45-я параллель

– Давай пописаем вместе, – предложил маньяк, остановившись на площадке между вторым и первым этажом.

Я закричала:

– Мама! – прекрасно зная, что моя мать находится этажом ниже и меня не услышит.

Соседи, открыв дверь и увидев меня, не поняли, что происходит, но я, показав на мужчину, объяснила:

– Он идет за мной от школы! Он предлагал пописать вместе!

Незнакомец испугался. Глава чеченской семьи бросился за ним, схватив лопату, припасенную для огорода и стоящую в коридоре, – первое, что попалось под руку. На шум выскочила моя мать и, моментально сообразив, в чем дело, побежала вдогонку со шваброй.

Грозненскому маньяку удалось скрыться во фруктовых садах. Больше его в нашем районе никто не видел, а мать, вернувшись, меня отругала:

– Почему ты не постучала в нашу дверь?

– Ты одна дома, – сказала я. – Ты женщина, и я решила, что не могу подвергать тебя риску.

Сторож заслонил собой дверь и прохрипел:

– Не открою! Ты останешься здесь!

– Меня ждут, – спокойно ответила я и стала стучать в стеклянную прорезь.

Мужчина попытался оттащить меня от двери, но я уперлась ногой в промокшем насквозь сапоге и начала бить по железу с новой силой. Мимо по трассе проезжали машины, но кто мог заметить девушку, запертую внутри здания?

Я понимала, что счет идет на минуты, пока сторож не раскусит мою игру, а затем начнется борьба не на жизнь, а на смерть.

Однако высшие силы решили иначе. В идущих по тротуару мужчинах я узнала Захара и Николя.

– Эй! Эй! – закричала я, не переставая стучать в дверь. – Ребята, идите сюда!

Узкая вставка стекла трещала между железными литыми пластинами, но разбить ее оказалось невозможно.

– Они тебя не знают и равнодушно пройдут мимо, – буднично сказал сторож. – Никто не придет на помощь.

– Отойдите от меня! Прочь! – взвизгнула я.

В этот момент с другой стороны двери тоже застучали, и в стеклянную прорезь стали видны чьи-то глаза. Сторож струхнул и отпрянул со словами:

– Кто это?!

В стекло смотрели уже две пары глаз, и у одного из смотрящих они были красными, вероятно, от злости.

– Отоприте сейчас же! Иначе сдам в милицию! – пригрозила я.

Угроза глупая для этих мест: людям из Чечни в милиции делать нечего и обращаться туда нельзя, можно еще больше неприятностей огрести. За паспортом мы уже сходили…

Но сторож закивал, промямлил что-то вроде извинения и, вытащив связку ключей, принялся отпирать замки. Свежий воздух показался мне самым чудесным, что произошло в этот день.

– Мы тебя давно ждем. Почему не выходишь? – Красные глаза оказались у Захара. Николя улыбался.

– Дверь заклинило, еле открыл, – пробубнил сторож, а я так была рада оказаться на свободе, что даже не оглянулась, когда железные врата с лязгом захлопнулись за спиной.

– Что случилось? – спросил Захар. – Мы случайно заметили, что кто-то дергает засов, и подошли…

– Этот подлец меня запер, когда я принесла брошюры.

Бумажные буклеты полетели в урну для мусора.

– Сторож ничего тебе не сделал? – Николя заглянул мне в лицо. Он был одет в кожаный плащ и шелковую черную рубашку.

– Не успел. Слава богу, вы шли мимо. Как думаете, в милицию бесполезно обращаться?

– Абсолютно! – ответили парни и посоветовали: – Купи себе перцовый баллончик. Время неспокойное, таких сволочей, как этот, полно.

Поскольку я все время была в напряжении, на улице у меня подкосились ноги и закружилась голова. Я села на скамейку.

– Что-то мне нехорошо.

– Ты это брось, – сказал Николя. – Всякое в жизни бывает. Не изнасиловал, и ладно. Забудь!

– Постараюсь.

– Вы с матерью нашли работу?

– Нет. Обошли десятки мест, где якобы кто-то требуется.

– Ненавистный город! – Захар потер глаза тыльной стороной ладони, и я заметила у него серебряный перстень на мизинце. – Мы работу найти не можем уже полгода, хотя местные. Только заработки от случая к случаю. Сейчас мансарду утепляли в частном секторе…

– Он работал, а я морально поддерживал, – засмеялся Николя.

– Как это «мансарду утепляли»? – спросила я.

– Ничего сложного в процессе утепления нет. Главное – помнить, что стекловата – вещь коварная. Без защитных очков стеклянные иголки сыплются в глаза как песок. Можно и ослепнуть ненароком, – объяснил Захар.

– Никогда не занималась чердаками, хотя умею менять рамы, снимать и вставлять двери, делать ремонт. Война научила…

– Вы где живете?

– Пока в бывшей конюшне, как пойдет дальше, не знаю. А тут еще новая напасть – с паспортом.

Я рассказала вкратце о том, как мы побывали у начальника паспортного стола и какое предложение нам сделала Любовь Андреевна.

– Бедные, – покачал головой Николя. – У нас тоже работы нет. И жилья своего нет. Мы с родителями не живем. Снимаем комнату.

– Ты не понимаешь, – перебил брата Захар. – Если у нее не будет паспорта, их будут штрафовать, не найдется денег, могут прямо в милиции сотворить что угодно. Надругаться, подбросить наркотики. У людей из Чечни нет прав. Не будет документов – и все, капут.

– Что делать? Куда идти? Кто поможет? Нет никаких организаций, нет приюта, никому в этом городе не нужны беженцы, – всплеснула руками я.

– Все верно, – согласился Николя.

Я заметила, что у него точно такой же перстень, как у брата.

– Подожди здесь. Нам нужно поговорить. – Захар поманил Николя за собой.

Совещались они недолго, а вернувшись, объявили:

– Вот утепляли крышу и заработали триста долларов. Возьми двести. Это подарок.

– Не могу, – отказалась я. – К тому же все равно нужно пятьсот.

– Что ты можешь продать?

– Сережки. Это единственное, что есть. Все остальные ценные вещи уже обменяли на продукты.

– Уши зарастут.

– Да. Но больше ничего нет. Я узнавала, за них дадут около сотни.

– А телефон?

– Думала над этим, он будет стоить десять процентов от настоящей стоимости, а позвонить я уже никуда не смогу.

– Бери! – Николя протянул мне деньги.

– Это неудобно.

– Давай так. Мы даем их не тебе, а твоей матери. Она сама решит, что с ними делать. Это жест доброй воли. Она ведь нас спасла, – настаивал Николя.

– Тебя спасла, – пошутил Захар.

Начавшаяся перепалка заставила меня улыбнуться. Новые знакомые вызвались проводить меня домой. Я шла в мокрых сапогах, но в душе у меня зарождалась надежда, что этот страшный город подарит настоящих друзей, а может быть, даже любимого человека.

– Ты замерзнешь, – сказала я Николя. – Надень шапку или кепку.

– Смерть не обмануть, – подмигнул он. – А красота вечна. Ты замечаешь, какой сочный воздух? Скоро из земли прорастут зеленые травы!

– Травы? – Я решила, что Николя шутит.

Эльфийская хрупкость дополняла его образ. Словно река в каньоне, манила и завораживала тонкая лента, извиваясь в длинных темно-каштановых волосах. Лента овивала тяжелые пряди, соединяя их в небольшие отрезки и вместе с тем разделяя общий поток ниспадающего шелка, отчего создавалось ощущение, что передо мной не современный человек, замученный повседневным бытом и способами выживания, а пришедший из шумерских сказаний юный дух ветра.

Николя посмотрел на меня с улыбкой, и я поняла, что добрый смех искрится в глубине его зеленых глаз.

– Ты не замечаешь прекрасного, – Николя затянулся сигаретой. – Война уничтожила красоту восприятия. Но это со временем пройдет…

Легкие снежинки падали на его прическу в виде хвоста с перетяжками, отчего Николя выглядел загадочным, как музыкант или актер на далеком Западе.

Не выдержав, я похвасталась, что недавно мы купили утюг. В утюг можно заливать воду, и он пыхтит, только гладить им нечего.

– Мы не собирались его покупать, но продавщица уговорила. Наверное, она соблюдала свою выгоду…

– Вы потеряли веру в людей, – ответил Николя.

Захар молчал всю дорогу, терпеливо слушая мои рассказы о войне и дневниках. Около дворика, вокруг которого ютились халупы, к нам подошел бездомный старик, которому иногда я подавала мелочь. Несмотря на то, что бездомный не имел возможности помыться и вдоволь поесть, он всегда отличался жизнерадостностью. Заметив нас, он загорланил беззубым ртом песню о том, что весна – молодая девица в шелковых нарядах.