Страница 13 из 14
…я сама от себя не ожидала, сегодня и сказанула.
– А я вас во сне видела, – вот так.
Он:
– Вот как?
А я:
– Вот так.
И все рассказала про сон, про фильмы; на седьмой этаж с ним и уехала и возле лифта еще стояли. Он вроде не против съемок, вот его визитка.
Наше повествование продолжит, а вернее, заключит, еще один рассказ заведующей фильмотекой Анны Семеновны. Наши вопросы в расшифровке мы по-прежнему опускаем:
…Конечно, помню. На него сразу обращаешь внимание, не пропустишь. Ходил здесь, смотрел. Типа экскурсия. Везде нос сунул. В лабораторию, к нам, на съемочную площадку, в столовой даже чай откушал. Несколько снов ему показали из тридцатых годов, не знаю зачем. Здание обошел. Надписи на стенахчитал. Их еще при первом директоре выпуклыми такими буквами сделали. Я вам уже рассказывала. Как будто выступают из стены. Трудно прочесть, потому что готические буквы, а он вроде как сразу прочел. И всем был доволен, все ему нравилось. Снимался легко. Нисколько камеры не боялся.
Фильм я видела, как же; я все фильмы смотрю.
Стоит на бедной платформе в сумерках, такой важный, спокойный; и ветер вокруг него ходит.
Через неделю буквально пришел документ от городских властей, что наше здание передают Юг-нефти. Место им понравилось, я так думаю; вроде бы и не окраина, а тишина. Велено было нам убираться в течение месяца. Они только не понимали, что настакзапросто не возьмешь. Нашего Китайского весь ученый мир знал и киношники. Шум поднялся, за границей писали. Французы говорили, что если в России такому учреждению с такой коллекцией нет места, то они готовы нам выделить дом в центре Парижа. Мы смеялись. Думали, что отобьемся.
27 ноября я проснулась в тревоге. Что там мне снилось, не знаю, не помню, но чувство было тяжелое. Жарко, батареи сильно топили, и я вышла на балкон. И увидела дым. Я ведь недалеко здесь, я говорила. Сгорел наш дом. И яблони, и фильмы. В войну уберегли, а тут недосмотрели. Ходили потом по пожарищу, копались; там сработала довоенная еще система против пожара, но мало помогла. Хоть что-то вытащили, вот вы теперь читаете.
В дневнике Евгения Владимировича, первого директора киноотдела, мы нашли запись, датированную 30 января 1939 года:
Снился опять пожар.
Подробностей сна Данилова мы не знаем и не можем утверждать, имеет ли он отношение к прошлому Евгения Владимировича, к пожару, изгнавшему когда-то их семью из села Путятино; или же он имеет отношение к будущему, до которого Евгений Владимирович, к счастью, не дожил. Или же к еще более отдаленному будущему, до которого и мы с вами не доживем.
Мы спросили Анну Семеновну, какая из готических надписей на стене ей запомнилась.
«Болезнь не смертельна, если сон облегчает страдания»[6], – был ответ.
Русское
Роберт окончил юридические курсы в Нью-Йорке и устроился в банк. Вскоре банк открыл несколько отделений в России, руководство наняло преподавателя для занятий русским языком, и Роберт преуспел. Его родители эмигрировали из России, точнее из Советского Союза, в 1979 году. В раннем детстве они говорили с ним по-русски.
В сентябре 2016 года Роберта отправили в командировку в Москву.
Нэнси, его жена, растерялась. Купила ему в дорогу шерстяные носки, шарф, меховую шапку. Роберт сказал:
– Да ты что, сентябрь, там сейчас прекрасная погода. Они сели вместе за компьютер, он любил ей показывать.
Посмотрели погоду в Москве, посмотрели виды.
– Прекрасный город, а вот отель, где я буду жить, в самом центре, обрати внимание на прохожих, нормальные люди, смеются; кафе, сидят за столиками, все равно что где-нибудь у нас, только все белые, а нет, сидит азиатка, и девушка за стойкой тоже азиатка, видишь, все прилично; я позвоню тебе, как только приземлимся, и потом, уже вечером, из отеля еще раз позвоню, поговорим, я тебе покажу свой номер по скайпу; не волнуйся, даже если выпадет снег.
