыну!»

Так говорил не один. Но не знали они, что готовят

Боги им всем. Антиной так сказал женихам, негодуя:

«Эй, безрассудные! Вам я советую речи такие

[775] Попридержать, чтоб из слуг кто-нибудь не донёс, вас услышав!

Лучше мы молча уйдём все отсюда и дело исполним,

То, на которое вы согласились сегодня с охотой».

Так он сказал, а затем двадцать спутников выбрал отважных,

С ними пошёл к кораблю, что стоял на песке возле моря.

[780] С берега сдвинув корабль в волны пенноглубокого моря,

Снасти внесли, паруса, утвердили высокую мачту,

Крепко ремнями из кож привязали к уключинам вёсла,

Должным порядком затем разложили они белый парус;

Вооруженье внесли их отважные мальчики-слуги.

[785] В море на якорь корабль укрепив в глубине, вновь вернулись

На́ берег ужинать все. Так за ужином вечера ждали.

В верхнем покое своём той порой Пенелопа лежала

В сердце с печалью большой; ей ни есть и ни пить не хотелось;

Думала лишь об одном: смерть минует ли славного сына,

[790] Или от рук женихов вероломных он всё же погибнет?

Будто бы лев, что вокруг видит только охотников ловких,

Гибель несущих ему, и, зажатый в тиски, он трепещет, –

Так трепетала она среди мыслей гнетущих. Но вскоре

Сон успокоил её, и гнетущие мысли исчезли.

[795] Тут вдруг идея пришла светлоокой богине Афине.

Призрак она создала, что похож на прекрасную видом

Старца Икария дочь, на сестру Пенелопы Ифтиму;

Муж её – сильный Евмел – правил в Ферах, где жил в славном доме.

Призрак отправила в дом Одиссея богиня Афина,

[800] Чтоб успокоил он скорбь Пенелопы, и лёгкой рукою

Горькие слёзы утёр, и печаль её лаской утешил.

В спальню тот призрак проник, и ремня у задвижки не тронул,

Встал над её головой бестелесный, и так говорил ей:

«Спишь, Пенелопа, сестра? Или сердце терзаешь печалью?