Русское (сборник)

– Не очень-то вы решительно это говорите.

Он со всеми был на вы, Алексей Степанович. С самим директором я разговаривала, вот как.

Он сказал, что у них есть для меня важная, ответственная должность, и велел охраннику меня пропустить. И я прошла за ограду. Я как будто вошла в сказочный замок. Сам хозяин меня провожал. Поднялись на крыльцо, и он меня пропустил в дверь. Церемонный был человек. Очень при нем все было спокойно, ровно, без шума. Провел он меня самым обыкновенным коридором в самый обыкновенный кабинет и сдал с рук на руки тогдашней заведующей Римме, она свое отчество никому не говорила. Она меня выучила писать карточки для каталога.

Как мне у них понравилось, я вам рассказать не смогу. Римма дозволяла мне иногда сходить посмотреть на съемки, а в лабораторию сна я сама без разрешения пробиралась, приборы разглядывала. Сценарии снов читала, сами сны смотрела, особенно из прошлых лет; тянуло меня в те годы. Я стала все свои сны стараться не упускать, записывать в тетрадку. И сейчас пишу. Иногда перечитываю и удивляюсь: то сон повторится, а то вдруг окажется пророческим. Но это не по науке, а по-моему.

Я вам про сон Михайлова расскажу. Я его видела. До сих пор удивляюсь – своими глазами видеть чужие сны, – мыслимо? Вот в каком месте я работала!

Михайлову снилось, что его ведут по коридору, конвоир ведет. Вроде кактюрьма, а Михайлов заключенный. Михайлову хочется оглянуться; он знает, что нельзя, но так его и подмывает. И страшно.

Удивительно мне. Человек видит сон и думает что-то во сне, но как в фильме сделать, чтобы такие же мысли? Чтобы тоже страшно? Я помню, режиссер с оператором спорили на съемке, с какой точки снимать, чтобы нужное настроение. Чего-то добивались. Я, к примеру, тоже боялась, когда смотрела, как Михайлова ведут. Притом что самого Михайлова почти и не было в кадре. И потому, когда смотришь, то кажется, что это не он идет и дышит, а ты. Это вроде как ты утыкаешься лицом в стену и не выносишь, оборачиваешься. И видишь конвоира. У него ружье в руках, оно нацелено на тебя и мгновенно стреляет.

Потом выяснилось, что в лаборатории что-то сорвалось, грохнуло, плохо закрепили прибор. И этот внешний грохот стал во сне выстрелом. Я спросила у них, как же так, выходит, что во сне Михайлов заранее знал про грохот, ведь сон так и ведет – к выстрелу. К грохоту то есть. Мне наш профессор сказал:

– Вы, Анечка, не хуже Флоренского рассуждаете.

Он давно жил, Флоренский.

К этому сну долго искали актера. В театрах смотрели, на студиях. Но сыграл не актер, сыграл водитель рейсового автобуса. Михайлов как раз ездил этим рейсом, и лицо водителя заметил, в зеркале. И понял, вот он, из сна.

Михайлов после уже не ездил этим рейсом. Над ним посмеивались. Только не я.

Через год я поступила в историко-архивный институт на заочный, окончила, а через два года Римма ушла на пенсию и уехала в Горьковскую область нянчить внуков. Алексей Степанович не побоялся и назначил меня заведующей. Я стеснялась, что учености во мне мало, но дело делала, все были довольны.

Еще мне сон запомнился, это до меня снимали, в семьдесят шестом, но я видела, я все сны видела, чтобы карточки заполнять, всё надо было смотреть. Счастливый сон, люди там сидят за столом, пожилая женщина, и еще одна, помоложе, мужчина, тоже молодой. Женщина им из чайничка заварку по чашкам разливает. Солнечная картинка. Чай дымится в чашках, светится. Они улыбаются друг другу, ласково смотрят. Я часто смотрела этот сон, у нас-то в семье так бы не сидели, у нас друг на дружку хорошо если поднимали глаза, – я с матерью еще ничего, нормально, а братья даже не разговаривали. Нам бы разъехаться, да квартира маленькая, не разделишь. И вот я смотрела чужое счастье, грелась.

– Ты чего, – мне Римма сказала, – это же сон, они в жизни друг дружку не хуже твоих ненавидят. Их и снимали по отдельности, чтоб не загрызлись. Комбинированные съемки. Во сне любовь, наяву злоба.