Носки и шапку она все-таки запрятала ему в сумку.
Роберт позвонил ей из аэропорта Кеннеди, сказал, что уже идет на посадку, настроение отличное.
– Ты ужинала?
– Нет, мне скучно одной ужинать.
– Сходи в кафе. Сходи к Гарри, в прошлое воскресенье мы у них были, помнишь? Креветки, они были в меню, попробуй. Все, отключаю телефон. До скорого.
Десять часов до Москвы, без пересадки.
Ей было странно, что он летит в дальнюю даль, на другой конец света, о котором ей все представлялось, что там зима, метель, висит фонарь на железном крюку и мотается на ветру.
Нэнси любила раз и навсегда заведенный порядок их жизни. В одно и то же время Роберт приезжал с работы (восемь после полудня), одни и те же слова говорил, скинув туфли («наконец-то»), один и тот же сериал они смотрели перед сном вот уже шестой год.
Сериал она включила, отвлеклась.
Через десять часов Нэнси сидела за столом и смотрела в черный экран айфона, как в черную воду. Вода была неподвижна. Роберт как будто в ней сгинул.
Нэнси нажала на круглую кнопку, экран осветился. И вновь погас. Через несколько минут она открыла ноутбук, вошла на сайт аэропорта и увидела объявление о том, что рейс, на котором летел ее муж, исчез. Она разрыдалась, бросилась искать телефоны на сайте, ничего не смогла найти, ничего не понимала, не видела. Надела кроссовки, захватила сумочку и побежала. У лифта опомнилась, вернулась за айфоном. Высморкалась. Вызвала такси.
В аэропорту ей объяснили, что исчезли все рейсы в Россию. До Москвы, до Санкт-Петербурга, до Екатеринбурга с пересадкой в Москве и до Тюмени с пересадкой в Москве.
Служащая за стойкой говорила тихо и спокойно. Нэнси смотрела, как двигаются ее губы. Служащая замолчала. Нэнси постояла и отошла. Огляделась. Люди стояли, сидели, наверное, в ожидании своих рейсов. Пожилая чернокожая женщина смотрела неподвижным взглядом, багажа при ней Нэнси не заметила. Подошла к ней, наклонилась.
– Простите, у вас тоже кто-то полетел в Россию?
Женщина посмотрела на Нэнси изумленно.
– Нет.
– Извините.
– С вами все хорошо?
Нэнси опустилась на корточки и расплакалась, закрыла ладонями лицо.
Ее окружили, принесли воды, помогли сесть на место рядом с Марией (отчего-то Нэнси решила, что чернокожую женщину зовут Марией), утешали, что это какой-то технический сбой. Нэнси показывала черный неподвижный экран айфона. Подошел маленький седой мужчина, сказал, что тоже ждет вестей из России, и посмотрел на часы. Изо рта его пахло мятой. Нэнси сказала Марии:
– Не хочу, чтобы вы уходили.
– Я не ухожу, – отвечала Мария.
Что-то объявляли, Нэнси пыталась понять, расслышать. Айфон молчал.
– Взять тебе кофе? – спросила Мария.
– Не уходите.
– Я вам принесу, – радостно, как показалось Нэнси, вызвался молодой человек, он сидел напротив.
Молодой человек вернулся со стаканчиками, Мария начала пить из отверстия в пластиковой крышке, а Нэнси держала свой стаканчик в руках и растерянно смотрела на молодого человека. Глаза у него возбужденно блестели, он горячо говорил, что не только из аэропорта Кеннеди пропали вылетевшие в Россию самолеты. Из аэропортов всего мира пропали. И дозвониться никому в России невозможно, ни частным лицам, ни организациям.
– И главное, их даже из космоса не видно!
– А что же там на их месте? – кто-то спросил.
– Не знаю. Ничего. Слепое пятно.
– Вроде тумана?
– Не знаю. Непонятно.
И все посмотрели на Нэнси и отвели глаза. Глаза и нос у Нэнси были красные.
– Ты пей кофе, – сказала ей Мария. Нэнси опомнилась и выпила кофе.
Мария взяла из ее неподвижной руки пустую картонку и выкинула в урну.
6
Примечание исследователя: это высказывание приписывают Гиппократу.