Страница 21 из 28
– Когда люди подают ему милостыню, он покупает хлеб и делится с птицами, – сказала я.
– Значит, мы не зря шли пешком и сэкономили на билетах. – Захар протянул нищему десять рублей.
У меня тоже нашлись монетки.
Мы подали старику со словами: «Примите от безработных!», а он в ответ прокричал:
– Я вас люблю!
Хозяйка жилища крутилась у разбитого сарая. Судя по всему, она наведалась за оплатой.
– До встречи! – Захар и Николя попрощались, несмотря на мое приглашение остаться на чай.
Сунув руку в карман за носовым платком, я вытащила двести долларов. Сумасшедшие! Надо при случае вернуть. Я отчетливо понимала, что ребята из благородства пожертвовали питанием на месяц, чтобы помочь малознакомым людям.
Мать, приметив хозяйку, вышла навстречу и сразу завела разговор о мышах, муравьях, жуках и огромных земляных червях, облюбовавших наше пристанище. И это за 4500 рублей в месяц!
Хозяйка внимательно выслушала ее и ответила:
– Нечего бояться безобидных животных!
– Зимой черви спали, а теперь проснулись и бодро шастают по жилью, – подойдя поближе, сказала я.
– И что с того? Дому сто пятьдесят лет! Как он до сих пор не рухнул! – парировала хозяйка.
Мама горько вздохнула, дала ей деньги за две недели проживания и попрощалась.
Разливая по тарелкам макаронно-луковый суп, мама сообщила, что мы перемещаемся в одиннадцатиметровую комнату, поскольку средств арендовать что-то другое нет.
Кошки терлись о ноги и мурчали. Полосатик выглядела счастливой, у нее родилось двое котят.
После обеда я отправилась продавать сережки. Мимоходом заполнила четыре анкеты на должность продавца в надежде, что кто-то пожалеет и возьмет беженку на работу, а затем по объявлению нашла водителя «газели». Его звали Женя, и мы договорились о переезде на середину марта. Захар и Николя вызвались помочь с погрузкой, которая обычно целиком взваливалась на меня. Металлические стеллажи, кровать, раскладушка, мешки с книгами, одежда и кошки были нашим имуществом.
Мама хваталась за сердце. Она не могла поднимать тяжести.
На Масленицу у тетушки Юлии я познакомилась с ее дочерью Эльвирой, приехавшей из Москвы.
Здесь, на периферии, Москва кажется другой вселенной, где живут состоятельные люди. Эльвира, ровесница моей матери, развеяла этот миф, сообщив, что на столичных вокзалах и в метро бездомных и нищих никто не замечает. Они вместе с детьми живут в коробочных городках, а мимо хладнокровно ходят более удачливые россияне.
Легко упасть в пропасть. Попробуй над ней воспари…
Блины со сметаной и красной икрой, как положено на Масленицу, подавались с квасом. На столе, помимо кваса, был вишневый компот в янтарном графине и бутылка золотистого вина. Я рассматривала Эльвиру с любопытством: пусть формально мы и не близкие родственники, но эта женщина была из моего рода. Пышная, статная, со светлыми волосами, ниспадающими крупными прядями, она работала врачом, и эта должность позволяла ей два раза в год отдыхать в Турции и Египте, чем она гордилась, показывая фотографии в телефоне. Оставшись без мужа, погибшего в автокатастрофе, Эльвира воспитывала двух приемных сыновей. Мы – седьмая вода на киселе – были ей не нужны. Она согласилась покормить нас, стесняясь рассказов о чеченской войне, поскольку за столом присутствовали другие гости.
– Нет! Нет! Не нужно вспоминать о том, что вы пережили, – вежливо, но властно перебила нас Эльвира. – Наше государство главное на планете! Наш любимый президент никогда не совершает ошибок! Если кому-то не повезло и его дом разбомбили, это не проблемы руководства страны. Мы хотим видеть Россию сильной, мощной державой, перед которой склонится весь мир, и других разговоров за столом не позволим.
Тетушка Юлия попробовала слабо возразить, что мы имеем право на память, но взрослая дочь пресекла заступничество, погрозив ей пальцем.
Мы сидели в чужом доме, среди чужих людей, которые нас не слышали и не хотели слышать.
Эльвира не была злой или надменной. Она – порождение советской эпохи, предпочитала закрывать глаза на все, что совершала власть, поскольку это не касалось лично ее. Таких людей в России необычайно много.
Выпив несколько бокалов золотистого вина, Эльвира подобрела и задорно хохотала, рассказывая неприличные анекдоты. Русская женщина может пить вино, это не считается недозволенным, как у нас в Чечне, где за подобный грех убивают.
Тетушка Юлия налила в бокалы мне и маме компот из вишен, а Эльвира искренне недоумевала, почему мы не пьем алкоголь.
– Вы больные?! – сделала круглые глаза она.
Мама отшучивалась, а я ответила, что пить вино – это грех.
– Пещерные люди! – определила Эльвира. – Совсем чокнулись в Чечне среди мракобесов.
И, видимо решив развить данную тему, продолжила:
– Я не националистка, не расистка. Но! Кавказские народы живут кланами. От стариков зависит судьба молодых. Выбора нет ни у кого. Все предписано. Тем, кто не подчиняется, – смерть от своих же родных: брата или отца. В семьях покрывают убийц, создают им алиби. Женщина не может надевать современную одежду. Нельзя заключить брак по любви, не дозволено выйти замуж за мужчину другой национальности. Вы думаете, я не знаю Кавказ? Я прожила здесь полжизни, перед тем как уехать в Москву!
За столом мне нравилось ухаживать за пожилыми женщинами: тетушкой Юлией и гостями, а спорить с Эльвирой в ее же доме я сочла неуместным. Однако когда она выплеснула из бокала моей матери компот и налила туда вина из бутылки, я сказала:
– Мама не пьет!
– Будет пить!
– Нет!
Мама смотрела то на меня, то на Эльвиру, а я забрала бокал и отставила на край стола.
– Пей компот, – велела я маме. – Вино не пила и не попробуешь!
– Я пробовала в молодости, когда не жила в республике…
– Хватит с меня того, что ты куришь!
Мама безвольно махнула рукой и принялась за блины.
На обратной дороге я прихрамывала. Рентгеновские снимки, сделанные в начале зимы в частной клинике, напугали докторов, заподозривших воспаление кости.
Когда мне было четырнадцать, в ноги попали осколки от российской ракеты, которые впоследствии удалили. Но боль осталась. Боль нельзя выкорчевать и выбросить. Оставалось только лечиться самовнушением, поскольку бесплатной медицинской помощи в нашем государстве не предусматривалось.
Главное – держать осанку. Мама согласилась с данным подходом:
– Верно! Иисус учил: встань и иди!
Добравшись до Нижнего рынка, мы отдали объедки обрадованным кошкам. Недоеденная гостями пища была заботливо завернута тетушкой Юлией в серебристую фольгу. Накормив домашних питомцев, я открыла пакет с подарками, который мне сунула Эльвира. В нем оказались юбка с блузкой.
– На мне они трещат, я разъелась, а тебе будут как раз впору, – сказала Эльвира: – Я совсем недолго их носила, всего два года. Раньше платья и пальто от бабки переходили к внучке. Сейчас все изменилось благодаря правильному курсу Кремля!
Несколько дней подряд мы складывали коробки, увязывали мешки – словом, собирали пожитки. Водитель Женя приехал на полчаса раньше. Он вообще произвел на меня хорошее впечатление. Вежливый и предупредительный, он между делом обмолвился, что принципиально не воевал в Чечне, выбрал альтернативную службу в больнице, долго на этом своем решении настаивал, судился с комиссариатом и в итоге добился своего.
– Я пацифист, – объяснил он свой поступок.
Маме Женя тоже сразу понравился, и она все время нашептывала мне, что нужно с ним подружиться, а я, как обычно, стеснялась. Кареглазый спортивный парень двадцати пяти лет, он учился в университете на инженера и мечтал уехать в Европу. Женя обладал сильной мужской энергетикой, отчего я все время запиналась и чувствовала себя неловко. Захар и Николя, грузившие коробки в кузов, отличались от водителя дружеской простотой, они проникали в душу мгновенно, словно мы во всех прошлых жизнях знали друг друга. Николя был ровесником Жени, а Захару едва исполнилось двадцать два.