Но мне-то что было до их яви, я сон смотрела, мне он годился.

Директор киноотдела Алексей Степанович Невнятов скончался в 1988 году, 26 января, во сне. Его должность занял Игорь Константинович Китайский, киновед, специалист по сюрреализму в кино, автор книг о Л. Бунюэле и Д. Линче. Встретиться с Игорем Константиновичем лично нам не удалось. На звонки он не отвечал. Его супруга неизменно сообщала, что он в отъезде.

При Китайском укрепились международные связи киноотдела. Приезжали ученые из Америки, Англии, Европы, Японии. Смотрели фильмы, читали фильмовые дела, делали выписки. Приезжали студенты-слависты на стажировку. Ничего подобного киноотделу при лаборатории снов в других странах не было и нет. Мы накопили уникальный материал. Интерес возник громадный. В то же время начались трудности с финансированием. Грозили и вовсе закрыть лабораторию и – соответственно – киноотдел. Игорь Константинович обращался к кинематографистам, объяснял ценность фильмов не только для науки, но и для кинематографа. Но денег тогда ни у кого не было. Старое здание ветшало, протекала крыша, ремонт делали своими силами, латали как могли. Погибла антоновка. Ее не спиливали, и она стояла черным обгорелым скелетом в темной зелени старого сада. В столовой по-прежнему поили бесплатным чаем (традицию эту ввел первый директор Евгений Владимирович), только стал он жидок. К чаю давали бутерброд с прозрачными ломтиками сыра, если удавалось достать для столовой сыр.

Сохранилось фильмовое дело под номером 12 867. Заведено 1 октября 1992 года. Окончено 30 ноября.

Почитаем сценарий:

Вечер, сумерки. Гремит поезд. Гремит, грохочет, летит.

Отгремел, и открылась ветхая платформа.

На платформе стоит высокий, дородный, красивый мужчина, в роскошном темном костюме. Ветер кружит, вздымает его волосы и полы его пиджака; бумажка летит по ветру.

Сумерки, разбитая нищая платформа, поле, грустный дальний огонек.

Мужчина стоит на платформе, смотрит.

Прочтем подшитую в дело расшифровку беседы, проведенной со сновидицей Ольгой Иоффе 1 октября 1992 года. Вопросы лаборанта-психолога мы исключили:

Я с этим человеком встречалась в лифте. У нас громадное здание, восемь лифтов, я там работаю курьером, у меня машина. В лаборатории яблоками платят, а они в Юг-нефти деньгами. Но лабораторию я не брошу. Совмещаю.

Утром я везу им почту, он тоже приезжает рано, и мы несколько раз поднимались вместе в лифте один на один. Мне этот сон с ним снился несколько раз, я думала, может, я влюбилась, но меня во сне нет, он там не на меня смотрит, а в поле.

Не знаю, что это может значить. Платформа мне напоминает станцию во Владимирской области, я туда ездила раньше на поезде, навещала бабку. От станции шла пешком три километра. Поле, лес в стороне, огни.

Когда вот так человек несколько раз снится, начинаешь о нем думать и при встрече внимательно смотреть.

Да, мы здороваемся.

Он на меня не смотрит. Не пялится то есть. Не напирает. Он другого поля ягода человек. Я стараюсь к стеночке, хотя места полно. А стеночки там все зеркальные.

Он высокий, плотный, чистый, пахнет чисто, цветами какими-то пахнет.

Мелкими, белыми.

Больше я его никогда нигде не встречала, только в лифте. И во сне – не встреча, я его вижу, но встречи там нет.

На станции давно не была, на машине езжу. Думала уже съездить, после этих снов. Вдруг он там стоит, меня ждет. Шучу.

Он там большой начальник у нас, но я не знаю кто.

Нет, я его просить не буду насчет съемок, ни за что. Меня вообще не приплетайте, меня там нет.

Да, костюм на нем тот же, что и в жизни.

Нет, я не буду его имя спрашивать. Ау кого мне спрашивать? Нет, не буду.

Он выходит на седьмом этаже.

Я раньше, я сразу на втором, он седьмую кнопку нажимает, там сидят все начальники.

Далее в деле подшита расшифровка второй беседы с О. Иоффе – от 2 октября. Приведем ее фрагмент: